– Легко ли? Свиней смотреть! – сказал урядник, очень довольный случаю развлечься, переваливаясь и обеими руками почесывая свою длинную спину. – Тут абреков ловить, а не свиней, надо. Ты ничего не слыхал, дядя, а? – прибавил он, без причины щурясь и открывая белые сплошные зубы.
– Абреков-то? – проговорил старик. – Не, не слыхал. А что, чихирь есть? Дай испить, добрый человек. Измаялся, право. Я тебе, вот дай срок, свежинки принесу, право, принесу. Поднеси, – прибавил он.
– Ты что ж, посидеть, что ли, хочешь? – спросил урядник, как будто не расслышав, что сказал тот.
– Хотел ночку посидеть, – отвечал дядя Ерошка, – може, к празднику и даст Бог, замордую что; тогда и тебе дам, право!
– Дядя! Ау! Дядя! – резко крикнул сверху Лука, обращая на себя внимание, и все казаки оглянулись на Лукашку. – Ты к верхнему протоку сходи, там табун важный ходит. Я не вру. Пра! Намеднись наш казак одного стрелил. Правду говорю, – прибавил он, поправляя за спиной винтовку и таким голосом, что видно было, что он не смеется.
– Э, Лукашка Урван здесь! – сказал старик, взглядывая кверху. – Кое место стрелил?
– А ты и не видал! Маленький, видно, – сказал Лукашка. – У самой у канавы, дядя, – прибавил он серьезно, встряхивая головой. – Шли мы так-то по канаве, как он затрещит, а у меня ружье в чехле было, Иляска как лопнет… Да я тебе покажу, дядя, кое место, – недалече. Вот дай срок. Я, брат, все его дорожки знаю. Дядя Мосев! – прибавил он решительно и почти повелительно уряднику, – пора сменять! – и, подобрав ружье, не дожидаясь приказания, стал сходить с вышки.
– Сходи! – сказал уже после урядник, оглядываясь вокруг себя, – Твои часы, что ли, Гурка? Иди! И то, ловок стал Лукашка твой, – прибавил урядник, обращаясь к старику. – Все, как ты, ходит, дома не посидит; намедни убил одного.
VII
Солнце уже скрылось, и ночные тени быстро надвигались со стороны леса. Казаки кончили свои занятия около кордона и собирались к ужину в избу. Только старик, все еще ожидая ястреба и подергивая привязанного за ногу кобчика, оставался под чинарой. Ястреб сидел на дереве, но не спускался на курочку. Лукашка неторопливо улаживал в самой чаще тернов, на фазаньей тропке, петли для ловли фазанов и пел одну песню за другою. Несмотря на высокий рост и большие руки, видно было, что всякая работа, крупная и мелкая, спорилась в руках Лукашки.
– Гей, Лука! – послышался ему недалеко из чащи пронзительно-звучный голос Назарки. – Казаки ужинать пошли.
Назарка с живым фазаном под мышкой, продираясь через терны, вылез на тропинку.
– О! – сказал Лукашка, замолкая. – Где петуха-то взял? Должно, мой пружок…
Назарка был одних лет с Лукашкой и тоже с весны только поступил в строевые.
Он был малый некрасивый, худенький, мозглявый, с визгливым голосом, который так и звенел в ушах. Они были соседи и товарищи с Лукою. Лукашка сидел по-татарски на траве и улаживал петли.
– Не знаю чей. Должно, твой.
– За ямой, что ль, у чинары? Мой и есть, вчера постановил.
Лукашка встал и посмотрел пойманного фазана. Погладив рукой по темно-сизой голове, которую петух испуганно вытягивал, закатывая глаза, он взял его в руки.
– Нынче пилав сделаем; ты поди зарежь да ощипи.
– Что ж, сами съедим или уряднику отдать?
– Будет с него.
– Боюсь я их резать, – сказал Назарка.
– Давай сюда.
Лукашка достал ножичек из-под кинжала и быстро дернул им. Петух встрепенулся, но не успел расправить крылья, как уже окровавленная голова загнулась и забилась.
– Вот так-то делай! – проговорил Лукашка, бросая петуха. – Жирный пилав будет.
Назарка вздрогнул, глядя на петуха.
– А слышь, Лука, опять нас в секрет пошлет черт-то, – прибавил он, поднимая фазана и под чертом разумея урядника. – Фомушкина за чихирем услал, его черед был. Котору ночь ходим! Только на нас и выезжает.
Лукашка, посвистывая, пошел по кордону.
– Захвати бечевку-то! – крикнул он.
Назарка повиновался.
– Я ему нынче скажу, право, скажу, – продолжал Назарка. – Скажем: не пойдем, измучились, да и все тут. Скажи, право, он тебя послушает. А то что это!
– Во нашел о чем толковать! – сказал Лукашка, видимо думая о другом, – дряни-то! Добро бы из станицы на ночь выгонял, обидно бы было. Там погуляешь, а тут что? Что на кордоне, что в секрете, все одно. Эка ты…
– А в станицу придешь?
– На праздник пойду.
– Сказывал Гурка, твоя Дунайка с Фомушкиным гуляет, – вдруг сказал Назарка.
– А черт с ней! – отвечал Лукашка, оскаливая сплошные белые зубы, но не смеясь. – Разве я другой не найду.
– Как сказывал Гурка-то: пришел, говорит, он к ней, а мужа нет. Фомушкин сидит, пирог ест. Он посидел, да и пошел под окно; слышит, она и говорит: «Ушел черт-то. Что, родной, пирожка не ешь? А спать, говорит, домой не ходи». А он и говорит из-под окна: «Славно».
– Врешь!
– Право, ей-богу. Лукашка помолчал.
– А другого нашла, черт с ней: девок мало ли? Она мне и то постыла.
– Вот ты черт какой! – сказал Назарка. – Ты бы к Марьянке хорунжиной подъехал. Что она ни с кем не гуляет?
Лукашка нахмурился.
– Что Мирьянка! все одно! – сказал он.
– Да вот сунься-ка…
– А ты что думаешь? Да мало ли их по станице? И Лукашка опять засвистал и пошел к кордону, обрывая листья с сучьев. Проходя по кустам, он вдруг остановился, заметив гладкое деревцо, вынул из-под кинжала ножик и вырезал.
– То-то шомпол будет, – сказал он, свистя в воздухе прутом.
Казаки сидели за ужином в мазаных сенях кордона, на земляном полу, вокруг низкого татарского столика, когда речь зашла о череде в секрет. – Кому ж нынче идти? – крикнул один из казаков, обращаясь к уряднику в отворенную дверь хаты.
– Да кому идти? – отозвался урядник. – Дядя Бурлак ходил, Фомушкин ходил, – сказал он не совсем уверенно. – Идите вы, что ли? Ты да Назар, – обратился он к Луке, – да Ергушов пойдет; авось проспался.
– Ты-то не просыпаешься, так ему как же! – сказал Назарка вполголоса.
Казаки засмеялись.
Ергушов был тот самый казак, который пьяный спал у избы. Он только что, протирая глаза, ввалился в сени.
Лукашка в это время, встав, справлял ружье.
– Да скорей идите; поужинайте и идите, – сказал урядник. И, не ожидая выражения согласия, урядник затворил дверь, видимо мало надеясь на послушание казаков. – Кабы не приказано было, я бы не послал, а то, гляди, сотник набежит. И то, говорят, восемь человек абреков переправилось.
– Что ж, идти надо, – говорил Ергушов, – порядок! Нельзя, время такое. Я говорю, идти надо.
Лукашка между тем, держа обеими руками передо ртом большой кусок фазана и поглядывая то на урядника, то на Назарку, казалось, был совершенно равнодушен к тому, что происходило, и смеялся над обоими. Казаки еще не успели убраться в секрет, когда дядя Ерошка, до ночи напрасно просидевший под чинарой, вошел в темные сени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44