Батенька мой, поздравляю!
Вбежал в комнату, красный, бороду захватил и в рот сует.
- Ну, Катя,- говорит,- поздравляю, Катерина Николаевна. Теперь вы свободная гражданка, позвольте пожать руку.
Потом кинулся к себе в кабинет, двери настежь и видно - на электрическом кресле сидит пациент, и Бондарев водит по нему железными щетками, не столько водит, сколько в лицо сует,- пускает искры, кричит:
- Дожили, батенька мой, до красного денечка!
На другой день побежала Катя на Красную площадь глядеть, как пушки возят, как сдаются в Кремле запасные солдаты, как по Никольской ведут приставов без шапок, с порванными погонами, как вешают красный флаг на Минина, как на кучу талого снега взлезла барышня в сбитой шляпке и с саблей и все повторяет тонким голосом: "Товарищи, товарищи..." А что "товарищи",за шумом не было слышно.
Забилось у Кати сердце от всего этого, точно лед растаял. И влюбилась она в университете на митинге в студента. Он стоял у колонны, глядел исподлобья, личико бледное, суровое, а глаза - как у женщины, палец заложил за мундир, причесан на пробор, чистенький весь и на Катю решительно не обратил никакого внимания.
Катя на другой день опять в университет побежала,- его нет. Обегала за две недели все митинги. Досада ее брала - самолюбие, а едва заметит студенческую фуражку,- сердце в колени валится. Заказчицам на все упреки отвечала: "Вы совершенно вправе, мадам, сердиться".
Наконец на Тверском бульваре видит, сидит он. Газету от себя отстранил, думает. Катя села на ту же скамью и дух едва переводит...
- Извините,- говорит,- что я к вам обращаюсь, я ваше лицо на митинге видела, давно хотела спросить...
Покраснела, хоть плачь: что хотела спросить-сама не знает, как дура...
- Так уж я и подумала,- встречу, спрошу, какие мне книжки почитать. Говорят, теперь всем приказано книжки читать, а какие - не сказывают. Так я к вам, извините...
Он спросил, кто она, как зовут, спрятал газету в карман.
- Приходите ко мне на Бронную.- Простился вежливо и пошел.
Жил он в комнате одиноко. У стола на полочке - книги, за ширмой чистая кровать. На рукомойнике- душистое мыло. Светло, опрятно. Звали его Сергей Сергеевичем.
Катя в первый же день рассказала ему свою жизнь, плакала. Сергей Сергеевич предложил читать вслух историю французской революции. Бывало, сядет в кресле, наденет очки, перевернет страницу и посмотрит строго. Катя сидит напротив. Так бы и умерла около него. За чтением разговаривали:
- Катя, вам нравится Марат?
- Что вы, такой кровожадный...
- А что вы думаете, Катя, о современных событиях?
- Так что же, Сергей Сергеевич, думать-то,- свободу дали. Теперь все стали сознательные. Я вот давно вас спросить собираюсь - за какой список подавать? Намедни ко мне в мастерскую заходил один, все повторял: "Гражданка, мы в ваших руках..."-за него, что ли? Ах, теперь только и жить...
- Нет, Катя, из нас мало кто останется в живых...
- Ох!
- У меня, Катя, предчувствия очень тяжелые...
- О-ох!
В то время над Москвой стояла ясная луна. В ее свете по сырым бульварам бродили парами солдаты с дамами, грызли подсолнухи, целовались. Из темных подвалов выходили швейцары томиться на свет. Подвальные жители высовывались в окошки над тротуарами, глядели вверх неподвижно. По всему городу цвели липы.
Сергей Сергеевич сидел на окошке. Он был в кителе и качал ногой, затем поднял и опустил плечи.
- Какая глупая ночь, Катюша,- сказал он.- Оказывается, и во время революции светит луна, пахнут липы.
Катя стояла близко около него и подумала: "Неужели начинается чудный роман?" И прошептала:
- Прекрасный запах.
Тогда Сергей Сергеевич опустил руку, и Катя заметила, что рука его ползет и вдруг коснулась ее локтя. Катя негромко вздохнула. Он спросил, усмехаясь:
- Вы на луну смотрите?
- Не знаю.
- Вы сегодня странная. (Она смолчала, сердце начало колотиться.) Вы любите музыку?
Действительно, внизу играли на рояле,- томилась от луны и революции еще чья-то душа.
Катя не ответила. Он спрыгнул с окна и стал рядом, так же как и она,облокотился. Внизу лежали, поблескивающие с одной стороны от лунного света и темные с другой, крыши,- множество крыш.
Сергей Сергеевич осторожно повернулся к Кате. И она повернулась, взглянула в глаза без улыбки, раскрыла губы.
Тогда между их лицами зазвенел комар, появился золотистой точкой. Сергей Сергеевич усмехнулся и поцеловал Катю в рот. Она, не отрываясь, подняла руки, обхватила ими его шею и закрыла глаза.
После этой ночи Сергей Сергеевич перестал читать историю французской революции. Его пальцы теперь были в чернилах. Однажды он, покраснев до пота на лбу, прочел ей стихотворение:
И вот любовь рукою смуглой
Опять стучится в дверь мою.
..........................................
Но все это неожиданно кончилось, оборвалось. Из Рязани пришла телеграмма. Сергей Сергеевич уехал, не успел даже проститься, оставил только записочку: "Случилось страшное несчастье. Прощай. Нежно целую тебя, Катя. Спасибо, милая, за дружбу. Наш дом и все, все сожжено. Что с мамой и сестрами,- не знаю".
У Кати остались только листочки со стихами, она носила их под рубашкой. Мурлыкала целый день, сидя за работой, "Пускай могила меня накажет"- и вела себя очень строго... Это была любовь, как в книжке, и если бы не дороги материи, сшила бы себе траур,- так было грустно ей на душе и сладко.
4
А жить становилось все страшней. Начались безобразия по ночам. Ограбили мадам Кошке на Малой Молчановке,- забрались десять человек в масках, самого Кошке связали, избили, мадам от страха впала в столбняк, ее раздели дочиста. Потом ночью у подъезда ограбили председателя домового комитета, проломили голову. Что ни ночь, то на Малой Молчановке - шалости и грабежи.
Катя догадывалась, чьих рук это дело, но пока молчала. К ней повадился шляться под окошко Петька (отец его держал обойную мастерскую), хвастался, показывал золотые часы. Приходил в сумерки с гармоникой, садился с улицы на подоконник, играл "дву-сцеп",- никак отвязаться было нельзя.
Потом стал предлагать подарки. Хвалился засыпать деньгами. Катя отказывалась, гнала его с окошка.
В осеннюю ветреную ночь Катя увидела сон, будто входит к ней Сергей Сергеевич, держится рукой за лоб. Сел на стул, наклонился, белый, как полотно, и кровь у него сочится между пальцами.
Катя закричала, перепугала Саньку и так начала плакать, будто душа в слезах уходила.
- Саня, Санечка, тоска смертная. Жить плохо. Поди, дай мне водицы. Никого на свете нет у меня, Санька,- и стучала о стакан зубами,- закопают меня на кладбище, один ветер меня пожалеет.
На другой день, чуть свет, проснулась она от частой далекой стрельбы. Санька бегала за угол, вернулась такая, что все веснушки проступили.
- На Воздвиженке всех режут, девушка,- и полезла головой под подушку.
1 2 3
Вбежал в комнату, красный, бороду захватил и в рот сует.
- Ну, Катя,- говорит,- поздравляю, Катерина Николаевна. Теперь вы свободная гражданка, позвольте пожать руку.
Потом кинулся к себе в кабинет, двери настежь и видно - на электрическом кресле сидит пациент, и Бондарев водит по нему железными щетками, не столько водит, сколько в лицо сует,- пускает искры, кричит:
- Дожили, батенька мой, до красного денечка!
На другой день побежала Катя на Красную площадь глядеть, как пушки возят, как сдаются в Кремле запасные солдаты, как по Никольской ведут приставов без шапок, с порванными погонами, как вешают красный флаг на Минина, как на кучу талого снега взлезла барышня в сбитой шляпке и с саблей и все повторяет тонким голосом: "Товарищи, товарищи..." А что "товарищи",за шумом не было слышно.
Забилось у Кати сердце от всего этого, точно лед растаял. И влюбилась она в университете на митинге в студента. Он стоял у колонны, глядел исподлобья, личико бледное, суровое, а глаза - как у женщины, палец заложил за мундир, причесан на пробор, чистенький весь и на Катю решительно не обратил никакого внимания.
Катя на другой день опять в университет побежала,- его нет. Обегала за две недели все митинги. Досада ее брала - самолюбие, а едва заметит студенческую фуражку,- сердце в колени валится. Заказчицам на все упреки отвечала: "Вы совершенно вправе, мадам, сердиться".
Наконец на Тверском бульваре видит, сидит он. Газету от себя отстранил, думает. Катя села на ту же скамью и дух едва переводит...
- Извините,- говорит,- что я к вам обращаюсь, я ваше лицо на митинге видела, давно хотела спросить...
Покраснела, хоть плачь: что хотела спросить-сама не знает, как дура...
- Так уж я и подумала,- встречу, спрошу, какие мне книжки почитать. Говорят, теперь всем приказано книжки читать, а какие - не сказывают. Так я к вам, извините...
Он спросил, кто она, как зовут, спрятал газету в карман.
- Приходите ко мне на Бронную.- Простился вежливо и пошел.
Жил он в комнате одиноко. У стола на полочке - книги, за ширмой чистая кровать. На рукомойнике- душистое мыло. Светло, опрятно. Звали его Сергей Сергеевичем.
Катя в первый же день рассказала ему свою жизнь, плакала. Сергей Сергеевич предложил читать вслух историю французской революции. Бывало, сядет в кресле, наденет очки, перевернет страницу и посмотрит строго. Катя сидит напротив. Так бы и умерла около него. За чтением разговаривали:
- Катя, вам нравится Марат?
- Что вы, такой кровожадный...
- А что вы думаете, Катя, о современных событиях?
- Так что же, Сергей Сергеевич, думать-то,- свободу дали. Теперь все стали сознательные. Я вот давно вас спросить собираюсь - за какой список подавать? Намедни ко мне в мастерскую заходил один, все повторял: "Гражданка, мы в ваших руках..."-за него, что ли? Ах, теперь только и жить...
- Нет, Катя, из нас мало кто останется в живых...
- Ох!
- У меня, Катя, предчувствия очень тяжелые...
- О-ох!
В то время над Москвой стояла ясная луна. В ее свете по сырым бульварам бродили парами солдаты с дамами, грызли подсолнухи, целовались. Из темных подвалов выходили швейцары томиться на свет. Подвальные жители высовывались в окошки над тротуарами, глядели вверх неподвижно. По всему городу цвели липы.
Сергей Сергеевич сидел на окошке. Он был в кителе и качал ногой, затем поднял и опустил плечи.
- Какая глупая ночь, Катюша,- сказал он.- Оказывается, и во время революции светит луна, пахнут липы.
Катя стояла близко около него и подумала: "Неужели начинается чудный роман?" И прошептала:
- Прекрасный запах.
Тогда Сергей Сергеевич опустил руку, и Катя заметила, что рука его ползет и вдруг коснулась ее локтя. Катя негромко вздохнула. Он спросил, усмехаясь:
- Вы на луну смотрите?
- Не знаю.
- Вы сегодня странная. (Она смолчала, сердце начало колотиться.) Вы любите музыку?
Действительно, внизу играли на рояле,- томилась от луны и революции еще чья-то душа.
Катя не ответила. Он спрыгнул с окна и стал рядом, так же как и она,облокотился. Внизу лежали, поблескивающие с одной стороны от лунного света и темные с другой, крыши,- множество крыш.
Сергей Сергеевич осторожно повернулся к Кате. И она повернулась, взглянула в глаза без улыбки, раскрыла губы.
Тогда между их лицами зазвенел комар, появился золотистой точкой. Сергей Сергеевич усмехнулся и поцеловал Катю в рот. Она, не отрываясь, подняла руки, обхватила ими его шею и закрыла глаза.
После этой ночи Сергей Сергеевич перестал читать историю французской революции. Его пальцы теперь были в чернилах. Однажды он, покраснев до пота на лбу, прочел ей стихотворение:
И вот любовь рукою смуглой
Опять стучится в дверь мою.
..........................................
Но все это неожиданно кончилось, оборвалось. Из Рязани пришла телеграмма. Сергей Сергеевич уехал, не успел даже проститься, оставил только записочку: "Случилось страшное несчастье. Прощай. Нежно целую тебя, Катя. Спасибо, милая, за дружбу. Наш дом и все, все сожжено. Что с мамой и сестрами,- не знаю".
У Кати остались только листочки со стихами, она носила их под рубашкой. Мурлыкала целый день, сидя за работой, "Пускай могила меня накажет"- и вела себя очень строго... Это была любовь, как в книжке, и если бы не дороги материи, сшила бы себе траур,- так было грустно ей на душе и сладко.
4
А жить становилось все страшней. Начались безобразия по ночам. Ограбили мадам Кошке на Малой Молчановке,- забрались десять человек в масках, самого Кошке связали, избили, мадам от страха впала в столбняк, ее раздели дочиста. Потом ночью у подъезда ограбили председателя домового комитета, проломили голову. Что ни ночь, то на Малой Молчановке - шалости и грабежи.
Катя догадывалась, чьих рук это дело, но пока молчала. К ней повадился шляться под окошко Петька (отец его держал обойную мастерскую), хвастался, показывал золотые часы. Приходил в сумерки с гармоникой, садился с улицы на подоконник, играл "дву-сцеп",- никак отвязаться было нельзя.
Потом стал предлагать подарки. Хвалился засыпать деньгами. Катя отказывалась, гнала его с окошка.
В осеннюю ветреную ночь Катя увидела сон, будто входит к ней Сергей Сергеевич, держится рукой за лоб. Сел на стул, наклонился, белый, как полотно, и кровь у него сочится между пальцами.
Катя закричала, перепугала Саньку и так начала плакать, будто душа в слезах уходила.
- Саня, Санечка, тоска смертная. Жить плохо. Поди, дай мне водицы. Никого на свете нет у меня, Санька,- и стучала о стакан зубами,- закопают меня на кладбище, один ветер меня пожалеет.
На другой день, чуть свет, проснулась она от частой далекой стрельбы. Санька бегала за угол, вернулась такая, что все веснушки проступили.
- На Воздвиженке всех режут, девушка,- и полезла головой под подушку.
1 2 3