Самолет выследил под водой ее тень и, кружась над тем местом, телеграфировал сторожевым судам. Но лодка, описав круг, вновь опустилась на большую глубину.
Теперь она шла вслепую. Моторы были пущены во всю силу. Сотни бесов, именуемых лошадиными силами, бились в них, бешено вращая рычаги поршней, шестерни, фрикционы и вал. Корпус дрожал. Полуголые механики ползали около машин, трогая раскаленные, гудящие части. Было жарко и душно; в свинцовых резервуарах оставалось кислороду всего на час, не больше.
Яковлев сидел все там же, около аппаратов, облокотясь о колени, охватив руками помутившуюся голову. В минных погребах, в каютах, в проходах у стен лежали и стояли матросы молча, задыхаясь. И каждого, как поплавок, неудержимо тащило кверху - вынырнуть, глотнуть ветра, глянуть на небо. Белопольский, все еще наклоняясь над бесполезными сейчас таблицами, то и дело вытирал лицо, точно убирая паутину; наконец поднялся, но упал на руки и стошнил. Его подняли без сознания.
Андрей Николаевич держался одним страшным возбуждением. Голос его раздавался во всех концах лодки... "Полчасика, еще полчасика", - повторял он... Пустив лодку полным ходом, он рассчитывал миновать минный пояс. Хватило бы только кислороду...
Наконец, присев около мотора, он увидел багровый свет и ударился затылком. "Эх, нельзя", - пронеслось в сознании. Он подполз к кислородному баку, с усилием отвернул кран и потянул благовонную струю газа. Закружилась голова, сладкий огонь вошел в легкие. Андрей Николаевич поднялся, пошатываясь. Все предметы стали отчетливыми. Все лица повернулись к нему, молча спрашивая, прося одними глазами. Скуластые, бородатые молодые лица матросов представились ему особенно человеческими... А придется, видно, умереть, ничего не поделаешь, надо!
В проходе он наткнулся на Курицына, - матрос стоял, привалясь к стене, и глотал, как рыба, воздух. Жилы на лбу напряглись, рябое лицо посинело.
- Угорел маленько, - сказал он хрипло.
Андрей Николаевич, наклонясь к нему, увидел, что глаза Курицына застланы смертной пеленой, и вдруг, повернувшись, скомандовал подъем... "Кэт" понеслась наверх. Четыре с половиной минуты продолжался подъем. Словно четыре с половиной года длилось ожидание столкновения, удара, треска, огня, гибели. Вдруг "Кэт" стала. На перископный столик упал свет. Матросы поползли к люку, отвинтили его, и полился холодный соленый воздух, раздирая грудь, туманя голову. Зашумели вентиляторы и насосы.
Андрей Николаевич выпрыгнул на мостик, вскрикнул, зажмурился. Над вознесенными, как дым, грудами теплых облаков висело вечернее солнце. Ни ветра, ни зыби, и воды - как зеркало.
Дрожащими пальцами держа секстант, Андрей Николаевич начал измерение. За спиною появились Яковлев, матросы. В небе слышалось сильное жужжание, затем высоко где-то раздался стук пулемета, и, будто от просыпанного гороха, звякнула обшивка лодки. Это падал, описывая широкие круги, гидроплан с заостренными крыльями.
Покосясь на него, Андрей Николаевич продолжал измерение. Матросы защелкали затворами карабинов. Гидроплан, почти достигнув воды, взмыл полого и с резким шипением - "фррр" - понесся над лодкой. Неподвижно в нем сидел летчик, держа рули. Пониже его - наблюдатель с маленькой головой в шлеме, с черными усами, перегибался, глядел вниз, ожидал. Откинулся, поднял обеими руками бомбу и спустил ее между ног в трубу. Снаряд метнулся на мгновение и канул в воду у борта лодки. Курицын выстрелил. Усатое лицо сморщилось, поднялись кожаные руки с растопыренными пальцами. Самолет проскользнул и полого, кругами, пошел наверх. Матросы открыли щелкотню вдогонку.
- Ранен, ранен! - закричал Яковлев.
Над грядой красноватых гор появился второй аппарат, различимый, как черточка. "Кэт" легко, как по стеклу, летела в молочных, оранжевых водах.
Андрей Николаевич надвинул картуз и, пройдясь по мостику, сказал (на щеках его и в глазах блеснул красноватый свет заката):
- Ну-с, Яковлев, мины пройдены, что теперь будем делать?
- Андрей Николаевич, здесь рифы и мели...
- В том-то и дело, что здесь рифы и мели, идти под водой не рискну... Подождите, - он поднял руку.
Солнце село в облака, и они, насытясь его огнем, озаряли воды. Оттуда, из багрового света, стремительно налетел надрывающий свист.
- Прибавь ходу! - Андрей Николаевич направил бинокль на закат.
Просвистала вторая граната по другую сторону, поднялся водяной столб. "Кэт" круто повернула к потемневшей полосе гор. Позади, над ее лиловым следом, лопнул третий снаряд.
"Кэт" повернула было опять на восток, но теперь спереди, с боков, повсюду лопались, брызгали огнем шары, и, наконец, по всему тускнеющему горизонту появились дымы. Круг их смыкался.
Наблюдающий гидроплан пронесся тенью над "Кэт", два бледных лица глянули сверху и скрылись.
Затем невысоко над кормой разорвалось пламя, и чернобородый артиллерист, Шубин, выронил карабин и, перевалясь через перила, скрылся под водой.
- Все вниз! - крикнул Андрей Николаевич и, не отрывая рта от рупора, поглядывал исподлобья, где гуще падают снаряды.
"Кэт" вертелась, как затравленная. Повсюду теперь густо дымили трубы миноносцев. Дымовое кольцо смыкалось. Вдруг, настигая, налетел снаряд, дунул жаром; Андрея Николаевича кинуло навзничь. Радиотелеграфная мачта рухнула в воду.
"Кэт", погруженная по самый мостик, мчалась к скалистому берегу.
В сумраке под обрывами метнулись подряд шесть огненных искр, раскатясь по воде, и низко свистнули над лодкой шесть демонов, закованных в стальные цилиндры. Вдоль скал двигалась длинная тень судна.
"Кэт" дрогнула на ходу, и, отделяясь от нее, под водой навстречу тени скользнула мина. Прошло долгое мгновение, и там, где были трубы миноносца, поднялась лохматая гора огня и воды. Рухнула. И тени не стало. "Кэт" вошла между скал в один из глубоких заливчиков, погрузилась и легла на песчаное дно.
3
"Нас, я знаю, считают погибшими. Лежим на дне, на глубине пяти сажен, с величайшими предосторожностями каждую ночь поднимаемся за воздухом. Поправить мачту нет возможности. Да и все равно нельзя тратить горючий материал на электрическую энергию - телеграфировать. Еды тоже мало. Но все-таки держимся; опреснители работают отлично".
Так, через неделю после морского боя, записал Андрей Николаевич на полях судового журнала.
"Отделались мы одним убитым (Шубин) да мачтой. Сами потопили миноносец и легли в фиорде, - пропали, как иголка. Противник подходить близко боится, но сторожит: нас не считают погибшими, как я надеялся вначале.
Здесь, на дне, в тишине, события недавнего прошлого отодвинулись в глубокое прошлое. Мы не живые и не мертвые. Спим весь день. Никто не разговаривает, - разве только во сне бормочут, вздыхают.
Плох Белопольский.
1 2 3 4 5 6 7
Теперь она шла вслепую. Моторы были пущены во всю силу. Сотни бесов, именуемых лошадиными силами, бились в них, бешено вращая рычаги поршней, шестерни, фрикционы и вал. Корпус дрожал. Полуголые механики ползали около машин, трогая раскаленные, гудящие части. Было жарко и душно; в свинцовых резервуарах оставалось кислороду всего на час, не больше.
Яковлев сидел все там же, около аппаратов, облокотясь о колени, охватив руками помутившуюся голову. В минных погребах, в каютах, в проходах у стен лежали и стояли матросы молча, задыхаясь. И каждого, как поплавок, неудержимо тащило кверху - вынырнуть, глотнуть ветра, глянуть на небо. Белопольский, все еще наклоняясь над бесполезными сейчас таблицами, то и дело вытирал лицо, точно убирая паутину; наконец поднялся, но упал на руки и стошнил. Его подняли без сознания.
Андрей Николаевич держался одним страшным возбуждением. Голос его раздавался во всех концах лодки... "Полчасика, еще полчасика", - повторял он... Пустив лодку полным ходом, он рассчитывал миновать минный пояс. Хватило бы только кислороду...
Наконец, присев около мотора, он увидел багровый свет и ударился затылком. "Эх, нельзя", - пронеслось в сознании. Он подполз к кислородному баку, с усилием отвернул кран и потянул благовонную струю газа. Закружилась голова, сладкий огонь вошел в легкие. Андрей Николаевич поднялся, пошатываясь. Все предметы стали отчетливыми. Все лица повернулись к нему, молча спрашивая, прося одними глазами. Скуластые, бородатые молодые лица матросов представились ему особенно человеческими... А придется, видно, умереть, ничего не поделаешь, надо!
В проходе он наткнулся на Курицына, - матрос стоял, привалясь к стене, и глотал, как рыба, воздух. Жилы на лбу напряглись, рябое лицо посинело.
- Угорел маленько, - сказал он хрипло.
Андрей Николаевич, наклонясь к нему, увидел, что глаза Курицына застланы смертной пеленой, и вдруг, повернувшись, скомандовал подъем... "Кэт" понеслась наверх. Четыре с половиной минуты продолжался подъем. Словно четыре с половиной года длилось ожидание столкновения, удара, треска, огня, гибели. Вдруг "Кэт" стала. На перископный столик упал свет. Матросы поползли к люку, отвинтили его, и полился холодный соленый воздух, раздирая грудь, туманя голову. Зашумели вентиляторы и насосы.
Андрей Николаевич выпрыгнул на мостик, вскрикнул, зажмурился. Над вознесенными, как дым, грудами теплых облаков висело вечернее солнце. Ни ветра, ни зыби, и воды - как зеркало.
Дрожащими пальцами держа секстант, Андрей Николаевич начал измерение. За спиною появились Яковлев, матросы. В небе слышалось сильное жужжание, затем высоко где-то раздался стук пулемета, и, будто от просыпанного гороха, звякнула обшивка лодки. Это падал, описывая широкие круги, гидроплан с заостренными крыльями.
Покосясь на него, Андрей Николаевич продолжал измерение. Матросы защелкали затворами карабинов. Гидроплан, почти достигнув воды, взмыл полого и с резким шипением - "фррр" - понесся над лодкой. Неподвижно в нем сидел летчик, держа рули. Пониже его - наблюдатель с маленькой головой в шлеме, с черными усами, перегибался, глядел вниз, ожидал. Откинулся, поднял обеими руками бомбу и спустил ее между ног в трубу. Снаряд метнулся на мгновение и канул в воду у борта лодки. Курицын выстрелил. Усатое лицо сморщилось, поднялись кожаные руки с растопыренными пальцами. Самолет проскользнул и полого, кругами, пошел наверх. Матросы открыли щелкотню вдогонку.
- Ранен, ранен! - закричал Яковлев.
Над грядой красноватых гор появился второй аппарат, различимый, как черточка. "Кэт" легко, как по стеклу, летела в молочных, оранжевых водах.
Андрей Николаевич надвинул картуз и, пройдясь по мостику, сказал (на щеках его и в глазах блеснул красноватый свет заката):
- Ну-с, Яковлев, мины пройдены, что теперь будем делать?
- Андрей Николаевич, здесь рифы и мели...
- В том-то и дело, что здесь рифы и мели, идти под водой не рискну... Подождите, - он поднял руку.
Солнце село в облака, и они, насытясь его огнем, озаряли воды. Оттуда, из багрового света, стремительно налетел надрывающий свист.
- Прибавь ходу! - Андрей Николаевич направил бинокль на закат.
Просвистала вторая граната по другую сторону, поднялся водяной столб. "Кэт" круто повернула к потемневшей полосе гор. Позади, над ее лиловым следом, лопнул третий снаряд.
"Кэт" повернула было опять на восток, но теперь спереди, с боков, повсюду лопались, брызгали огнем шары, и, наконец, по всему тускнеющему горизонту появились дымы. Круг их смыкался.
Наблюдающий гидроплан пронесся тенью над "Кэт", два бледных лица глянули сверху и скрылись.
Затем невысоко над кормой разорвалось пламя, и чернобородый артиллерист, Шубин, выронил карабин и, перевалясь через перила, скрылся под водой.
- Все вниз! - крикнул Андрей Николаевич и, не отрывая рта от рупора, поглядывал исподлобья, где гуще падают снаряды.
"Кэт" вертелась, как затравленная. Повсюду теперь густо дымили трубы миноносцев. Дымовое кольцо смыкалось. Вдруг, настигая, налетел снаряд, дунул жаром; Андрея Николаевича кинуло навзничь. Радиотелеграфная мачта рухнула в воду.
"Кэт", погруженная по самый мостик, мчалась к скалистому берегу.
В сумраке под обрывами метнулись подряд шесть огненных искр, раскатясь по воде, и низко свистнули над лодкой шесть демонов, закованных в стальные цилиндры. Вдоль скал двигалась длинная тень судна.
"Кэт" дрогнула на ходу, и, отделяясь от нее, под водой навстречу тени скользнула мина. Прошло долгое мгновение, и там, где были трубы миноносца, поднялась лохматая гора огня и воды. Рухнула. И тени не стало. "Кэт" вошла между скал в один из глубоких заливчиков, погрузилась и легла на песчаное дно.
3
"Нас, я знаю, считают погибшими. Лежим на дне, на глубине пяти сажен, с величайшими предосторожностями каждую ночь поднимаемся за воздухом. Поправить мачту нет возможности. Да и все равно нельзя тратить горючий материал на электрическую энергию - телеграфировать. Еды тоже мало. Но все-таки держимся; опреснители работают отлично".
Так, через неделю после морского боя, записал Андрей Николаевич на полях судового журнала.
"Отделались мы одним убитым (Шубин) да мачтой. Сами потопили миноносец и легли в фиорде, - пропали, как иголка. Противник подходить близко боится, но сторожит: нас не считают погибшими, как я надеялся вначале.
Здесь, на дне, в тишине, события недавнего прошлого отодвинулись в глубокое прошлое. Мы не живые и не мертвые. Спим весь день. Никто не разговаривает, - разве только во сне бормочут, вздыхают.
Плох Белопольский.
1 2 3 4 5 6 7