ВЕРТИКАЛЬ
Трудно поверить, что краб бежал прямо туда, куда ему хотелось.
Бусинки-глаза, могучие клешни и шершавое плоское тельце - все было
повернуто несколько в сторону, но правые лапки работали размашистей, чем
левые, и краб делал привычную поправку на снос. Стараясь двигаться прямо
перед собой, он, пожалуй, кружил бы по дну - пустому, в змеистых, словно
цементированных, складках песка.
Кругом колебалась зеленая полумгла, вспыхивающая искорками рыбьих
стай. Диск освещенного солнцем дна, который краб видел, мог показаться ему
пятном от следящего луча. Но крабам не свойственно придавать себе столь
большое значение, чтобы считать солнце соглядатаем своих делишек. Просто
краба властно звало предчувствие тенистых липких зарослей, полных
великолепных охотничьих возможностей, - и он знал, куда бежал.
Миновав вялый бугорок, он скатился вниз, к холмику, столь же голому,
как все дно здесь, обогнул морскую звезду, которая, рассеянно шевелясь,
валялась у подножия холма, и принялся упорно карабкаться вверх, пока не
очутился на краю большой черной дыры. Оттуда несся одуряющий призыв пищи и
тени. Когда краб перегнулся через край, песчинки осыпались под его
лапками, и вслед за ними он плавно провалился вниз, сверкнув на прощание
солнцу белым выпуклым брюшком.
Дремавшая неподалеку радужная рыбка, ощутив плоским боком возмущение
воды, резко взмыла вверх. Обернувшись, она увидела только пустую дыру,
которая отсюда представилась идеальным кругом, сковородой, потерянной
черной пуговицей... Это геометрическое впечатление, чуждое прихотливой
обстановке дна, напугало рыбку: известно, что животные не терпят
абстракций. Решительно работая хвостом, она пошла к поверхности океана.
Здесь щедрое солнце разбросало по лоснящейся голубой глади тысячи
искр; стоял полный штиль. Взбитой розовой пеной у горизонта собрались
облака, оттеняя великолепие чистого неба. И как деталь, которую чуткий
художник, пожалуй, отбросил бы, боясь впасть в ложную красивость, среди
океана стоял белый элегантный корабль. Люди в белом, расшитые по рукавам и
фуражкам золотом, загорелые и спокойные, скучали на мостике, по мелкой
сетке ограждения которого красовалось более чем достаточно спасательных
бубликов.
А между ними странной тенью топтался человек, совершенно чуждый этому
блистающему миру. В дешевом, новом, но варварски измятом черном костюме,
он обливался потом. Серое, в мелких морщинах лицо его и водянистые глаза
под толстыми стеклами очков были рассеянны и вместе с тем напряженны: он
как бы внимательно прислушивался к самому себе.
- Еще немного туда, вот сюда, прошу вас, - пролепетал он одному из
моряков, доверчиво взяв его за рукав выше нашивок.
- Рен, сделай ему, - сказал капитан Стивенсон помощнику.
Затарахтело, и корабль нехотя попятился назад.
Из открытой двери рубки донесся сумбурный свист радиомаяков.
- Стойте, стойте! - тотчас крикнул человек, отчаянно замахав руками.
- Здесь?
- Здесь.
- Ну, так помните наш уговор: только одна проба, и мы уходим, -
заявил капитан. - Я пошел в этот рейс на посмешище всему пароходству, но
Атлантида Атлантидой, а дела делами. Ясно? Где же ваши знаменитые карты?
Проверьте! Могли и ошибиться.
- Я не мог ошибиться, - тихо сказал темный человек. - Я слишком много
думал и вычислял.
На корме два матроса возились с лебедкой: один оттягивал стрелу к
борту, другой бережно обнимал полированный стальной стакан, кончающийся
двумя рядами острых зубьев. Стрела наклонилась над водной гладью,
выброшенный за борт стакан закачался на тросе, как маятник.
- Нет, нет, поверните стрелу ближе к нам! - завопил человек с
мостика.
Капитан изумленно уставился на него.
- Слушайте! Вы действительно думаете, что в океане можно так точно
определить место?
- Я математик, - гордо ответил человек, дернув щекой.
Не возражая, капитан махнул рукой; стакан плюхнулся в воду. Осталась
только вертикаль - бегущий в глубину тонкий капроновый кабель.
Белая вертикаль в слоистой толще океана нашла массу критиков: стаи
рыбок неодобрительно толклись возле нее. Блещущий сталью снаряд на ее
конце уходил в муть, туда, где чуть желтело дно. Вялые бугры песка отсюда,
с высоты, складывались в отчетливые круги и лучи, напоминающие план
города. И это действительно был древний город, некогда опустившийся на
дно, а теперь занесенный песком. В соответствии с теоремой о невозможности
двух перпендикуляров путь снаряда был предрешен, и ничто не могло
отвратить его от точки, где стремящаяся к центру города вертикаль
встречалась с поверхностью дна.
Но точки этой не оказалось: на ее месте чернела идеально круглая
дыра, куда, как известно, провалился краб. Снаряд прошел у ее центра на
расстоянии не более метра!
За дырой началась все расширяющаяся пустота, потому что холмик был
куполом строения. Он не был сложен из кирпичей или отлит из бетона: он
представлял собой гигантскую опрокинутую чашу, вылепленную из глины, а
затем обожженную, как обычный черепок. Гладкую поверхность купола
покрывали плоские металлические фигуры, изображавшие имена созвездий, - по
мысли зодчих, купол был как бы небо. Одну сторону неба пересекала страшная
трещина, начинающаяся от окна. Когда строение служило сокровищницей
могучего государства атлантов и находилось на поверхности земли, окно не
только пропускало свет, но и олицетворяло солнце; поэтому от него
расходились извилистые накладные лучи.
Стен у здания не было - один купол. Двенадцать коренастых столбов из
полированного порфира стояли, несколько отступя от него. На перемычках,
удерживающих столбы, сидели двенадцать золотых чудовищ - хранителей
сокровища. Все пространство между куполом и столбами было занято ярусами
каменных полок, заваленных монетами россыпью, монетами в глиняных
корчагах, грудами граненых самоцветов, литыми статуэтками из золота и
металла орихалк, стопками мраморных табличек с письменами. Между ними
распустили свои кроны причудливые водоросли, масса мелкой морской живности
нашла там приют.
Но знакомого нам краба не было на полках. Он развлекался согласно
своему положению на дарвиновской лестнице существ и охотился, бегая по
мраморному полу, но стараясь держаться подальше от призрачно светящегося
столба воды, который шел из окна в куполе. Многие предметы, некогда
покоившиеся на полках, теперь валялись на полу, и, чтобы подкараулить
неосторожную рыбешку, краб бестрепетно влезал в глазницы золотых статуй,
обросших зеленой бородой.
1 2