Один я в лесу. Машина у меня старая, побитая вся, на прокат кем-то для
меня взятая. Время медленно тянется. Двадцать семь минут до встречи.
По паспорту я югославский гражданин, не то турист, не то безработный.
Турист из безработного социализма. Жду. Друг, или, по-нашему, особый
источник, ровно в 13.00 должен явиться с деталями ракет. Меня он по двум
признакам опознает: японский транзистор в левой руке и маленький значок с
изображением футбольного мяча. А я его узнаю по времени появления: 13.00
ровно. Он время спросит, при этом должен встать чуть правее меня. Хитрый
друг оказался. Вознаграждение принимает не в долларах, не в марках и даже
не в швейцарских франках. Он золотыми монетами берет. Если припрут:
прабабушкино наследство.
Коробку с монетами я вон там, в елках, спрятал. Это на случай всяких
неожиданностей. Если во время встречи обложат, как полиции объяснить,
откуда у меня, бедного туриста, золотые дукаты?..
Откуда наш друг может брать детали противотанковых ракет? Кто он,
генерал? Или конструктор ракет? Подругому ты кусок ракеты не утащишь. Будь
ты инженер на заводе, заведующий складом или боевой офицер. Каждая деталь
получает номер сразу в момент ее Производства. Как ты ее украдешь? Только
сам конструктор... Только генерал... Нет, черт побери, и конструктору и
генералу совсем не легко красть ракетные детали. Кто-то, кто выше
конструктора и генерала? Но если и просто генерал или просто генеральный
конструктор, как же Младший лидер ухитрился его встретить и вербануть?
Противно роль нищего туриста играть: свитер рваный, ботинки стоптаны. Как
же в таком виде я встречу американского генерала? Что он подумает о ГРУ,
увидев мой мятый "фиат"?
Время. Нет его. Эй, генерал, где ж твоя дисциплина? Из-за поворота
огромный грязный трактор с прицепом тащится. Старый немец-фермер, весь
навозом пропах. Старый черт, тебя только тут не хватало. Я два часа в лесу
просидел, ни одной души не было. И еще пять дней пройдет, ни одной живой
души не появится. А тебя, старого, черти несут в самый момент встречи. Ну
рули, рули скорее. А он, как назло, трактор передо мной останавливает. Чего
тебе, старый дурак? Время? На, тебе время! Я сую ему свои часы прямо в нос.
Проезжай, старый пес. Но не собирается он уходить. Он возле меня стоит,
чуть правее. Чего тебе надо? Чего, старый, злишься? Я тебе жить мешаю? Вали
отсюда! Он мне на прицеп показывает. Ах, нехорошо получилось. Наверное, у
него прицеп поломался. Помогать придется... а то ведь генерал сейчас
подъедет. Тут меня озарило... С чего я взял, что "особым источником" должен
быть генерал? Я вскакиваю на прицеп, срываю рваный промасленный брезент. О
чудо! Под брезентом исковерканные обломки ракет "Toy". Помните эту хищную
серебристую мордочку? Я таскаю обломки стабилизаторов, грязные печатные
схемы, спутанные, порванные провода, разбитый, перепачканный грязью блок
наведения - в свою машину. Я руку ему трясу: "Данке шён". И бегом за руль.
А он палкой грозно по моей машине стучит. "Ну, что тебе, дьявол, нужно?" Он
жестом показывает, что ему деньги нужны. А я и забыл. Бегом в ельник. Вырыл
коробку: "Бери". Вот теперь он заулыбался. "А ты, старый хрыч, на зуб
попробуй! Куда тебе, старому, столько золота? В гроб все равно с собой не
возьмешь". А он улыбается: Вспомнил я инструкцию: "особые источники"
уважать надо, по крайней мере, демонстрировать уважение. И я ему улыбаюсь.
Он - в одну сторону, я - в другую, Я быстро гоню машину от места встречи.
Мне теперь понятна простая механика сей операции.
1-я американская бронетанковая дивизия уже получила ракеты "Toy" и уже
стреляет ими на полигоне. Конечно, без боеголовок. Поэтому маленькая ракета
на конечном участке траектории просто разбивается о мягкий грунт.
У нас, когда стреляют "Фалангами" и "Шмелями", огромные пространства
застилают брезентом, а потом батальон бросают на поиск мельчайших осколков.
Американская армия этого не делает. И потому не надо вербовать генерала да
главного конструктора. Достаточно вербануть пастуха, лесника, сторожа,
фермера. Он вам обломков наберет хоть сто килограммов, хоть двести. Сколько
в багажник поместится! Старый фермер, пропахший навозом, может стать
источником особой важности, и за тридцать сребреников продаст вам все, что
желаете, Боеголовок нет? Тем лучше. Без боеголовок весь блок наведения
почти целым остается. А головки у нас не хуже американских. Нам блок
наведения нужен. Схемы печатные нужны. Кому надо, тот их отмоет да очистит.
Если чего не хватает, в следующий раз привезем. И состав металла нужен. И
композитные материалы нужны. И механизм раскрытия стабилизаторов, и остатки
топлива чрезвычайно интересны, и даже нагар на поворотных турбинках. И все
это в моем багажнике. И всем этим лично товарищ Косыгин интересуется.
Я гоню свою машину по прямым, как стрелы, автобанам Германии. Гитлер
строил. Хорошо строил. Я жму на педаль сильнее и чуть улыбаюсь сам себе.
Когда я вернусь, я буду просить прощения у Навигатора и у Младшего лидера.
Я не знаю почему. Но я подойду и тихо скажу: "Товарищ генерал, простите
меня", "Товарищ полковник, простите, если можете".
Они разведчики высшего класса. И только так надо действовать. Быстро, не
привлекая внимания. Я готов рисковать и своей карьерой и своей жизнью ради
успеха ваших простых, но ослепительных в своей простоте операций.
Если можете, простите меня.
5.
Я вытянул свои уставшие ноги под столом. Мне хорошо. Тут так тихо и
уютно. Как бы не уснуть. Я устал. Тихая мелодия. Седой пианист. Он,
несомненно, великий музыкант. Он устал, как и я. Он закрыл глаза, а его
длинные гибкие пальцы виртуоза привычно танцуют по клавишам огромного
рояля. Несомненно, его место в лучшем оркестре Вены. Но он почему-то играет
в венском кафе "Шварценберг". Вы бывали в "Шварценберге"? Настоятельно
советую. Если у вас тяжелая, изматывающая работа, если у вас красные глаза
и уставшие ноги, если нервы взвинчены - приходите в "Шварценберг", закажите
чашку кофе и садитесь в уголок. Можно, конечно, сидеть и на свежем воздухе,
за маленьким беленьким столиком. Но это не для меня. Я всегда захожу
внутрь, поворачиваю направо и сажусь в углу у огромного окна, закрытого
полупрозрачными белыми шторами. Когда в Вене жарко, все сидят, конечно, на
свежем воздухе. Там хорошо, но тогда кто-то может наблюдать за мной
издалека. Я не люблю, чтобы меня кто-то мог видеть издалека. Поэтому я
всегда внутри. Из своего уголка я вижу любого, кто входит в зал. Из-за
прозрачной занавески я иногда посматриваю и наружу, на Шварценбергплац.
Кажется, что за мной сейчас никто не смотрит. И мне хорошо быть одному в
этом уюте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94