Но это был вовсе не тот, кого я рассчитывал увидеть. Рослый, плечистый мужчина в тренировочном костюме и тяжелых ботинках. Мое исчезновение, видимо, обеспокоило его. Он выдержал недолго — тронулся от дерева к дереву, облитый луною.
Я бесшумно последовал за ним, соображая, что делать. Уйти можно было запросто, но не хотелось оставлять позади себя неизвестного. В конце концов я решил, что поскольку это не Зырянов, то контакт с ним мне не запрещен, и, когда человек приблизился к пушистым елям, в которых я исчез, и наклонился, всматриваясь, я на него прыгнул.
Прыгнул я хорошо, но реакция у него оказалась еще лучше, Он успел выставить локоть, мой удар пришелся по кости. Мы оба вскрикнули: я от боли, он от неожиданности, повалились в колючие ветви, меня будто молотком стукнули по виску — на долю секунды в голове вспыхнули разноцветные пятна. Этой доли хватило. Когда я очнулся, он уже сидел на мне, выламывал руку, надсадно дыша и приговаривая:
— А вот так не хочешь? А вот так не нравится?!
Я лежал, уткнувшись с сухие иголки. Сильно пахло смолой. Боль в скрученной руке вынимала душу. В таком положении мало что можно было сделать, но я все-таки сделал, и мы покатились, поочередно оказываясь наверху. Мужчина был тяжелым и сильным, но на мое счастье не умел драться грамотно, я лишь ждал, когда он раскроется, — он раскрылся, и сразу все кончилось.
Мне потребовалось целых пять минут, чтобы отдышаться. Он лежал без сознания. Я достал фонарик и осветил его лицо.
Это был директор. От света крупные веки его дрогнули.
— Не надо шума, — сказал я и осветил себя.
Больше всего я боялся, что он закричит. Харламов скит находился где-то рядом, и если бы он закричал, то на наблюдении можно было бы поставить крест.
Но он не закричал — дернул щекой, спросил:
— Вы? Откуда?
Шепотом я объяснил, кто я такой и откуда, разумеется, не упоминая о задании.
— Пустите меня, — сказал директор.
Я погасил фонарик. Директор сел, покрутил головой.
— Фу, черт!.. Вы сломали мне шею. — Сильно растер ее ладонями. — Между прочим, я сразу понял, что вы не из облоно.
— Что вы делали в лесу? — спросил я.
— Выслеживал Харлама.
— Привидение?
— Да. Решил, что нужно самому посмотреть, какие тут у нас завелись призраки.
— Видели его?
— Нет.
— А зачем пошли за мной?
— Я же не знал, что это вы, — сердито сказал директор.
Я думал: отправить его обратно или взять с собой. Мне не нравились оба варианта.
— А вы вообще этого Харлама когда-нибудь видели? — спросил я.
— Да.
— Когда?
— Например, сейчас вижу, — хладнокровно сказал директор.
Я обернулся. Между деревьями, недалеко от нас, передвигалась мерцающая тень. Я быстро прикрыл директору рот рукой. Тень была мне по грудь и напоминала карикатурного человечка, как его рисуют дети — круглая голова, а вместо тела, рук и ног — черточки. Свет от нее исходил фосфорный, голубовато-белый, ничего не освещающий. Смотреть было жутковато. Я расстегнул кобуру.
— Пойдем за ним? — высвободившись, прошелестел директор.
Я колебался всего секунду. Кем бы это привидение не было, упускать его было нельзя.
— Без моего приказа ничего не делать.
Директор в знак того, что понял, сжал мне руку.
Мы двинулись следом.
Привидение вовсе не плыло по воздуху, как мне сперва показалось, оно то и дело спотыкалось, неразборчиво бормотало — шуршали иглы, иногда хрустела ветка. Это меня успокаивало: меньше шансов, что нас услышат.
Идти пришлось недолго. Деревья поредели. Лунный свет, как вода, встал между ними. Появилась поляна — небольшая, круглая, в высокой голубой траве. Из нее, как из озера, поднималась черная покосившаяся избушка, крытая дерном. Крыша ее съезжала до земли.
Привидение пересекло поляну — почти невидимое в голубой траве, — вспыхнув в проеме, прикрыло дверь. Ни искры не мелькнуло в низких оконцах.
— Будем брать? — предложил директор. — Теперь он от нас никуда не денется.
Я молчал. Взять привидение сейчас, неожиданно, представлялось очень заманчивым. Конечно, деться ему было некуда. Но я не имел на это разрешения. И сомневался, что получу его, связавшись со штабом. У штаба была своя правота: в такой операции нельзя рисковать ничем, а идти в одиночку, даже вдвоем, против того, кто мог оказаться в избушке, было все-таки рискованно.
Директор нетерпеливо покашлял.
— Когда вы уходили, где был Зырянов? — спросил я.
— Зырянов? При чем здесь Зырянов? — удивился он. — Наверное, дома. Он по вечерам не выходит.
— Вообще не выходит?
— Да. У него причуды. Он боится темноты. Каждый вечер запирается в квартире.
— А к нему кто-нибудь заходил вечером?
— Нет, он этого не любит.
Разговор мы вели торопливым шепотом, не сводя глаз с избушки. Я прикинул расстояние и окончательно решил, что туда мы не пойдем: в голубой траве, под ясной луной нас бы сразу заметили.
— Объясните, при чем здесь Зырянов? — сердито сказал директор.
Ответить я не успел. Из избушки раздался звук, будто нажали клавишу рояля. Мы переглянулись.
— Вперед? — сказал директор.
— Нет, — сказал я.
— Пять секунд, и мы там.
— Нет.
Звук повторился, такой же одинокий, тоскующий, повис в воздухе. Из трубы избушки поднялся очень тонкий, ослепительно белый луч, как вязальная спица, воткнулся в небо, постоял и заметался, выписывая сложную фигуру.
Звуки — все на одной ноте — посыпались дождем, слились в жалобный стон и погасли. Луч беззвучно плясал над крышей. Я заметил, что белая часть его вовсе не достает до неба — она была очень короткой, свечение заканчивалось внезапно, словно упираясь в невидимую преграду. Директор смотрел, как зачарованный.
— Ну и Харлам, — протянул он.
В тишине над светлой поляной возник очень чистый, детский голос, выводящий какую-то странную мелодию. Я никогда не слышал такой музыки: отчаяние времени, космическое, звездное одиночество звучало в ней. Луч метался в такт переливам. Трава пошла волнами, хотя ветра не было. На голубых метелках ее появились крошечные розовые огоньки. Директор обхватил липкий еловый ствол, застыл. Подрагивали плечи. У меня поддались пальцы ног, кожа пошла пупырышками, словно по телу поползли сотни холодных, скользких мокриц.
Мелодия была чужой, совсем чужой, нечеловеческой. Она раздирала меня изнутри, скручивала каждый нерв, каждую клетку.
Дико закричал директор, замахал руками, побежал прочь, похожий в лунном свете на большую черную бабочку. Розовые огоньки на траве вспыхнули желтым, ослепляющим. Прямо в глаза. Я опомнился, остановился. От сумасшедшего бега сердце комом стояло в горле. Кругом было темно и тихо. У меня стучали зубы. Я весь был словно в клейкой паутине, хотелось вместе с кожей содрать ее с себя.
Рядом застонали. Я сразу присел, вытащил пистолет.
— Кто?
— Я, — сказал директор.
1 2 3 4 5 6 7