– Ты ведь не устала? – спросил он.
– Я во время операций не сплю, – ответила она, – но иногда хочется посидеть неподвижно. – Тут она наградила его улыбкой. – Тебе не понять...
– Нет уж, спасибо, – с полным ртом отозвался Эдди. – Там сущий ад творится, а ты тут сидишь, попивая апельсиновый сок, спокойная, как пупырышек на соленом огурце... Черт, эти круасаны или как они там называются, потрясающе хороши. Эй! Герр Обер! Принесите мне еще парочку. Ja, danke.
– Проблемы последуют за нами повсюду. Здесь мы в такой же безопасности, как в любом другом месте. На деле тут даже лучше, поскольку мы не на открытом месте.
– Хорошо. – Эдди кивнул, не переставая жевать. – В парке была жуткая сцена.
– В парке еще не так плохо. А вот у Рейн-Спайр совсем худо. «Боевые птицы Махаона» захватили вращающийся ресторан. Они крадут кожу.
– Что за «Боевые птицы»?
Сардинка поглядела на него удивленно:
– Ты о них не слышал? Они из НАФТА. Преступный синдикат. Вымогательства со страховкой, защита, плюс они держат все казино Республики Квебек...
– Ладно, ладно. А что такое кража кожи?
– Это новый вид мошенничества. Они крадут кусочек кожи или образец крови. Понимаешь? С твоим ДНК. А через год объявляют тебе, что держат в заложниках твоего новорожденного сына или дочь, что ребенка прячут где-нибудь на Юге... А потом они пытаются получить с тебя деньги и заставляют платить снова и снова...
– Ты хочешь сказать, они крадут гены тех, кто обедает в ресторане?
– Да. Поздний завтрак в Рейн-Спайр – это очень престижно. Все жертвы – люди или состоятельные, или знаменитые. – Внезапно она рассмеялась, довольно горько, довольно цинично. – Меня ждет очень напряженный год, Эдди, и все благодаря этому. Новая работа – охранять кожу моего клиента.
Эдди подумал немного:
– Что-то вроде наемной матки, а? Это чистой воды извращение.
Сардинка кивнула:
– «Боевые птицы» – все помешанные, они даже не этнические преступники, они сеть групп по интересам... Преступление – чертовски гадкое дело, Эдди. Если когда-нибудь подумывал сам попытаться, даже думать забудь.
Эдди хмыкнул.
– Подумай об этих детях, – пробормотала она. – Рожденные благодаря преступлению. Изготовленные под заказ для преступных целей. В странном мире мы живем, а? Иногда он меня пугает.
– Да? – бодро переспросил Эдди. – Незаконнорожденный сын миллионера, воспитанный хай-тек мафией? Как по мне, так звучит чудно и романтично. Я хочу сказать, подумай, какие возможности.
Сардинка впервые сняла специфик, чтобы поглядеть на него. Глаза у нее оказались голубые. Очень странного и романтического оттенка голубизны. Вероятно, цветные контактные линзы.
– У богатых людей с незапамятных времен бывали незаконнорожденные дети, – продолжал Эдди. – Вся разница в том, что кто-то взялся и механизировал процесс. – Он рассмеялся.
– Пора тебе встретиться с Культурным Критиком, – сказала Сардинка и надела специфик.
* * *
Идти им пришлось далеко. Система городских автобусов почила. Очевидно, футбольные болельщики спорта ради взялись обрабатывать муниципальные автобусы: вырывать коконы и забивать их как мячи в двери. По пути на встречу с Критиком Эдди видел сотни болельщиков; город буквально кишел ими. Поборники Англии были ребята крутые: буйные, в тяжелых ботинках, огрызающиеся, топающие ногами, распевающие что-то, анонимные молодые люди в наждачных плащах до колен со стрижками бобрик, с лицами, скрытыми за масками или за боевой раскраской под «юнион джек». Английские футбольные хулиганы путешествовали гигантскими сворами по две-три сотни голов. Вооружены они были дешевыми сотовыми телефонами. Антенны они замотали изолентой, так что получились ручки дубинок, а из противоударной керамической оболочки телефона получалось прескверное оружие. Невозможно запретить туристу иметь при себе сотовый телефон, так что полиция была бессильна прекратить подобную практику. С практической точки зрения здесь все равно ничего поделать было нельзя. Английские хулиганы захватывали улицы просто своим числом. Любой, завидев их, сломя голову скрывался в переулке.
За исключением, разумеется, ирландских болельщиков.
Ирландцы носили толстые борцовские рукавицы по локоть с кошками, судя по всему, что-то вроде латных рукавиц рабочего класса, а также длинные зеленые с белым футбольные шарфы. В кармашки на концах шарфов были вшиты грузы, способные крушить черепа, а бахрома была украшена проволочными крючками, чтобы рвать кожу. Грузами служили совершенно законные столбики монет, а проволока – ну, проволоку можно раздобыть где угодно. Ирландцы, похоже, были в меньшинстве, но возмещали это тем, что на улицы они вышли еще более, если такое возможно, безудержные и пьяные, чем их соперники. В отличие от английских оболтусов ирландцы не пользовались даже сотовыми телефонами, чтобы координировать свои уличные драки. Они просто неслись на врага во весь опор, размахивая над головой шарфами и криком восхваляя Оливера Кромвеля.
Ирландцы нагоняли ужас. По улицам они прокатывались словно губкой. Все, что бы ни попадалось на их пути, было перевернуто и затоптано: сувенирные киоски, тумбы с видеопропагандой, будки с плакатами, столики с футболками, люди, торгующие комбинезонами-однодневками. Даже постродовые аборционисты, вот уж истинные фанатики, и жутковатые, облаченные в черное активисты за эвтаназию покидали свои подиумы на тротуарах, чтобы скрыться от ирландских ребятишек.
Эдди передернуло от одной мысли о том, что должно твориться на стадионе Рейн.
– Крутые, черт побери, ребятишки, – сказал он Сардинке, когда они выбрались из проулка, предоставившего им временное укрытие. – И все это из-за футбола? Боже, это кажется таким бессмысленным.
– Если б они бесчинствовали в собственных городах, вот это было бы бессмысленно, – возразила Сардинка. – Здесь на Перевороте они могут колошматить друг друга и всех в округе, а завтра они будут в полной безопасности каждый в своем городе в своем собственном мире.
– А, понял, – сказал Эдди. – Тогда в этом есть смысл.
Проходящая мимо блондинка в мусульманском хиджабе налепила значок Эдди на рукав. «Ваш адвокат станет говорить с Богом?» – громко и требовательно спросил значок по-английски. Эдди сорвал устройство и раздавил его каблуком.
Культурный Критик держал двор на явке в Штадтмитте. Явкой оказалась анонимная четырехэтажная трущоба двадцатого века, с обеих сторон окруженная приятными реставрированными доходными домами девятнадцатого столетия. Ночью на квартал совершила налет банда граффитистов, превратив поверхность улицы в размашистую полихромную фреску, сплошь огромные ухмыляющиеся котята, фрактальные спирали и прыгающие розовые фаллопоросята.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15