Бой с визгом побежал зализывать ушибленную лапу.
Билли Бак вернулся ближе к полудню и сделал Габилану еще одну паровую ванну. Джоди ждал, полегчает ли пони и на этот раз. Дыхание стало немного свободнее, но головы Габилан уже не поднимал.
Время тянулось медленно. В конце дня Джоди сходил домой, принес оттуда подушку и одеяло и устроил себе постель на сене. Он не стал спрашивать разрешения на это. По тому, как мать посмотрела на него, Джоди понял, что сейчас ему позволят почти все. Он зажег на ночь фонарь и повесил его возле стойла. Билли велел время от времени растирать Габилану ноги.
Ветер, поднявшийся с девяти часов, завывал около конюшни. И, несмотря на свою тревогу, Джоди почувствовал, что его клонит ко сну. Он залез под одеяло и задремал, но хриплые стоны Габилана проникали и в его сны. А еще Джоди слышал, как где-то что-то грохнуло, и этот грохот длился бесконечно и, наконец, разбудил его. По конюшне гулял ветер. Джоди вскочил и посмотрел вдоль прохода между стойлами. Дверь стояла настежь, и пони в конюшне не было.
Он схватил фонарь, выбежал навстречу ветру и увидел Габилана, который брел куда-то в темноту, опустив голову и, словно автомат, медленно переступая ногами. Джоди подбежал к нему, схватил его за челку, и Габилан покорно дал отвести себя в стойло. Он натужно стонал, дыхание со свистом вырывалось у него из ноздрей. Джоди больше не спал в эту ночь. Сиплое дыхание пони становилось все громче и протяжнее.
Джоди обрадовался, когда Билли Бак вошел на рассвете в конюшню. Билли долго смотрел на пони, словно впервые видя его. Он пощупал ему ляжки и уши.
– Джоди, – сказал он, – мне придется тут кое-что сделать, а тебе лучше не смотреть на это. Иди домой, побудь пока там.
Джоди вцепился ему в локоть.
– Ты застрелишь его?
Билли похлопал мальчика по руке.
– Нет. Ему надо прорезать маленькое отверстие в дыхательном горле, а то он дышать не может. Нос совсем заложило. А когда поправится, поставим на это место маленькую медную затычку.
Джоди при всем своем желании не мог бы уйти сейчас из конюшни. Страшно видеть, как рыжую шкуру разрежут ножом, но еще ужаснее знать, что ее режут, и не видеть этого.
– Я не уйду, – с болью сказал он. – А без этого нельзя?
– Нет, нельзя. Хочешь остаться, тогда подержи ему голову. Конечно, если не боишься, что будет тошнить.
Снова появился острый нож, и его снова подточили так же тщательно, как и в первый раз. Джоди задрал пони голову, чтобы шея у него была вытянута, пока Билли нащупывает место. Джоди всхлипнул только раз, когда острие блестящего ножа ушло в горло пони. Габилан слабо попятился назад и замер, дрожа всем станом. Кровь густо струилась по ножу, по пальцам Билли и стекала ему за обшлаг. Уверенная квадратная рука прорезала круглую дырку, и оттуда вместе с мелкими брызгами крови вырвался воздух. Глоток кислорода сразу придал Габилану сил. Он ударил задом, рванулся, пытаясь встать на дыбы, но Джоди не давал ему поднять голову, а Билли тем временем смазывал новую ранку карболовой мазью. Все было сделано как надо. Кровь остановилась, и ранка равномерно всасывала воздух и с бульканьем выпускала его обратно.
Дождь, который пригнало сюда ночным ветром, застучал по крыше конюшни. Потом послышался звон треугольника, сзывавший к завтраку.
– Ты сходи поешь, а я побуду здесь, – сказал Билли. – Надо последить, чтобы ранка не затягивалась.
Джоди медленно вышел из конюшни. Ему было так тоскливо, что даже не хотелось рассказывать Билли, как дверь распахнуло ветром и как пони ушел из конюшни. Он вышел на влажный свежий воздух и зашагал по грязи к дому, с каким-то злобным наслаждением разбрызгивая каждую лужу. Мать накормила его и переодела во все сухое. Она ни о чем не спрашивала Джоди. Она понимала, что сейчас не время задавать вопросы. Но когда Джоди опять собрался в конюшню, она сняла с плиты кастрюльку с горячей едой.
– Отнеси ему, – сказала она.
Но Джоди не взял кастрюльки. Джоди сказал; «Он сейчас не будет есть», – и выбежал из дому. В конюшне Билли показал ему, как надо наматывать вату на палочку к протирать ранку, чтобы ее не затянуло слизью.
Отец Джоди зашел в конюшню и долго стоял вместе с ними около пони. Потом он повернулся к мальчику:
– Мне надо кое-куда съездить. Хочешь, возьму тебя?
Джоди покачал головой.
– Пойдем, пойдем. Совсем тебе здесь не место, – настаивал отец.
Билли сердито крикнул:
– Оставьте вы его в покое. Ведь хозяин-то пони он, а не кто другой!
Карл Тифлин ушел, не сказав ни слова. Он обиделся на них.
Все утро Джоди следил, чтобы ранка не затягивалась и свободно пропускала воздух. В полдень Габилан устало повалился на бок и вытянул шею.
Вернулся Билли.
– Если ты хочешь остаться с ним на ночь, тогда пойди вздремни малость, – сказал он.
Машинально повинуясь, Джоди вышел из конюшни. В безоблачном небе была холодная прозрачная голубизна. Птицы носились взад и вперед, подбирая червей, выползших после дождя на поверхность земли.
Джоди добрел до зарослей полыни и сел на край замшелой бочки. Он смотрел с холма на дом, на старый сарай, на темный кипарис. Все это было хорошо знакомо ему, и во всем этом чувствовалась какая-то странная перемена. Знакомые места словно стали всего лишь рамкой для того, что случилось за последние дни. С востока дул холодный ветер, обещающий короткую передышку после дождя. Под ногами у Джоди молодая трава раскинула над землей свои тонкие руки. Грязь около ручейка пестрела множеством перепелиных следов.
Бой, застенчиво извиваясь всем телом, подбежал к нему со стороны огорода, и, вспомнив про свою вчерашнюю несправедливость, Джоди обнял пса за шею и поцеловал его в широкий черный нос. Бой сидел смирно, точно чувствуя, какие серьезные события происходят сейчас, и только постукивал толстым хвостом о землю. Джоди вытащил клеща, впившегося Бою в загривок, и раздавил его ногтями. Ему стало противно. Он вымыл руки в холодной родниковой воде.
Тишину, стоявшую на ферме, нарушал лишь ровный гул ветра. Джоди знал, что мать не рассердится, если он не придет к полднику. Он встал и медленно побрел назад к конюшне. Бой залез в свою конуру, тихонько заскулил и не умолкал долго-долго.
Билли Бак встал с ящика и бросил ненужную теперь палочку с ватой. Пони все еще лежал на боку, края раны расходились и смыкались у него вместе с дыханием. Когда Джоди увидел, какая сухая и мертвая стала шерсть Габилана, он понял наконец, что надеяться не на что. Ему приходилось видеть такую же мертвую шерсть у собак, у коров, и это всегда служило верным признаком близкого конца. Он тяжело опустился на ящик и снял перекладину, загораживающую вход в стойло. Он долго смотрел на непрестанно расходившиеся края раны и наконец уснул, и время до вечера пробежало незаметно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9
Билли Бак вернулся ближе к полудню и сделал Габилану еще одну паровую ванну. Джоди ждал, полегчает ли пони и на этот раз. Дыхание стало немного свободнее, но головы Габилан уже не поднимал.
Время тянулось медленно. В конце дня Джоди сходил домой, принес оттуда подушку и одеяло и устроил себе постель на сене. Он не стал спрашивать разрешения на это. По тому, как мать посмотрела на него, Джоди понял, что сейчас ему позволят почти все. Он зажег на ночь фонарь и повесил его возле стойла. Билли велел время от времени растирать Габилану ноги.
Ветер, поднявшийся с девяти часов, завывал около конюшни. И, несмотря на свою тревогу, Джоди почувствовал, что его клонит ко сну. Он залез под одеяло и задремал, но хриплые стоны Габилана проникали и в его сны. А еще Джоди слышал, как где-то что-то грохнуло, и этот грохот длился бесконечно и, наконец, разбудил его. По конюшне гулял ветер. Джоди вскочил и посмотрел вдоль прохода между стойлами. Дверь стояла настежь, и пони в конюшне не было.
Он схватил фонарь, выбежал навстречу ветру и увидел Габилана, который брел куда-то в темноту, опустив голову и, словно автомат, медленно переступая ногами. Джоди подбежал к нему, схватил его за челку, и Габилан покорно дал отвести себя в стойло. Он натужно стонал, дыхание со свистом вырывалось у него из ноздрей. Джоди больше не спал в эту ночь. Сиплое дыхание пони становилось все громче и протяжнее.
Джоди обрадовался, когда Билли Бак вошел на рассвете в конюшню. Билли долго смотрел на пони, словно впервые видя его. Он пощупал ему ляжки и уши.
– Джоди, – сказал он, – мне придется тут кое-что сделать, а тебе лучше не смотреть на это. Иди домой, побудь пока там.
Джоди вцепился ему в локоть.
– Ты застрелишь его?
Билли похлопал мальчика по руке.
– Нет. Ему надо прорезать маленькое отверстие в дыхательном горле, а то он дышать не может. Нос совсем заложило. А когда поправится, поставим на это место маленькую медную затычку.
Джоди при всем своем желании не мог бы уйти сейчас из конюшни. Страшно видеть, как рыжую шкуру разрежут ножом, но еще ужаснее знать, что ее режут, и не видеть этого.
– Я не уйду, – с болью сказал он. – А без этого нельзя?
– Нет, нельзя. Хочешь остаться, тогда подержи ему голову. Конечно, если не боишься, что будет тошнить.
Снова появился острый нож, и его снова подточили так же тщательно, как и в первый раз. Джоди задрал пони голову, чтобы шея у него была вытянута, пока Билли нащупывает место. Джоди всхлипнул только раз, когда острие блестящего ножа ушло в горло пони. Габилан слабо попятился назад и замер, дрожа всем станом. Кровь густо струилась по ножу, по пальцам Билли и стекала ему за обшлаг. Уверенная квадратная рука прорезала круглую дырку, и оттуда вместе с мелкими брызгами крови вырвался воздух. Глоток кислорода сразу придал Габилану сил. Он ударил задом, рванулся, пытаясь встать на дыбы, но Джоди не давал ему поднять голову, а Билли тем временем смазывал новую ранку карболовой мазью. Все было сделано как надо. Кровь остановилась, и ранка равномерно всасывала воздух и с бульканьем выпускала его обратно.
Дождь, который пригнало сюда ночным ветром, застучал по крыше конюшни. Потом послышался звон треугольника, сзывавший к завтраку.
– Ты сходи поешь, а я побуду здесь, – сказал Билли. – Надо последить, чтобы ранка не затягивалась.
Джоди медленно вышел из конюшни. Ему было так тоскливо, что даже не хотелось рассказывать Билли, как дверь распахнуло ветром и как пони ушел из конюшни. Он вышел на влажный свежий воздух и зашагал по грязи к дому, с каким-то злобным наслаждением разбрызгивая каждую лужу. Мать накормила его и переодела во все сухое. Она ни о чем не спрашивала Джоди. Она понимала, что сейчас не время задавать вопросы. Но когда Джоди опять собрался в конюшню, она сняла с плиты кастрюльку с горячей едой.
– Отнеси ему, – сказала она.
Но Джоди не взял кастрюльки. Джоди сказал; «Он сейчас не будет есть», – и выбежал из дому. В конюшне Билли показал ему, как надо наматывать вату на палочку к протирать ранку, чтобы ее не затянуло слизью.
Отец Джоди зашел в конюшню и долго стоял вместе с ними около пони. Потом он повернулся к мальчику:
– Мне надо кое-куда съездить. Хочешь, возьму тебя?
Джоди покачал головой.
– Пойдем, пойдем. Совсем тебе здесь не место, – настаивал отец.
Билли сердито крикнул:
– Оставьте вы его в покое. Ведь хозяин-то пони он, а не кто другой!
Карл Тифлин ушел, не сказав ни слова. Он обиделся на них.
Все утро Джоди следил, чтобы ранка не затягивалась и свободно пропускала воздух. В полдень Габилан устало повалился на бок и вытянул шею.
Вернулся Билли.
– Если ты хочешь остаться с ним на ночь, тогда пойди вздремни малость, – сказал он.
Машинально повинуясь, Джоди вышел из конюшни. В безоблачном небе была холодная прозрачная голубизна. Птицы носились взад и вперед, подбирая червей, выползших после дождя на поверхность земли.
Джоди добрел до зарослей полыни и сел на край замшелой бочки. Он смотрел с холма на дом, на старый сарай, на темный кипарис. Все это было хорошо знакомо ему, и во всем этом чувствовалась какая-то странная перемена. Знакомые места словно стали всего лишь рамкой для того, что случилось за последние дни. С востока дул холодный ветер, обещающий короткую передышку после дождя. Под ногами у Джоди молодая трава раскинула над землей свои тонкие руки. Грязь около ручейка пестрела множеством перепелиных следов.
Бой, застенчиво извиваясь всем телом, подбежал к нему со стороны огорода, и, вспомнив про свою вчерашнюю несправедливость, Джоди обнял пса за шею и поцеловал его в широкий черный нос. Бой сидел смирно, точно чувствуя, какие серьезные события происходят сейчас, и только постукивал толстым хвостом о землю. Джоди вытащил клеща, впившегося Бою в загривок, и раздавил его ногтями. Ему стало противно. Он вымыл руки в холодной родниковой воде.
Тишину, стоявшую на ферме, нарушал лишь ровный гул ветра. Джоди знал, что мать не рассердится, если он не придет к полднику. Он встал и медленно побрел назад к конюшне. Бой залез в свою конуру, тихонько заскулил и не умолкал долго-долго.
Билли Бак встал с ящика и бросил ненужную теперь палочку с ватой. Пони все еще лежал на боку, края раны расходились и смыкались у него вместе с дыханием. Когда Джоди увидел, какая сухая и мертвая стала шерсть Габилана, он понял наконец, что надеяться не на что. Ему приходилось видеть такую же мертвую шерсть у собак, у коров, и это всегда служило верным признаком близкого конца. Он тяжело опустился на ящик и снял перекладину, загораживающую вход в стойло. Он долго смотрел на непрестанно расходившиеся края раны и наконец уснул, и время до вечера пробежало незаметно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9