Джек посветил фонарём поближе. В луче зрачки были не чёрными, а тёмно-коричневыми. И очень узкими — просто еле заметные щёлочки, сдавленные с боков точно у кошки. Джек перевёл дух. Потом осветил тело лежащего. Надето на него было что-то вроде широченного купального халата, ярко-синее, с жёлтым поясом. У пояса — пряжка: по виду словно две пластинки жёлтого металла лежат рядом, совершенно непонятно, как они скреплены. Просто держатся вместе — и все. Когда они нашли этого человека и он сразу лишился чувств, Джеку пришлось пустить в ход всю свою силу, чтобы разделить эти пластинки.
— Айрис!
Она поднялась и подошла.
— Не мешай бедняге, пускай спит.
— Айрис, какого цвета был его балахон?
— Красный с… да он синий!
— Теперь синий. Айрис, что за чертовщина такая на нас свалилась?
— Не знаю… не знаю. Какой-то несчастный сбежал из приюта для… для…
— Для кого?
— Я почём знаю? — огрызнулась Айрис. — Наверно, если вот такие родятся, их куда-нибудь отдают.
— Люди такими не родятся, Айрис, он не урод. Просто совсем другой.
— Я понимаю, что ты имеешь в виду. Сама не знаю почему, но понимаю. Только вот что я тебе скажу… — она запнулась и молчала так долго, что Джек в недоумении обернулся. Айрис медленно докончила: — Он такой странный, такой безобразный, я должна бы его бояться, но… я не боюсь.
— А я тоже не боюсь!
— Молли, ложись сейчас же!
Молли скрылась в палатке.
Серый человек замяукал.
— Чего ты, приятель?
Здоровой рукой человек потрогал стянутое лубками предплечье.
— Ему больно, — сказала Айрис, опустилась на колени подле раненого и отвела его руку от повязки.
Он не сопротивлялся, только лежал и смотрел на Айрис, щуря страдающие глаза.
— У него шесть пальцев, — сказал Джек, опустился на колени рядом с женой и осторожно взял запястье раненого. И удивлённо присвистнул: — Ещё какая подвижная кисть!
— Дай ему аспирина.
— Это мысль… Постой-ка, — Джек озадаченно выпятил губу. — Думаешь, можно?
— А почему нет?
— Мы же не знаем, откуда он. Понятия не имеем, какой у него обмен веществ. Мало ли, как на него могут подействовать наши лекарства.
— Он… то есть как это — откуда?
— Айрис, дай ты себе труд хоть немного подумать, — с досадой сказал Джек. — Не станешь же ты и теперь закрывать глаза на очевидное и уверять, что этот человек с нашей Земли! Что ты, анатомии не знаешь? Где ты видела уродов с такой кожей и с такими костями? А эта пряжка? А одежда? Что это за материя? Будет тебе, право. Не цепляйся за старые предрассудки, шевельни мозгами, сделай милость.
— Ах, оставь! Этого просто не может быть!
— Вот так же рассуждали до Хиросимы… Так рассуждал в старину какой-нибудь воздухоплаватель, сидя в корзине аэростата, когда ему толковали про аппараты тяжелее воздуха. Так рассуждали…
— Ну, довольно, Джек! Я знаю всё, что ты скажешь. Поспал бы лучше, сколько осталось до утра. А угодно философствовать — пожалуйста. Всё, что ты говоришь, относится к людям. Покажи мне любой новый пластик, новый металл, новую невиданную машину, пускай я в них ничего не пойму, но они не вызовут у меня противодействия, потому что их изобрели люди. А этот… этот человек или уж не знаю кто…
— Понимаю, — сказал Джек мягче. — Это страшно, потому что чужое, а где-то в глубине души у нас всегда сидит: чужое — значит, опасное. Поэтому мы с чужими ведём себя лучше, чем с друзьями… и всё-таки, по-моему, не стоит давать этому серому аспирин.
— Но он дышит тем же воздухом, что и мы. И в пот его бросает. И говорить он, наверно, умеет…
— Пожалуй, ты права. Что ж, надо попробовать, может, хоть немного снимет боль. Дай ему только одну таблетку.
Айрис отошла к колонке, налила воды в алюминиевый стаканчик. Опустилась на колени подле своего пациента и, одной рукой поддерживая серебристую голову, осторожно сунула ему в рот таблетку аспирина и поднесла к губам стакан. Он жадно выпил воду и вдруг весь обмяк.
— Ах, чёрт… вот этого я и опасался!
Айрис приложила ладонь к груди больного — послушать сердце.
— Джек!!!
— Неужели он… что с ним, Айрис?
— Нет, не умер. Но послушай…
Джек приложил рядом свою ладонь. Сердце билось тяжело, медленно — каких-нибудь восемь ударов в минуту. А за этими размеренными ударами, совершенно не в такт, частили другие — резкие, страшно быстрые, должно быть, около трехсот в минуту.
— У него какой-то сердечный приступ, — сказал Джек.
— Да, и с двумя сердцами сразу!
Неожиданно этот странный человек вскинул голову и испустил протяжный, пронзительный, с переливами вой. Глаза распахнулись во всю ширь, в них трепетала, то затягивая, то вновь открывая зрачок, прозрачная плёнка. Он лежал совершенно неподвижно и все вопил, захлёбывался криком. И вдруг схватил руку Джека и поднёс к губам. Молнией сверкнул острый светло-оранжевый язык, дюйма на четыре длиннее, чем полагается, и лизнул ладонь. Потом удивительные глаза закрылись, вопли перешли в слабое хныканье, а там и вовсе утихли, и он мирно свернулся калачиком.
— Уснул, — сказала Айрис. — Ох, надеюсь, мы ничего плохого не натворили.
— Что-то мы с ним явно сотворили. Будем надеяться, что это не очень опасно. Во всяком случае, рука его сейчас не мучает. А мы того и добивались.
Айрис подложила подушку под серую, непривычной формы голову, проверила, удобно ли незнакомцу лежать на надувном матрасе.
— Какие у него красивые усы, — сказала она. — Совсем серебряные. С виду он очень старый и мудрый, правда?
— Вроде филина. Иди ложись.
Джек проснулся рано; ему снилось, что он с зонтиком вместо парашюта выбросился из летающего мотоцикла и, пока падал, зонтик обратился в леденец на палочке. Он приземлился среди острых зубчатых скал, но они спружинили мягко, как губка. Его тотчас окружили русалки, очень похожие на Айрис, кисти рук у них были в форме шестерёнок. Но во сне ему было всё нипочём. Проснулся он улыбаясь, необычайно весёлый и довольный.
Айрис ещё спала. Где-то звонко смеялась Молли. Джек сел, огляделся — раскладушка Молли была пуста.
Тихонько, стараясь не разбудить жену, он сунул ноги в шлёпанцы и вышел из палатки.
Молли стояла на коленях напротив странного гостя, а он сидел на корточках и…
Они забавлялись детской игрой в ладоши: кто не успеет отдёрнуть руку, получает шлепок.
— Молли!!!
— Да, пап?
— И не совестно тебе? Ведь у него сломана рука!
— Ой, я забыла! Ты думаешь, ему больно?
— Не знаю. Очень может быть, — сердито сказал Джек Герри. Он подошёл к гостю, взял его за здоровую руку. Тот поднял голову и улыбнулся. Очень славная, обаятельная у него оказалась улыбка. А зубы — острые, до странности редко расставленные.
— Иии-у мау мадибу Мяус, — сказал он.
— Это его так зовут, — живо пояснила Молли, наклонилась и потянула пришельца за рукав: — Мяус!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11
— Айрис!
Она поднялась и подошла.
— Не мешай бедняге, пускай спит.
— Айрис, какого цвета был его балахон?
— Красный с… да он синий!
— Теперь синий. Айрис, что за чертовщина такая на нас свалилась?
— Не знаю… не знаю. Какой-то несчастный сбежал из приюта для… для…
— Для кого?
— Я почём знаю? — огрызнулась Айрис. — Наверно, если вот такие родятся, их куда-нибудь отдают.
— Люди такими не родятся, Айрис, он не урод. Просто совсем другой.
— Я понимаю, что ты имеешь в виду. Сама не знаю почему, но понимаю. Только вот что я тебе скажу… — она запнулась и молчала так долго, что Джек в недоумении обернулся. Айрис медленно докончила: — Он такой странный, такой безобразный, я должна бы его бояться, но… я не боюсь.
— А я тоже не боюсь!
— Молли, ложись сейчас же!
Молли скрылась в палатке.
Серый человек замяукал.
— Чего ты, приятель?
Здоровой рукой человек потрогал стянутое лубками предплечье.
— Ему больно, — сказала Айрис, опустилась на колени подле раненого и отвела его руку от повязки.
Он не сопротивлялся, только лежал и смотрел на Айрис, щуря страдающие глаза.
— У него шесть пальцев, — сказал Джек, опустился на колени рядом с женой и осторожно взял запястье раненого. И удивлённо присвистнул: — Ещё какая подвижная кисть!
— Дай ему аспирина.
— Это мысль… Постой-ка, — Джек озадаченно выпятил губу. — Думаешь, можно?
— А почему нет?
— Мы же не знаем, откуда он. Понятия не имеем, какой у него обмен веществ. Мало ли, как на него могут подействовать наши лекарства.
— Он… то есть как это — откуда?
— Айрис, дай ты себе труд хоть немного подумать, — с досадой сказал Джек. — Не станешь же ты и теперь закрывать глаза на очевидное и уверять, что этот человек с нашей Земли! Что ты, анатомии не знаешь? Где ты видела уродов с такой кожей и с такими костями? А эта пряжка? А одежда? Что это за материя? Будет тебе, право. Не цепляйся за старые предрассудки, шевельни мозгами, сделай милость.
— Ах, оставь! Этого просто не может быть!
— Вот так же рассуждали до Хиросимы… Так рассуждал в старину какой-нибудь воздухоплаватель, сидя в корзине аэростата, когда ему толковали про аппараты тяжелее воздуха. Так рассуждали…
— Ну, довольно, Джек! Я знаю всё, что ты скажешь. Поспал бы лучше, сколько осталось до утра. А угодно философствовать — пожалуйста. Всё, что ты говоришь, относится к людям. Покажи мне любой новый пластик, новый металл, новую невиданную машину, пускай я в них ничего не пойму, но они не вызовут у меня противодействия, потому что их изобрели люди. А этот… этот человек или уж не знаю кто…
— Понимаю, — сказал Джек мягче. — Это страшно, потому что чужое, а где-то в глубине души у нас всегда сидит: чужое — значит, опасное. Поэтому мы с чужими ведём себя лучше, чем с друзьями… и всё-таки, по-моему, не стоит давать этому серому аспирин.
— Но он дышит тем же воздухом, что и мы. И в пот его бросает. И говорить он, наверно, умеет…
— Пожалуй, ты права. Что ж, надо попробовать, может, хоть немного снимет боль. Дай ему только одну таблетку.
Айрис отошла к колонке, налила воды в алюминиевый стаканчик. Опустилась на колени подле своего пациента и, одной рукой поддерживая серебристую голову, осторожно сунула ему в рот таблетку аспирина и поднесла к губам стакан. Он жадно выпил воду и вдруг весь обмяк.
— Ах, чёрт… вот этого я и опасался!
Айрис приложила ладонь к груди больного — послушать сердце.
— Джек!!!
— Неужели он… что с ним, Айрис?
— Нет, не умер. Но послушай…
Джек приложил рядом свою ладонь. Сердце билось тяжело, медленно — каких-нибудь восемь ударов в минуту. А за этими размеренными ударами, совершенно не в такт, частили другие — резкие, страшно быстрые, должно быть, около трехсот в минуту.
— У него какой-то сердечный приступ, — сказал Джек.
— Да, и с двумя сердцами сразу!
Неожиданно этот странный человек вскинул голову и испустил протяжный, пронзительный, с переливами вой. Глаза распахнулись во всю ширь, в них трепетала, то затягивая, то вновь открывая зрачок, прозрачная плёнка. Он лежал совершенно неподвижно и все вопил, захлёбывался криком. И вдруг схватил руку Джека и поднёс к губам. Молнией сверкнул острый светло-оранжевый язык, дюйма на четыре длиннее, чем полагается, и лизнул ладонь. Потом удивительные глаза закрылись, вопли перешли в слабое хныканье, а там и вовсе утихли, и он мирно свернулся калачиком.
— Уснул, — сказала Айрис. — Ох, надеюсь, мы ничего плохого не натворили.
— Что-то мы с ним явно сотворили. Будем надеяться, что это не очень опасно. Во всяком случае, рука его сейчас не мучает. А мы того и добивались.
Айрис подложила подушку под серую, непривычной формы голову, проверила, удобно ли незнакомцу лежать на надувном матрасе.
— Какие у него красивые усы, — сказала она. — Совсем серебряные. С виду он очень старый и мудрый, правда?
— Вроде филина. Иди ложись.
Джек проснулся рано; ему снилось, что он с зонтиком вместо парашюта выбросился из летающего мотоцикла и, пока падал, зонтик обратился в леденец на палочке. Он приземлился среди острых зубчатых скал, но они спружинили мягко, как губка. Его тотчас окружили русалки, очень похожие на Айрис, кисти рук у них были в форме шестерёнок. Но во сне ему было всё нипочём. Проснулся он улыбаясь, необычайно весёлый и довольный.
Айрис ещё спала. Где-то звонко смеялась Молли. Джек сел, огляделся — раскладушка Молли была пуста.
Тихонько, стараясь не разбудить жену, он сунул ноги в шлёпанцы и вышел из палатки.
Молли стояла на коленях напротив странного гостя, а он сидел на корточках и…
Они забавлялись детской игрой в ладоши: кто не успеет отдёрнуть руку, получает шлепок.
— Молли!!!
— Да, пап?
— И не совестно тебе? Ведь у него сломана рука!
— Ой, я забыла! Ты думаешь, ему больно?
— Не знаю. Очень может быть, — сердито сказал Джек Герри. Он подошёл к гостю, взял его за здоровую руку. Тот поднял голову и улыбнулся. Очень славная, обаятельная у него оказалась улыбка. А зубы — острые, до странности редко расставленные.
— Иии-у мау мадибу Мяус, — сказал он.
— Это его так зовут, — живо пояснила Молли, наклонилась и потянула пришельца за рукав: — Мяус!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11