Австриец Франц Мейкснер, работавший в санитарной команде по очистке машин от трупов, углядел эту штуку в последнем автомобиле, где ехал конвой. Забыли ли его эсэсовцы, или проявили беспечность, но конвой ушел, заключенных прогнали через лагерные ворота. И около пустых машин остались только трупы да несколько санитаров. Охрана к ним близко не подходила: велико ли удовольствие смотреть на их грязную работу! Не дожидаясь согласия военного руководства, ребята погрузили пулемет на тележку и прикрыли его трупами.
В воротах дежурному эсэсовцу отрапортовали:
— Тележка с умершими следует в крематорий.
Тот махнул рукой:
— Проезжайте!
Несколько дней пулемет скрывался под горой трупов во дворе крематория, потом был благополучно перенесен в подвал лазарета.
Нет, мы положительно с каждым днем становимся все сильнее. Дисциплина и какая-то особая собранность и точность сквозят в словах и действиях причастных к подполью. Это ощущают и тысячи «доходяг», которые еле дышат в карантинном лагере и все-таки готовы взять в руки оружие. Потому что просто нельзя не собрать в себе остатки сил, когда на твоих глазах другие полосатики учат, как надо жить.
На сей раз пример стойкости показали немцы.
В тот день комендант лагеря Пистер распорядился построить на аппельплаце всех заключенных немцев. Две тысячи человек растянулись пятью шеренгами по притоптанному снегу площади. Явился сам комендант в парадном окружении всех своих офицеров. Он торжественно объявил, что каждому немцу будет даровано прощение, если он выразит желание защищать отечество с оружием в руках. Пистер не забыл захватить и писаря, чтобы тут же записать добровольцев. Но строй молчал. Пистер прошел вдоль застывшей шеренги, пытливо заглядывая в лица. Ничего, кроме каменной холодности, он не прочел.
Весь лагерь ждал с затаенным дыханием, из-за углов барачных построек, из окон, с чердаков, наблюдая за тем, что делалось на аппельплаце.
Ни для кого не было секретом, что в Германии шла тотальная мобилизация всех мужчин. Солдат не хватало на последних роковых рубежах. И тогда в Бухенвальде была объявлена вербовка в эсэсовскую дивизию «Дирлевангер». Несколько заключенных из бывших военнослужащих вермахта клюнули на приманку. Но что значит несколько уголовников, на которых вряд ли можно положиться, когда гибнет армия! Другое дело — политические! Здесь можно пустить в ход пропаганду. Вот, мол, когда отечеству грозит опасность, люди забывают о своих политических несогласиях с властью и берут в руки оружие!
Накануне построения всю ночь заседал немецкий политический Центр. Были суждения, что надо принять предложение СС, а получив оружие, направить его против фашизма. Более трезвые и дальновидные 184 не соглашались. Во-первых, это еще вопрос, дадут ли им оружие. А во-вторых, политических рассуют по подразделениям, и тогда каждому придется действовать поодиночке. И, наконец, если немецкие политические уйдут в эсэсовскую дивизию, какое впечатление это произведет на весь лагерь? Словом, было принято решение: ни один член Коммунистической партии не позволит записать себя в армию.
И теперь строй молчит, не шелохнется. Остались в шеренгах не только коммунисты, но все, кто считает себя антифашистом. Даже не согласные с этим решением остаются в строю. Вот что значит сила коллективного мнения и авторитета!
Третий час идет поединок. Третий час заключенные стоят на плацу. Снег падает на их непокрытые головы, вздымается белыми беретами. Разошлись эсэсовские офицеры. В который уж раз на террасе главных ворот появляется комендат. А строй молчит. Чьи нервы крепче?..
— Ура! Наша взяла! — негромко передаем мы друг другу, когда изнуренных долгим стоянием на холоде заключенных распустили по блокам. Что-что, а кипяток, растирания, одеяла, которые мы припасли для них, а больше всего наши дружеские улыбки очень пригодились им в те минуты.
Так пришла еще одна победа. И чем яснее становилась участь фашистского государства, а значит, и его служителей-эсэсовцев, тем все более дерзкими становились мы. Конспирация конспирацией, но когда сотни людей втянуты в одно общее дело, тайна все менее становится тайной. В переноске оружия участвовали десятки людей. Изучать оружие собирались группами по 10-15 человек. В лазарете все друг друга хорошо знали: кто и что и как делает. Связь между командирами осуществляли несколько десятков связных. И с каждым месяцем нам приходилось все больше и больше рассекречивать себя и все больше и больше рисковать. И ничего нельзя было сделать иначе. Лагерное ядро сопротивления как живой организм заставляло включаться в работу все новые и новые органы. Так бывало особенно во время лагерных ЧП, например, когда в Бухенвальде формировались большие транспорты.
Так случалось в начале 1945 года. В список на очередной транспорт попало 16 активных наших подпольщиков — командиров батальонов, рот и взводов. Это был случайный удар, но угодил в голову и мог обернуться для нас полным крахом. Боевой отряд русских готов к действиям, у него есть свое оружие, свой план, а командиры-исполнители должны покинуть лагерь. Что делать? Ведь поздно начинать все сначала! Поздно! А фашисты придавали этому транспорту почему-то большое значение, требуя, чтобы все номера, попавшие в список, обязательно были выведены из лагеря.
Оставалось одно — обратиться за помощью к капо лазарета Эрнсту Буссе.
Удрученный, подавленный захожу в лазарет. Генрих Зудерланд доверчиво улыбается навстречу. Прошу его быть переводчиком.
Эрнст Буссе как всегда приветлив.
— Садись, Иван, говори, что тебе нужно. Хотя догадываюсь, зачем пришел. 16 ваших попало на транспорт. У меня есть их номера.
— Они не должны попасть на транспорт, Эрнст. Этих людей нужно оставить в Бухенвальде.
Буссе отводит глаза:
— Ничего не могу сделать, Иван. Когда мог, делал. А сейчас ничего не могу. Эсэсовцы носятся с этим транспортом, как будто вся их дальнейшая жизнь зависит от него. Да и список очень велик.
— В том-то и дело, что список велик, — подхватываю я. — И ты догадываешься, что это наши командные кадры.
Буссе раздумывал, не решаясь еще обещать мне что-либо определенное.
— Видишь ли, Иван, сам я сделать ничего не могу. Это могут сделать только врачи, если я им скажу. Но они сейчас под строгим контролем эсэсовских врачей. Мы рискуем потерять хороших товарищей, если наши действия будут раскрыты. Ты хорошо знаешь, что они будут уничтожены.
— Но пойми, Эрнст, — упорствую я, — этот транспорт срывает — наши планы восстания. Ты видишь, как меняется обстановка. Даже завтра может появиться возможность действовать.
Несколько минут Эрнст Буссе сидит в глубокой задумчивости. Потом твердо смотрит мне в глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
В воротах дежурному эсэсовцу отрапортовали:
— Тележка с умершими следует в крематорий.
Тот махнул рукой:
— Проезжайте!
Несколько дней пулемет скрывался под горой трупов во дворе крематория, потом был благополучно перенесен в подвал лазарета.
Нет, мы положительно с каждым днем становимся все сильнее. Дисциплина и какая-то особая собранность и точность сквозят в словах и действиях причастных к подполью. Это ощущают и тысячи «доходяг», которые еле дышат в карантинном лагере и все-таки готовы взять в руки оружие. Потому что просто нельзя не собрать в себе остатки сил, когда на твоих глазах другие полосатики учат, как надо жить.
На сей раз пример стойкости показали немцы.
В тот день комендант лагеря Пистер распорядился построить на аппельплаце всех заключенных немцев. Две тысячи человек растянулись пятью шеренгами по притоптанному снегу площади. Явился сам комендант в парадном окружении всех своих офицеров. Он торжественно объявил, что каждому немцу будет даровано прощение, если он выразит желание защищать отечество с оружием в руках. Пистер не забыл захватить и писаря, чтобы тут же записать добровольцев. Но строй молчал. Пистер прошел вдоль застывшей шеренги, пытливо заглядывая в лица. Ничего, кроме каменной холодности, он не прочел.
Весь лагерь ждал с затаенным дыханием, из-за углов барачных построек, из окон, с чердаков, наблюдая за тем, что делалось на аппельплаце.
Ни для кого не было секретом, что в Германии шла тотальная мобилизация всех мужчин. Солдат не хватало на последних роковых рубежах. И тогда в Бухенвальде была объявлена вербовка в эсэсовскую дивизию «Дирлевангер». Несколько заключенных из бывших военнослужащих вермахта клюнули на приманку. Но что значит несколько уголовников, на которых вряд ли можно положиться, когда гибнет армия! Другое дело — политические! Здесь можно пустить в ход пропаганду. Вот, мол, когда отечеству грозит опасность, люди забывают о своих политических несогласиях с властью и берут в руки оружие!
Накануне построения всю ночь заседал немецкий политический Центр. Были суждения, что надо принять предложение СС, а получив оружие, направить его против фашизма. Более трезвые и дальновидные 184 не соглашались. Во-первых, это еще вопрос, дадут ли им оружие. А во-вторых, политических рассуют по подразделениям, и тогда каждому придется действовать поодиночке. И, наконец, если немецкие политические уйдут в эсэсовскую дивизию, какое впечатление это произведет на весь лагерь? Словом, было принято решение: ни один член Коммунистической партии не позволит записать себя в армию.
И теперь строй молчит, не шелохнется. Остались в шеренгах не только коммунисты, но все, кто считает себя антифашистом. Даже не согласные с этим решением остаются в строю. Вот что значит сила коллективного мнения и авторитета!
Третий час идет поединок. Третий час заключенные стоят на плацу. Снег падает на их непокрытые головы, вздымается белыми беретами. Разошлись эсэсовские офицеры. В который уж раз на террасе главных ворот появляется комендат. А строй молчит. Чьи нервы крепче?..
— Ура! Наша взяла! — негромко передаем мы друг другу, когда изнуренных долгим стоянием на холоде заключенных распустили по блокам. Что-что, а кипяток, растирания, одеяла, которые мы припасли для них, а больше всего наши дружеские улыбки очень пригодились им в те минуты.
Так пришла еще одна победа. И чем яснее становилась участь фашистского государства, а значит, и его служителей-эсэсовцев, тем все более дерзкими становились мы. Конспирация конспирацией, но когда сотни людей втянуты в одно общее дело, тайна все менее становится тайной. В переноске оружия участвовали десятки людей. Изучать оружие собирались группами по 10-15 человек. В лазарете все друг друга хорошо знали: кто и что и как делает. Связь между командирами осуществляли несколько десятков связных. И с каждым месяцем нам приходилось все больше и больше рассекречивать себя и все больше и больше рисковать. И ничего нельзя было сделать иначе. Лагерное ядро сопротивления как живой организм заставляло включаться в работу все новые и новые органы. Так бывало особенно во время лагерных ЧП, например, когда в Бухенвальде формировались большие транспорты.
Так случалось в начале 1945 года. В список на очередной транспорт попало 16 активных наших подпольщиков — командиров батальонов, рот и взводов. Это был случайный удар, но угодил в голову и мог обернуться для нас полным крахом. Боевой отряд русских готов к действиям, у него есть свое оружие, свой план, а командиры-исполнители должны покинуть лагерь. Что делать? Ведь поздно начинать все сначала! Поздно! А фашисты придавали этому транспорту почему-то большое значение, требуя, чтобы все номера, попавшие в список, обязательно были выведены из лагеря.
Оставалось одно — обратиться за помощью к капо лазарета Эрнсту Буссе.
Удрученный, подавленный захожу в лазарет. Генрих Зудерланд доверчиво улыбается навстречу. Прошу его быть переводчиком.
Эрнст Буссе как всегда приветлив.
— Садись, Иван, говори, что тебе нужно. Хотя догадываюсь, зачем пришел. 16 ваших попало на транспорт. У меня есть их номера.
— Они не должны попасть на транспорт, Эрнст. Этих людей нужно оставить в Бухенвальде.
Буссе отводит глаза:
— Ничего не могу сделать, Иван. Когда мог, делал. А сейчас ничего не могу. Эсэсовцы носятся с этим транспортом, как будто вся их дальнейшая жизнь зависит от него. Да и список очень велик.
— В том-то и дело, что список велик, — подхватываю я. — И ты догадываешься, что это наши командные кадры.
Буссе раздумывал, не решаясь еще обещать мне что-либо определенное.
— Видишь ли, Иван, сам я сделать ничего не могу. Это могут сделать только врачи, если я им скажу. Но они сейчас под строгим контролем эсэсовских врачей. Мы рискуем потерять хороших товарищей, если наши действия будут раскрыты. Ты хорошо знаешь, что они будут уничтожены.
— Но пойми, Эрнст, — упорствую я, — этот транспорт срывает — наши планы восстания. Ты видишь, как меняется обстановка. Даже завтра может появиться возможность действовать.
Несколько минут Эрнст Буссе сидит в глубокой задумчивости. Потом твердо смотрит мне в глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57