Памяти Виктора Цоя посвящается
Крупные капли дождя падали сверху на шляпу, на промокший
насквозь плащ. С полей шляпы вода стекала на спину, попадая за
шиворот. Вся одежда была пропитана влагой до последней нитки.
Странно, но холода он не чувствовал. Изо рта вылетал серый пар и
растворялся в мокром черном воздухе. Он поднял голову и вода с
хлюпаньем стекла по плащу.
Дождь шел медленно и неторопливо, собираясь растянуть
удовольствие своего существования на много недель.
Он сунул руку глубже в карман плаща и нащупал пачку
сигарет. Он достал ее. Бумага размокла, сигареты превратились в
отвратительную коричневую кашу. Он выбросил ее, пачка шлепнулась
в лужу.
Он подошел к подъезду, сам не зная почему, выбрав второй.
Грязная красноватая лампочка освещала массивную дверь,
обитую ржавой жестью. Этот дом все-таки чем-то отличался от
таких же девятиэтажек, стоящих вдоль улицы. Он словно возник из
ниоткуда вместе с дождем, тусклой загаженной лампочкой,
перевернутым мусорным баком и кучей мокрого вонючего мусора.
Он считал этот уродливый дом своим, потому что не знал,
откуда он и кто.
Не стряхивая шляпы и плаща, он начал подниматься по
лестнице. Тяжелая дверь за спиной низко загудела, заверещала
тугой пружиной и грохнула изо всей силы. Гул спиралью ушел
вверх.
Он поднимался по лестницам, не касаясь грязных перил. Везде
быдло темно, только на одном этаже горела неразбитая лампочка.
Воняло мусором, но было тепло и уютно. Снаружи журчала вода по
дождевым трубам, гремела по карнизам. А во тьме лестничных
площадок горели точки "глазков". Он слышал звон посуды на
кухнях, музыку и голоса. Там,, за одинаковыми дверями, обитыми
одинаковым дермантином, жили люди, у которых были одинаковые
жизни. Они жили в своем мире, где все было предрешено. У них
было серое безликое прошлое, темное дождливое настоящее и такое
же безысходное будущее.
Он остановился на третьем этаже, ища в карманах сигареты,
но вспомнил, что выбросил их еще на улице. Вместо сигарет он
достал ключи с ярким пластмассовым брелком. Он не помнил их, как
и все остальное, но почему-то был уверен, что это его ключи.
Слева от него ярким прямоугольником распахнулась дверь и
такой же прямоугольник света лег на грязный бетонный пол. В
проеме двери появился черный силуэт пожилой женщины с мусорным
ведром. Она вышла на площадку, увидела незнакомца, но прошла
мимо, проворчав:
- Еще один!
Она стала подниматься по лестнице к мусоропроводу. Когда
она вернулась, незнакомец так же стоял, слабо освещенный светом
из квартиры, держа на ладони ключи.
- Ну, че стал? - проворчала женщина, шаркая тапочками. -- Вон
твоя квартира, иди, иди... Каждую неделю ходют тут...
Он посмотрел, как за женщиной закрылась дверь и услышал
короткий диалог. "Кто там?" - "Да этот, как его... Из сорок
седьмой квартиры. Ну, который с кажным дождем приходит..." - "В
сером плаще?" - "Ага" - "Надо бы в милицию сообщить..."
Он подошел к двери квартиры, которую подсказала женщина. Он
не помнил этой двери, не помнил ключей, старухи-соседки, ничего.
Но тем не менее он осторожно вставил ключ в замок и легко
повернул. Замок подался, щелкнул, и дверь открылась. Оттуда
пахнуло сухим мраком. Он вошел в темноту, дверь толкнула его в
бок и захлопнулась.
Несколько минут он стоял, прислонившись спиной к двери.
Капли дождя стекали на пол. Глаза уже привыкли к темноте, и он
увидел справа отсвет уличного ртутного фонаря. Его охватило
непонятное чувство - не страх, а тоскливое равнодушие.
Он не помнил этой квартиры, но точно знал расположение в
ней всех предметов. Он снял тяжелый мокрый плащ, повесил на
вешалку слева, потом не глядя сел на стул. Он увидел через
комнату в окне кружок фонаря, подернутый сеткой занавески. Стул
был старый, он скрипел. А справа, совсем под рукой, был телефон
цвета слоновой кости. Он знал это. Ему стало по-настоящему
страшно.
Это было похоже на чей-то жестокий эксперимент. Его, без
воспоминаний, без тени прошлого бросили в этот мир дождя. Но кто
проводит над ним этот опыт?
Он вошел в комнату. Рука сама потянулась к переключателю
слева. Он оглядел комнату, словно ища следящие за ним глаза. В
углу стоял телевизор, у окна стол, справа у стены диван. Везде
лежал слой пыли. На столе валялись старые газеты. Он взял одну
из них. Выгоревшая бумага громко хрустела. Газета была от 9 мая.
Он не знал, давно ли это, и рассматривал аляповатые красные
заголовки. Май - это весна, а сейчас дождь. Осень. Впрочем, он
не мог представить себе другой погоды, кроме дождя.
Он должен был разобраться во всем, чего бы это ни стоило.
Человек без памяти - не человек.
Он попытался вспомнить хоть что-то, но ощутил в сознании
лишь холодную серую пустоту. Затылок царапнула боль. Он сел в
кресло и сжал виски руками. Память была пуста. Он помнил себя
лишь с того момента, когда очнулся стоящим под дождем. Что это -
амнезия? Амнезия стирает память, а у него кое-что осталось.
Он знает язык, другие абстрактные понятия, знает все в этой
квартире, но не помнит ничего, относящегося к нему лично.
В застоявшейся тишине квартиры телефонный звонок прозвучал
невероятно громко.
Он вздрогнул, подошел к аппарату. Поднял трубку.
- Алло! Где ты пропадаешь? - В трубке звучал бесшабашный
пьяный голос.
- Вам кого нужно? - спросил он.
- Да тебя же! Мы уже все собрались, а ты где-то ходишь! -
Его явно принимали за кого-то другого.
- Вы ошиблись номером.
Несколько секунд в трубке было тихо. Потом на другом конце
глухо выругались, и зачастили короткие гудки отбоя. Он осторожно
положил трубку на рычаг.
Он боялся упустить мысль, которая мелькнула у него во время
этого нелепого телефонного разговора. Если нет памяти внутри,
значит, что-то могло остаться вовне. Он подошел к книжной полке,
где тесным рядом стояли книги. Он провел пальцами по корешкам
книг, читая названия, которые ему ничего не говорили. Между
книгами стояли втиснутые общие тетради в разноцветных
пластиковых обложках. Он взял одну из этих тетрадей. На
темно-коричневой обложке тетради была наклеена бумаги, на
которой были написаны только два слова: СЫН ДОЖДЯ.
Это был роман, написанный сплошь от руки. Тетрадь распухла
от вложенных листочков и целых тонких тетрадей.
Он искал имя написавшего это, но на первой странице было
выведено крупно только "Сын дождя". Почерк был сплошной и
мелкий. Он полистал кое-где тетрадь, но везде были лишь строки,
главы и части романа.
1 2 3