В какую сторону он поехал, старик? — продолжал Кромвель. — На какой лошади? Кто поехал с ним?
— С ним поехал мой сын, — ответил баронет, — он привел его сюда, как сына какого-то шотландского лорда… Прошу вас, сэр, кончайте ваши вопросы; хоть я и обязан вам почтением, как говорит Уил Шекспир:
Почтенье власти! Мы должны уважить
И черта, если он сидит на троне,
но все-таки чувствую, что терпению моему приходит конец.
Тут Кромвель шепнул несколько слов капралу, который, в свою очередь, отдал какое-то приказание своим солдатам; те вышли из комнаты.
— Уведите баронета в сторону; теперь мы допросим эту служанку, — сказал генерал. — Знаешь ли ты, — спросил он Фиби, — что здесь был некий Луи Кернегай, который выдает себя за шотландского пажа и приехал сюда несколько дней назад?
— Конечно, сэр, — ответила она, — я не скоро его забуду; и я думаю, ни одна хорошенькая девушка не забудет его, если хоть раз попадется ему навстречу.
— Ага! — сказал Кромвель. — Вот как?.. Поистине, женщина, наверно, окажется более правдивой свидетельницей… Когда он уехал?
— Ну, я-то уж ничего не знаю о том, куда он ездит, — сказала Фиби, — я рада была не попадаться ему на глаза. Но если он в самом деле уехал, я знаю наверняка, что он был здесь часа два назад, потому что он встретился мне внизу в коридоре, между холлом и кухней.
— Откуда ты знаешь, что это был ,он? — спросил Кромвель.
— Признак был достаточно ясный, — ответила Фиби. — Ну, сэр, вы задаете такие вопросы! — добавила она, потупив взор.
Тут заговорил Хамгаджон; он взял на себя смелость вмешаться на правах доверенного лица.
— Право, если эта девица собирается говорить о чем-то непристойном, — сказал он, — я прошу у вашего превосходительства позволения удалиться; я не желаю, чтобы мои ночные размышления были нарушены рассказами такого рода.
— Нет, ваша честь, — возразила Фиби, — плевать мне на слова этого старика и его суждения о пристойности и непристойности. Мистер Луи только сорвал у меня поцелуй — вот и вся правда, если уж говорить прямо.
Тут Хамгаджон глухо заворчал, а его превосходительство с трудом удержался от смеха.
— Ты дала прекрасные показания, Фиби, — сказал он, — и если они оправдаются (а я думаю, что так оно и будет), ты получишь заслуженную награду… А вот идет и наш разведчик из конюшни.
— Нет ни малейших признаков, — сказал солдат, — чтобы в конюшне были лошади в течение последнего месяца, — в стойлах нет подстилки, в яслях нет сена, лари для овса пусты, а кормушки затянуло паутиной.
— Да, да, — сказал старый баронет, — было время, когда я держал в этих конюшнях по двадцать добрых коней, и много было при них конюхов и грумов.
— А между тем, — заметил Кромвель, — нынешнее их состояние не очень-то подтверждает ваши россказни о том, что там еще сегодня были лошади, на которых этот Кернегай и ваш сын бежали от правосудия.
— Я не говорил, что они взяли лошадей отсюда, — сказал баронет. — У меня есть лошади и конюшни в другом месте.
— Стыдись, старый, стыдись! — сказал генерал. — Еще раз спрашиваю тебя: пристало ли убеленному сединами старцу быть лжесвидетелем?
— Верность, сэр, — ответил сэр Генри, — это ходкий товар, а раз вы торгуете верностью, неудивительно, что вы так строго преследуете тех, у кого нет привилегии на эту торговлю. Но такие уж теперь времена и такие правители, что седобородые становятся обманщиками.
— Да ты шутник, приятель, и очень дерзкий и злой враг республики, — сказал Кромвель, — но поверь, я успею расквитаться с тобой. Куда ведет эта дверь?
— В спальни, — ответил баронет.
— В спальни! Только в спальни! — сказал республиканский генерал; по тону его было видно, что он всецело занят своими мыслями и не может как следует вникнуть в смысл ответа.
— Боже мой, сэр, — сказал баронет, — почему вы находите, что это так странно? Я говорю, что эти двери ведут в спальни, в места, где честные люди спят, а мерзавцы мучатся бессонницей.
— Вы открываете новый счет, сэр Генри, — сказал генерал, — но мы расплатимся сразу за все.
В течение всей этой сцены Кромвель, несмотря на свое волнение и неуверенность, соблюдал самую строгую сдержанность в речах и поступках, как будто все происходящее касалось его не более, чем военного человека, исполняющего долг, возложенный на него начальством. Но его власть над своими страстями была как
Гладь вод перед паденьем с высоты.
[Но что такое суетное счастье?
Гладь вод перед паденьем с высоты.
Кэмбел, «Гертруда из Уайоминга». (Прим, автора.)]
Обдумывая, как поступить, Кромвель не произнес ни одного резкого слова, но это помогло ему быстро принять решение. Он бросился в кресло, и лицо его отразило не колебание, а непреклонность; он ждал лишь сигнала к действию. Тем временем баронет, как бы решив ни в чем не отступать от привилегий своего звания и должности, тоже сел, надел свою шляпу, лежавшую на столе, и устремил на генерала взгляд, полный бесстрашного спокойствия. Вокруг стояли солдаты; одни держали факелы, разливавшие в комнате тусклый и мрачный свет, другие опирались на свое оружие. Фиби, сжав руки и подняв глаза так, что, зрачки были едва видны, без кровинки в лице, обычно таком румяном, застыла, словно в ожидании смертного приговора, который вот-вот приведут в исполнение.
Наконец послышались тяжелые шаги — это вернулся Пирсон со своими солдатами. Кромвель, казалось, только этого и ждал. Он встал и поспешно спросил:
— Ну что, Пирсон? Есть пленные? Есть враги республики, убитые при сопротивлении?
— Ни одного, ваше превосходительство, — ответил офицер.
— Всюду ли, где помечено на плане Томкинса, расставлены часовые и даны ли им надлежащие приказания?
— Все исполнено в точности, — подтвердил Пирсон:
— Совершенно ли ты уверен, — спросил Кромвель, отведя его в сторону, — что все меры приняты и мы обо всем позаботились? Подумай, когда мы вступим в тайные переходы, все будет потеряно, если утех, кого мы ищем, останется возможность улизнуть, пробраться в комнаты с наружным выходом, а оттуда, быть может, и в лес.
— Милорд генерал, — ответил Пирсон, — если достаточно того, что я расставил посты в местах, отмеченных на плане, со строжайшим приказом остановить, а в случае необходимости — заколоть или застрелить всякого, кто захочет пройти мимо, то будьте спокойны, эти приказания отданы солдатам, которые не преминут их исполнить. Если же нужно принять еще какие-либо меры, то вашему превосходительству стоит только приказать.
— Нет.., нет.., нет, Пирсон, — возразил генерал, — ты все сделал правильно. Когда минует эта ночь (и будем надеяться, что она кончится так, как мы хотим), ты не останешься без награды. А теперь к делу, Сэр Генри Ли, нажмите тайную пружину в раме портрета вашего предка… Нет, не утруждайте себя уловками, не берите на совесть лжи и, повторяю, немедленно нажмите пружину!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156
— С ним поехал мой сын, — ответил баронет, — он привел его сюда, как сына какого-то шотландского лорда… Прошу вас, сэр, кончайте ваши вопросы; хоть я и обязан вам почтением, как говорит Уил Шекспир:
Почтенье власти! Мы должны уважить
И черта, если он сидит на троне,
но все-таки чувствую, что терпению моему приходит конец.
Тут Кромвель шепнул несколько слов капралу, который, в свою очередь, отдал какое-то приказание своим солдатам; те вышли из комнаты.
— Уведите баронета в сторону; теперь мы допросим эту служанку, — сказал генерал. — Знаешь ли ты, — спросил он Фиби, — что здесь был некий Луи Кернегай, который выдает себя за шотландского пажа и приехал сюда несколько дней назад?
— Конечно, сэр, — ответила она, — я не скоро его забуду; и я думаю, ни одна хорошенькая девушка не забудет его, если хоть раз попадется ему навстречу.
— Ага! — сказал Кромвель. — Вот как?.. Поистине, женщина, наверно, окажется более правдивой свидетельницей… Когда он уехал?
— Ну, я-то уж ничего не знаю о том, куда он ездит, — сказала Фиби, — я рада была не попадаться ему на глаза. Но если он в самом деле уехал, я знаю наверняка, что он был здесь часа два назад, потому что он встретился мне внизу в коридоре, между холлом и кухней.
— Откуда ты знаешь, что это был ,он? — спросил Кромвель.
— Признак был достаточно ясный, — ответила Фиби. — Ну, сэр, вы задаете такие вопросы! — добавила она, потупив взор.
Тут заговорил Хамгаджон; он взял на себя смелость вмешаться на правах доверенного лица.
— Право, если эта девица собирается говорить о чем-то непристойном, — сказал он, — я прошу у вашего превосходительства позволения удалиться; я не желаю, чтобы мои ночные размышления были нарушены рассказами такого рода.
— Нет, ваша честь, — возразила Фиби, — плевать мне на слова этого старика и его суждения о пристойности и непристойности. Мистер Луи только сорвал у меня поцелуй — вот и вся правда, если уж говорить прямо.
Тут Хамгаджон глухо заворчал, а его превосходительство с трудом удержался от смеха.
— Ты дала прекрасные показания, Фиби, — сказал он, — и если они оправдаются (а я думаю, что так оно и будет), ты получишь заслуженную награду… А вот идет и наш разведчик из конюшни.
— Нет ни малейших признаков, — сказал солдат, — чтобы в конюшне были лошади в течение последнего месяца, — в стойлах нет подстилки, в яслях нет сена, лари для овса пусты, а кормушки затянуло паутиной.
— Да, да, — сказал старый баронет, — было время, когда я держал в этих конюшнях по двадцать добрых коней, и много было при них конюхов и грумов.
— А между тем, — заметил Кромвель, — нынешнее их состояние не очень-то подтверждает ваши россказни о том, что там еще сегодня были лошади, на которых этот Кернегай и ваш сын бежали от правосудия.
— Я не говорил, что они взяли лошадей отсюда, — сказал баронет. — У меня есть лошади и конюшни в другом месте.
— Стыдись, старый, стыдись! — сказал генерал. — Еще раз спрашиваю тебя: пристало ли убеленному сединами старцу быть лжесвидетелем?
— Верность, сэр, — ответил сэр Генри, — это ходкий товар, а раз вы торгуете верностью, неудивительно, что вы так строго преследуете тех, у кого нет привилегии на эту торговлю. Но такие уж теперь времена и такие правители, что седобородые становятся обманщиками.
— Да ты шутник, приятель, и очень дерзкий и злой враг республики, — сказал Кромвель, — но поверь, я успею расквитаться с тобой. Куда ведет эта дверь?
— В спальни, — ответил баронет.
— В спальни! Только в спальни! — сказал республиканский генерал; по тону его было видно, что он всецело занят своими мыслями и не может как следует вникнуть в смысл ответа.
— Боже мой, сэр, — сказал баронет, — почему вы находите, что это так странно? Я говорю, что эти двери ведут в спальни, в места, где честные люди спят, а мерзавцы мучатся бессонницей.
— Вы открываете новый счет, сэр Генри, — сказал генерал, — но мы расплатимся сразу за все.
В течение всей этой сцены Кромвель, несмотря на свое волнение и неуверенность, соблюдал самую строгую сдержанность в речах и поступках, как будто все происходящее касалось его не более, чем военного человека, исполняющего долг, возложенный на него начальством. Но его власть над своими страстями была как
Гладь вод перед паденьем с высоты.
[Но что такое суетное счастье?
Гладь вод перед паденьем с высоты.
Кэмбел, «Гертруда из Уайоминга». (Прим, автора.)]
Обдумывая, как поступить, Кромвель не произнес ни одного резкого слова, но это помогло ему быстро принять решение. Он бросился в кресло, и лицо его отразило не колебание, а непреклонность; он ждал лишь сигнала к действию. Тем временем баронет, как бы решив ни в чем не отступать от привилегий своего звания и должности, тоже сел, надел свою шляпу, лежавшую на столе, и устремил на генерала взгляд, полный бесстрашного спокойствия. Вокруг стояли солдаты; одни держали факелы, разливавшие в комнате тусклый и мрачный свет, другие опирались на свое оружие. Фиби, сжав руки и подняв глаза так, что, зрачки были едва видны, без кровинки в лице, обычно таком румяном, застыла, словно в ожидании смертного приговора, который вот-вот приведут в исполнение.
Наконец послышались тяжелые шаги — это вернулся Пирсон со своими солдатами. Кромвель, казалось, только этого и ждал. Он встал и поспешно спросил:
— Ну что, Пирсон? Есть пленные? Есть враги республики, убитые при сопротивлении?
— Ни одного, ваше превосходительство, — ответил офицер.
— Всюду ли, где помечено на плане Томкинса, расставлены часовые и даны ли им надлежащие приказания?
— Все исполнено в точности, — подтвердил Пирсон:
— Совершенно ли ты уверен, — спросил Кромвель, отведя его в сторону, — что все меры приняты и мы обо всем позаботились? Подумай, когда мы вступим в тайные переходы, все будет потеряно, если утех, кого мы ищем, останется возможность улизнуть, пробраться в комнаты с наружным выходом, а оттуда, быть может, и в лес.
— Милорд генерал, — ответил Пирсон, — если достаточно того, что я расставил посты в местах, отмеченных на плане, со строжайшим приказом остановить, а в случае необходимости — заколоть или застрелить всякого, кто захочет пройти мимо, то будьте спокойны, эти приказания отданы солдатам, которые не преминут их исполнить. Если же нужно принять еще какие-либо меры, то вашему превосходительству стоит только приказать.
— Нет.., нет.., нет, Пирсон, — возразил генерал, — ты все сделал правильно. Когда минует эта ночь (и будем надеяться, что она кончится так, как мы хотим), ты не останешься без награды. А теперь к делу, Сэр Генри Ли, нажмите тайную пружину в раме портрета вашего предка… Нет, не утруждайте себя уловками, не берите на совесть лжи и, повторяю, немедленно нажмите пружину!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156