— Дома все спокойно, видишь? Сейчас тетя Жанна даст тебе поесть и уложит в кровать.
Выйдя из этой комнаты и заходя в другие, где шторы не были опущены, Жанна видела тяжелое пепельно-серое небо, улицу, с царившими на ней обманчивыми сумерками; светлые одежды прохожих и белые дома приобрели меловой, мертвенно-бледный цвет.
В четыре часа на почерневших тучах, нависших, казалось, прямо над вокзалом, появились вспышки молний, но раскатов грома слышно не было и дождь тоже пока не шел; воздух оставался неподвижным, липким.
— Нужно, однако, чтобы тетя Жанна нашла время сбегать в гостиницу за своим чемоданом.
Она чуть было не пошла через мост с ребенком на руках, но неясное чувство помешало ей покинуть дом; не имея возможности переодеться, она осталась в прилипающей к телу одежде и причинявших ей боль туфлях, которые она скидывала, когда садилась.
В половине пятого раздался телефонный звонок. Жанна заколебалась, брать ли ей трубку, она не понимала, почему ее невестка сама не отвечает из своей комнаты. Звонок не утихал, из-за шума Боб начал ворочаться.
Тогда она взяла его на руки, пошла в столовую и сняла трубку.
— Алло! Это ты, Алиса? Это Анри. Отец дома?
Жанна хотела было объяснить, кто у телефона, но он не давал ей такой возможности. Он задавал вопросы, едва переводя дух, а к его голосу примешивались странные звуки, напоминающие шум работающих механизмов.
— В каком он настроении? Мама с ним? Мне это очень важно знать. Где он? Что он делает? Что он сказал, когда не нашел своей машины?
— Алиса ушла, — наконец смогла она вставить.
Повисла тишина, и стало ясно, что парень на другом конце провода растерялся.
— Кто у аппарата? — спросил он подозрительно.
— Тетя Жанна, сестра твоего отца.
— Та, которая жила в Южной Америке? Вы у нас дома? Я хочу поговорить с отцом.
— Сейчас это невозможно.
— Мне нужно с ним поговорить именно сейчас. Это необычайно важно. Он вышел?
— Нет.
— Тогда что? Почему вы не хотите его позвать?
Его голос становился нетерпеливым, агрессивным.
— Потому что он не может тебя выслушать.
— Он заболел? Из-за того, что я уехал на машине?
— Нет.
Минута колебаний.
— Мама что-нибудь выкинула?
— Твой папа умер, Анри.
Снова повисла тишина, на этот раз более продолжительная и впечатляющая, потом тусклый голос парнишки произнес кому-то, находящемуся рядом:
«Мой отец умер».
— Алло! Ты слушаешь меня?
— Да. А где мама?
— Мама лежит.
Он проворчал сквозь зубы:
— Понимаю.
— Где ты сейчас?
Ей показалось, что он плачет, причем, может быть, не так от огорчения, как оттого, что оказался сбитым с толку, от ощущения, что все вокруг него рушится.
— Я далеко. Не знаю, что буду делать. Я не могу вернуться.
— Где ты?
— В какой-то маленькой деревне в Кальвадосе, больше чем в трехстах километрах от дома. Машина сломалась, что-то серьезное с трансмиссией.
Уже больше часа над ней работают в гараже. Я не сумел сразу дозвониться.
Тут что-то с телефонной линией. Мне не дадут отсюда уехать на машине, если я не заплачу за ремонт, а у меня нет больше денег. Я хотел, чтобы отец сказал владельцу гаража…
— Позови-ка его к телефону.
Когда она пообещала подошедшему мужчине, что деньги будут заплачены, то снова услыхала голос парнишки:
— Спасибо, тетя.
— Ты один?
Он заколебался:
— Нет.
— С друзьями?
— Один друг и две подружки. Лучше вам сказать, потому что вы и так узнаете.
— Ты обещаешь, что поедешь с максимальной осторожностью?
— Да.
— Я буду ждать тебя всю ночь. Не торопись.
— Спасибо.
Они снова оба замолчали, потом, не зная, что сказать, повесили трубки.
— Думаю, что тебе снова надо менять пеленки, маленький писун.
И опять лестница, более высокая и крутая, чем в ее воспоминаниях.
Спустившись снова, Жанна посадила малыша на пол в кухне, и, пока готовила еду, он очень мило крутился рядом, играя с ее ногами. Она успела дать ему поесть, привести себя в порядок и уложить его обратно в кровать, прежде чем наконец разразилась гроза, и первые раскаты грома застали ее в момент, когда она ела сыр на кухне, и ей пришлось там зажечь лампы. В других комнатах свет она не включала, так что почти весь дом погрузился во тьму.
Тотчас же с неба словно водопад хлынул, загремев по оцинкованной крыше конторы, по вымощенному двору, ставшему черным и блестящим, по подоконникам; дождь переполнял водостоки и бурлил в них. Молнии сверкали одна за другой, неистовые раскаты грома прямо-таки раскалывали небо.
Из-за этого грохота Жанна не слышала ничего другого, поэтому она даже подпрыгнула от удивления, когда, повернувшись, в проеме двери увидела свою невестку — бледную, с кругами под блестевшими глазами. Та спустилась на ощупь в темноте, не осмеливаясь от страха перед громом и молнией включить электричество.
Луиза не знала ни что сказать, ни куда себя деть. Можно было подумать, что она не у себя дома и чувствует себя здесь посторонней. Она сняла свое утреннее черное платье и надела темно-фиолетовый халат, который все время запахивала плотнее, словно ей было холодно.
Жанна почувствовала некоторую неловкость оттого, что ее застали врасплох здесь, во время еды, и ее первым порывом было встать, словно она осознала свою ошибку.
— Сиди, — сказала Луиза, придвигая к ней полированный стул и садясь на краешек.
— Звонил Анри.
— Я знаю.
— Ты слышала разговор?
— Да.
— Я не знала, как мне поступить, и предпочла ему все рассказать.
— Ты права. Пусть лучше он сразу все узнает.
— Хочешь что-нибудь съесть?
— Я не голодна.
— Ты же с утра ничего не ела.
— Я не голодна.
Она подпрыгнула на месте при очень сильном ударе грома, и губы ее беззвучно зашевелились, будто она забормотала молитву.
— Жанна!
— Да?
— Мне страшно.
— Чего ты боишься?
— Грозы! Смерти! Алиса уехала?
— Да.
— Я знала, что она уедет, что ей не хватит смелости ночевать в этом доме, что она не заберет с собой ребенка. Мне страшно, Жанна!
— Тебе нечего бояться.
— Послушай! Это прямо над нами.
И действительно, они услышали треск дерева в одном из близлежащих садов. Не сдержавшись, Луиза в сильном возбуждении резко вскочила и порывистыми шагами принялась мерить кухню.
Кинув уголком глаза быстрый взгляд на неподвижную Жанну, она бросила:
— Ты меня презираешь, верно?
— Да нет же, Луиза.
— Тогда ты жалеешь меня. Это то же самое.
— Ты не нуждаешься в жалости.
— Ты так только говоришь, а думаешь иначе! Ты сама прекрасно знаешь, что думаешь иначе! Я боюсь, Жанна! Зачем Робер так сделал? Только не говори, что это моя вина. Это не так! Уверяю тебя, это не так! Нужно мне верить, Жанна. Необходимо, чтобы хоть кто-нибудь мне верил. Этим утром я была не в себе. Я уж и не помню всего, что наговорила тебе, но это, конечно, было гадко. Я хотела тебе причинить боль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37