— кричала торговка. — Сейчас подотрем! Алиса! Алиса!
И чем дальше шло время, тем больше злобы было в этих окриках.
— До чего же ты нынче неповоротливая! Нашла время зевать!
Молочница была маленькая, кругленькая, свежая и крепкая, как яблоко. Она стояла у порога.
— Не бойтесь! Я сейчас вас здесь обслужу! Алиса действительно была сегодня неповоротливой, рассеянной, с несвойственным ей унылым и отсутствующим взглядом. Она то и дело посматривала на потускневшую витрину, за которой прохожие казались бестелесными тенями, отраженными в испорченном зеркале.
— Алиса!
Она вздрагивала и, шаркая по полу своими сабо, спешила взвесить масло или сыр.
— Двадцать девять су!
В половине одиннадцатого инспектор, согревшись в привратницкой и застегнув плащ на все пуговицы, снова расхаживал взад и вперед по тротуару и бросал Алисе долгий взгляд каждый раз, как подходил к молочной лавке; дождь хлестал его по лицу, но это его, казалось, забавляло, кровь от этого играла только живей.
Без десяти одиннадцать служанка неожиданно вышла из молочной через заднюю дверь, ведущую во двор.
— Алиса! Куда еще собралась?
— В одно местечко! — откликнулась она. Вернулась она минут через десять, прерывисто дыша.
— Не могла другого времени найти? Живо! Обслужи мадам Рорив.
В нескольких метрах от регулировщика грузовик налетел на велосипедиста. Его перенесли в кафе на углу, а исковерканный велосипед остался посреди мостовой. Алиса что-то взвешивала, глазела на улицу, опять взвешивала. Неожиданно велосипедист вышел, хромая, из кафе с обалдевшим видом, весь в грязи. Шатаясь как пьяный, он поднял свой велосипед и ушел, толкая его перед собой.
На пороге кафе появился Эмиль.
— Пойти сейчас за мясом? — спросила Алиса.
— С ума сошла? Здесь шесть человек покупателей. А время шло, дождь лил, машины мчались по улице одна за другой. Эмиль вернулся в бистро и время от времени протирал рукой помутневшее стекло, чтобы убедиться, что Алиса все еще не вышла из молочной.
— Сейчас пойду, пожалуй? Взять три отбивные? Она набросила на плечи свое зеленое пальто, выбежала на улицу и столкнулась с инспектором, который поджидал ее на углу.
— Сюда! — сказала она. Они вместе завернули за угол.
— Я вас увижу вечером? Я здесь, может быть, в последний раз сегодня.
— Да! — нетерпеливо выдохнула она, глядя вдаль, на кафе.
— Когда же?
— Еще не знаю. Потом скажу.
Она бросилась бегом по тротуару вдоль этой узкой торговой улицы, вошла в мясную лавку, глядя в окно, стала ждать, пока ей принесут отбивные. Когда она вышла, Эмиль уже был здесь, но на углу стоял инспектор.
— Осторожно!
Она остановилась у витрины канцелярского магазина и, не глядя на Эмиля, очень быстро проговорила:
— Я все отнесла к нему! Он хотел со мной уехать, а тебя выдать.
И сразу отошла от него, потому что ей показалось, будто инспектор наблюдает за ней.
Алиса улыбнулась ему, проходя мимо, вернулась в молочную, повесила пальто на крючок и сунула сдачу в ящик.
— Сколько? — спросила хозяйка.
— Семь двадцать пять.
Девочку наконец уложили в уголке привратницкой, лицо ее было багровым, глаза лихорадочно блестели, и она хрипло дышала.
Брата после завтрака не отпустили в школу.
— Ты вот что, займи сестру хоть чем-нибудь! Консьержка была просто вне себя. Все шло вкривь и вкось. Чтобы пройти через двор, надо было ступать по доскам, положенным на ящики, водопроводчик все еще не явился. И как на грех, один за другим приходили то инкассаторы, то контролеры по газу и электричеству. А в три часа перед домом остановилась машина, и комиссар, который был здесь утром, вышел оттуда с худощавым господином в высоченном крахмальном воротничке. Инспектор бросился к ним навстречу. Они завели разговор в подворотне, и разговору этому не видно было конца. Но вот комиссар открыл застекленную дверь привратницкой:
— Ключ у вас?
— Нет. Мсье Гир его всегда носит с собой. Комиссар закрыл дверь, а минуту спустя инспектор поднял воротник плаща и выбежал на улицу. Двое остальных не знали, что делать и куда себя деть. Они то делали шаг-другой, то останавливались, опять принимались шагать, время от времени произносили несколько слов и с любопытством поглядывали на привратницкую, на залитый водой двор и на здание, замыкавшее его. Наконец один из них — худощавый, в высоком воротничке — открыл дверь привратницкой.
— Простите, мадам, вы совершенно уверены, что в ту ночь, когда было совершено преступление, вы два раза открывали дверь мсье Гиру? Подумайте. Это чрезвычайно важно.
Она в это время ставила дочери на шею компресс.
— Думаю, что уверена.
— Думать тут нечего.
— Ну, значит, я уверена, что мсье Гир два раза назвался по имени.
Худощавый выглядел совсем больным. Комиссар злился. Может быть, тут была виновата погода, в этот день все были раздражены до предела. В дверях послышался какой-то шум. Это вернулся инспектор вместе со слесарем, и все четверо пошли вверх по лестнице.
— Оставь ты меня в покое, слышишь? — закричала консьержка и дала затрещину сыну, едва тот открыл рот, чтобы что-то сказать.
Какой-то непривычный шум привлек ее внимание. Она вышла из привратницкой и увидела, что четыре-пять человек собрались у двери и будто чего-то ждали.
— Вам что еще надо?
Но закрыть дверь она не могла. Подошла хозяйка молочной лавки и спросила по-приятельски:
— Это правда, что пришел следователь и сейчас его арестуют?
— Не знаю я ничего! — заорала консьержка чуть ли не со слезами. — Вы что думаете, он мне сообщил? Жожо, смотри за сестрой, чтобы она не вылезла из постели!
Мужчины долго оставались наверху, и две старухи, жившие на четвертом этаже, в беспокойстве спустились вниз за новостями. Время тянулось бесконечно и тревожно, как бывает, когда у больного в комнате находится врач и только слышно, как он ходит туда-сюда, но неизвестно, что он делает.
Алиса не показывалась. Ее оставили в молочной. Шофер, сидя на своем месте в машине, бросал на всех презрительные взгляды.
Наконец инспектор спустился вниз, но он уже вовсе не был тем славным малым, который помогал консьержке молоть кофе. Вид у него был деловитый, и он ни на кого не смотрел.
— Где тут телефон?
— В баре на углу, это ближе всего.
Он помчался туда, напустив на себя весьма таинственный вид. Входя в телефонную кабину, он прошел мимо Эмиля и тут же, не останавливаясь, бросил бармену:
— Стаканчик рому! По-быстрому!
Никто не слышал, что он там говорил по телефону. Комиссар и следователь все еще оставались наверху, а слесарь ушел, неся на спине ящик с инструментами.
Зажглись газовые фонари. Фары машин уже горели, хотя темнота еще не сгустилась. Консьержка пустила к себе только своих жильцов, и три женщины стояли у печки, в полумраке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
И чем дальше шло время, тем больше злобы было в этих окриках.
— До чего же ты нынче неповоротливая! Нашла время зевать!
Молочница была маленькая, кругленькая, свежая и крепкая, как яблоко. Она стояла у порога.
— Не бойтесь! Я сейчас вас здесь обслужу! Алиса действительно была сегодня неповоротливой, рассеянной, с несвойственным ей унылым и отсутствующим взглядом. Она то и дело посматривала на потускневшую витрину, за которой прохожие казались бестелесными тенями, отраженными в испорченном зеркале.
— Алиса!
Она вздрагивала и, шаркая по полу своими сабо, спешила взвесить масло или сыр.
— Двадцать девять су!
В половине одиннадцатого инспектор, согревшись в привратницкой и застегнув плащ на все пуговицы, снова расхаживал взад и вперед по тротуару и бросал Алисе долгий взгляд каждый раз, как подходил к молочной лавке; дождь хлестал его по лицу, но это его, казалось, забавляло, кровь от этого играла только живей.
Без десяти одиннадцать служанка неожиданно вышла из молочной через заднюю дверь, ведущую во двор.
— Алиса! Куда еще собралась?
— В одно местечко! — откликнулась она. Вернулась она минут через десять, прерывисто дыша.
— Не могла другого времени найти? Живо! Обслужи мадам Рорив.
В нескольких метрах от регулировщика грузовик налетел на велосипедиста. Его перенесли в кафе на углу, а исковерканный велосипед остался посреди мостовой. Алиса что-то взвешивала, глазела на улицу, опять взвешивала. Неожиданно велосипедист вышел, хромая, из кафе с обалдевшим видом, весь в грязи. Шатаясь как пьяный, он поднял свой велосипед и ушел, толкая его перед собой.
На пороге кафе появился Эмиль.
— Пойти сейчас за мясом? — спросила Алиса.
— С ума сошла? Здесь шесть человек покупателей. А время шло, дождь лил, машины мчались по улице одна за другой. Эмиль вернулся в бистро и время от времени протирал рукой помутневшее стекло, чтобы убедиться, что Алиса все еще не вышла из молочной.
— Сейчас пойду, пожалуй? Взять три отбивные? Она набросила на плечи свое зеленое пальто, выбежала на улицу и столкнулась с инспектором, который поджидал ее на углу.
— Сюда! — сказала она. Они вместе завернули за угол.
— Я вас увижу вечером? Я здесь, может быть, в последний раз сегодня.
— Да! — нетерпеливо выдохнула она, глядя вдаль, на кафе.
— Когда же?
— Еще не знаю. Потом скажу.
Она бросилась бегом по тротуару вдоль этой узкой торговой улицы, вошла в мясную лавку, глядя в окно, стала ждать, пока ей принесут отбивные. Когда она вышла, Эмиль уже был здесь, но на углу стоял инспектор.
— Осторожно!
Она остановилась у витрины канцелярского магазина и, не глядя на Эмиля, очень быстро проговорила:
— Я все отнесла к нему! Он хотел со мной уехать, а тебя выдать.
И сразу отошла от него, потому что ей показалось, будто инспектор наблюдает за ней.
Алиса улыбнулась ему, проходя мимо, вернулась в молочную, повесила пальто на крючок и сунула сдачу в ящик.
— Сколько? — спросила хозяйка.
— Семь двадцать пять.
Девочку наконец уложили в уголке привратницкой, лицо ее было багровым, глаза лихорадочно блестели, и она хрипло дышала.
Брата после завтрака не отпустили в школу.
— Ты вот что, займи сестру хоть чем-нибудь! Консьержка была просто вне себя. Все шло вкривь и вкось. Чтобы пройти через двор, надо было ступать по доскам, положенным на ящики, водопроводчик все еще не явился. И как на грех, один за другим приходили то инкассаторы, то контролеры по газу и электричеству. А в три часа перед домом остановилась машина, и комиссар, который был здесь утром, вышел оттуда с худощавым господином в высоченном крахмальном воротничке. Инспектор бросился к ним навстречу. Они завели разговор в подворотне, и разговору этому не видно было конца. Но вот комиссар открыл застекленную дверь привратницкой:
— Ключ у вас?
— Нет. Мсье Гир его всегда носит с собой. Комиссар закрыл дверь, а минуту спустя инспектор поднял воротник плаща и выбежал на улицу. Двое остальных не знали, что делать и куда себя деть. Они то делали шаг-другой, то останавливались, опять принимались шагать, время от времени произносили несколько слов и с любопытством поглядывали на привратницкую, на залитый водой двор и на здание, замыкавшее его. Наконец один из них — худощавый, в высоком воротничке — открыл дверь привратницкой.
— Простите, мадам, вы совершенно уверены, что в ту ночь, когда было совершено преступление, вы два раза открывали дверь мсье Гиру? Подумайте. Это чрезвычайно важно.
Она в это время ставила дочери на шею компресс.
— Думаю, что уверена.
— Думать тут нечего.
— Ну, значит, я уверена, что мсье Гир два раза назвался по имени.
Худощавый выглядел совсем больным. Комиссар злился. Может быть, тут была виновата погода, в этот день все были раздражены до предела. В дверях послышался какой-то шум. Это вернулся инспектор вместе со слесарем, и все четверо пошли вверх по лестнице.
— Оставь ты меня в покое, слышишь? — закричала консьержка и дала затрещину сыну, едва тот открыл рот, чтобы что-то сказать.
Какой-то непривычный шум привлек ее внимание. Она вышла из привратницкой и увидела, что четыре-пять человек собрались у двери и будто чего-то ждали.
— Вам что еще надо?
Но закрыть дверь она не могла. Подошла хозяйка молочной лавки и спросила по-приятельски:
— Это правда, что пришел следователь и сейчас его арестуют?
— Не знаю я ничего! — заорала консьержка чуть ли не со слезами. — Вы что думаете, он мне сообщил? Жожо, смотри за сестрой, чтобы она не вылезла из постели!
Мужчины долго оставались наверху, и две старухи, жившие на четвертом этаже, в беспокойстве спустились вниз за новостями. Время тянулось бесконечно и тревожно, как бывает, когда у больного в комнате находится врач и только слышно, как он ходит туда-сюда, но неизвестно, что он делает.
Алиса не показывалась. Ее оставили в молочной. Шофер, сидя на своем месте в машине, бросал на всех презрительные взгляды.
Наконец инспектор спустился вниз, но он уже вовсе не был тем славным малым, который помогал консьержке молоть кофе. Вид у него был деловитый, и он ни на кого не смотрел.
— Где тут телефон?
— В баре на углу, это ближе всего.
Он помчался туда, напустив на себя весьма таинственный вид. Входя в телефонную кабину, он прошел мимо Эмиля и тут же, не останавливаясь, бросил бармену:
— Стаканчик рому! По-быстрому!
Никто не слышал, что он там говорил по телефону. Комиссар и следователь все еще оставались наверху, а слесарь ушел, неся на спине ящик с инструментами.
Зажглись газовые фонари. Фары машин уже горели, хотя темнота еще не сгустилась. Консьержка пустила к себе только своих жильцов, и три женщины стояли у печки, в полумраке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30