он представил себе недоверчиво повернутое к нему лицо, издерганное, бледное от усталости.
Ему так хочется сказать парню что-нибудь ласковое.
Нет, успокоительное.
Он, Петерсен, еще не все разгадал. Но уже смутно представляет себе, какую роль сыграл его третий помощник.
— Слушаю, капитан, — хрипло отозвался тот.
— Гудок каждые тридцать секунд! Нас предупреждали о двух рудовозах; значит, остался еще один, — устало закончил Петерсен.
В таких материях он чересчур неловок, и это сдерживает его.
Легко ли, да еще в теперешних обстоятельствах, взять и сказать мальчику:
«А знаете, я вам верю».
Особенно, когда чувствуешь, что вот-вот добавишь:
«Извините, что я был так суров, но…»
Нет, в море, когда пальто на тебе набухло, а ноги застыли, гораздо проще выдавить:
— Гудок каждые тридцать секунд!
Гудок ревел так, что чуть не лопались барабанные перепонки.
11. Ночь в Гамбурге
Было восемь утра, и в первом сером свете уже начали проступать белые очертания гор, когда шторм начал утихать. Ветер заметно слабел, хотя волна была еще высокая и Атлантика покрыта длинными полосами белой пены.
«Полярная лилия» легла наконец на другой галс, вошла в защищенный скалами пролив, и, хотя ванты еще гудели от ветра, наступил, казалось, полный штиль.
Нервы, мускулы, кости — все было словно измолото.
У трех мужчин на мостике покалывало глаза, тупо ныло в затылке, ломило поясницу.
Первым делом капитан вытащил из кармана трубку, вытряхнул из нее кристаллики снега, набил табаком.
— Второй помощник выспался, сейчас он сменит, — подбодрил Петерсен Вринса, который, решив держаться до конца, напрягал последние силы, чтобы не свалиться от усталости.
— Есть, капитан.
Петерсен посмотрел на компас, счетчик оборотов, оглядел выплывший из мрака совершенно обледенелый пароход.
— Капитан… — начал Вринс, отводя глаза в сторону.
Он безусловно чувствовал, что взгляд у Петерсена сердечный, ободряющий, и словно стеснялся этого.
— Правда, что Крулль сбежал с парохода в Свольвере?
— Не думаю. Он прячется где-то на борту. Сейчас я прикажу его разыскать.
И, внезапно положив коллеге руку на плечо, капитан спросил:
— Он ее любовник? Муж?
Вринс опустил голову, потом поднял и с беспокойством посмотрел на Петерсена.
— Брат, — тихо вымолвил он наконец. — Она — девушка.
— Пошли!
Капитан потащил его вниз по трапу, распахнул салон, и обоим мужчинам предстала картина, от которой им сделалось неловко.
Одна из масляных ламп все еще горела, желтым пятном выделяясь в серой утренней полумгле. Бутылка с минеральной водой упала и разбилась. А на одной из банкеток спала Катя. Если бы не чуть слышное дыхание, ее можно было бы принять за мертвую.
В лице, посуровевшем от усталости, не осталось и намека на прежнюю веселость. Волосы прилипли к влажным вискам. Правая рука свесилась на пол.
Даже во сне черты выражали страдание и тревогу.
Губы сложились в горькую гримасу — обычный признак морской болезни.
Вринс отвернулся. Петерсену пришлось увести помощника к себе в каюту, где шторм тоже похозяйничал, в частности опрокинул бутылку чернил и те разлились по линолеуму.
Капитан позвонил.
— Садитесь.
Он чувствовал, что голландец еще пытается сопротивляться, но попытки эти становились все слабей, и когда Вринс опустился на койку, у него вырвался усталый вздох.
В дверь постучался стюард. Он натягивал на ходу свежую куртку, и шевелюра его хранила следы мокрого гребешка.
— Передайте старшему помощнику: любой ценой взять Крулля.
Когда дверь закрылась, капитан бросил Вринсу:
— Это конец, верно? Он сообразил, что его обложили. Думаю, он хотел сбежать с «Полярной лилии» в Тромсё, но нас выручил случай: стоянку пришлось отменить. Его сестра это поняла.
Петерсен протянул кисет, молодой человек непроизвольно отозвался:
— У меня нет трубки. Курю только папиросы.
Из иллюминаторов струился холодный свет, в котором лицо голландца выглядело еще более измученным. — Теперь можете говорить все, Вринс. Я знаю, вы не убивали и уж подавно не крали денег у Эвйена и Шутрингера. Однако при создавшемся положении я сразу же по приходе в порт буду вынужден передать вас полиции. Убийца держался до конца, но все-таки проиграл. Его приведут с минуты на минуту.
Петерсен сел напротив молодого человека, из трубки его поплыла тонкая струйка дыма.
— Вы познакомились с ней в Гамбурге? Раньше не встречались?
— Скажите, ее тоже арестуют? Разве попытка спасти брата — преступление?
У обоих перед глазами неотступно стояла новая Катя, лишенная всякой кокетливости, более того, женственности и буквально раздавленная случившимся.
— Я люблю ее! — объявил Вринс и заморгал ресницами.
— Все произошло в «Кристале»?
— Нет. Я только что сошел с поезда. Было уже темно. Порта я не знаю, поэтому отправился в гостиницу. Катю увидел не сразу. Ночной портье оказался голландцем, стал меня расспрашивать — сперва, чтобы заполнить на меня карточку, потом из любопытства. Мы разговорились. Я сказал, что должен явиться на корабль, куда назначен третьим помощником. Только под конец я заметил, что она сидит в холле и слушает. Она попросила прикурить… — Вринс смолк и безнадежно махнул рукой. — Вам не понять…
На этот раз капитан улыбнулся с нескрываемой нежностью.
— Вы познакомились, ушли вдвоем?
— Она — не такая, как все. Не знаю, как вам объяснить…
Петерсену и не нужны были объяснения. Мальчик вырывается из училища и разом попадает в кильватер такой женщины! Как тут не потерять голову!
— О чем она вас попросила?
— Сначала уступить мое место ее брату. Он явится на пароход под моим именем. Призналась, что с ним в Париже стряслась беда. Он пристрастился к наркотикам… Остальное вы знаете… Во время одного из сборищ погибла девушка. Он бежал: сперва в Брюссель, где друг снабдил его деньгами; затем в Гамбург. Но я не мог — вы же понимаете. В общем, ушел, чтобы не видеть ее больше, не поддаться соблазну…
— Тогда она отправилась на «Полярную лилию» как пассажирка?
— Да. Брата ее я не видел, хотя предполагал, что он на судне. Когда исчез Эриксен, я понял, что это его работа.
— Сама объяснила?
— Она призналась мне, что это хитрость, придуманная им на случай, если в последнюю минуту на него поступит материал из Парижа, — тогда с помощью своей уловки он подведет под подозрение несуществующее лицо. Утром один его приятель, надев серое пальто, взял до Ставангера билет на имя Эриксена, оставил в каюте кое-какой багаж и скрылся.
— А Штернберг?
Вринс стиснул голову руками.
— Не знаю. Она тоже не поверила, что советника убил ее брат. Уговорила меня устроить так, чтобы все решили, что Эриксен бросился в воду. Понимаете — зачем? Чтобы следствие не успели начать на борту…
Мешок с угольными брикетами набил я:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
Ему так хочется сказать парню что-нибудь ласковое.
Нет, успокоительное.
Он, Петерсен, еще не все разгадал. Но уже смутно представляет себе, какую роль сыграл его третий помощник.
— Слушаю, капитан, — хрипло отозвался тот.
— Гудок каждые тридцать секунд! Нас предупреждали о двух рудовозах; значит, остался еще один, — устало закончил Петерсен.
В таких материях он чересчур неловок, и это сдерживает его.
Легко ли, да еще в теперешних обстоятельствах, взять и сказать мальчику:
«А знаете, я вам верю».
Особенно, когда чувствуешь, что вот-вот добавишь:
«Извините, что я был так суров, но…»
Нет, в море, когда пальто на тебе набухло, а ноги застыли, гораздо проще выдавить:
— Гудок каждые тридцать секунд!
Гудок ревел так, что чуть не лопались барабанные перепонки.
11. Ночь в Гамбурге
Было восемь утра, и в первом сером свете уже начали проступать белые очертания гор, когда шторм начал утихать. Ветер заметно слабел, хотя волна была еще высокая и Атлантика покрыта длинными полосами белой пены.
«Полярная лилия» легла наконец на другой галс, вошла в защищенный скалами пролив, и, хотя ванты еще гудели от ветра, наступил, казалось, полный штиль.
Нервы, мускулы, кости — все было словно измолото.
У трех мужчин на мостике покалывало глаза, тупо ныло в затылке, ломило поясницу.
Первым делом капитан вытащил из кармана трубку, вытряхнул из нее кристаллики снега, набил табаком.
— Второй помощник выспался, сейчас он сменит, — подбодрил Петерсен Вринса, который, решив держаться до конца, напрягал последние силы, чтобы не свалиться от усталости.
— Есть, капитан.
Петерсен посмотрел на компас, счетчик оборотов, оглядел выплывший из мрака совершенно обледенелый пароход.
— Капитан… — начал Вринс, отводя глаза в сторону.
Он безусловно чувствовал, что взгляд у Петерсена сердечный, ободряющий, и словно стеснялся этого.
— Правда, что Крулль сбежал с парохода в Свольвере?
— Не думаю. Он прячется где-то на борту. Сейчас я прикажу его разыскать.
И, внезапно положив коллеге руку на плечо, капитан спросил:
— Он ее любовник? Муж?
Вринс опустил голову, потом поднял и с беспокойством посмотрел на Петерсена.
— Брат, — тихо вымолвил он наконец. — Она — девушка.
— Пошли!
Капитан потащил его вниз по трапу, распахнул салон, и обоим мужчинам предстала картина, от которой им сделалось неловко.
Одна из масляных ламп все еще горела, желтым пятном выделяясь в серой утренней полумгле. Бутылка с минеральной водой упала и разбилась. А на одной из банкеток спала Катя. Если бы не чуть слышное дыхание, ее можно было бы принять за мертвую.
В лице, посуровевшем от усталости, не осталось и намека на прежнюю веселость. Волосы прилипли к влажным вискам. Правая рука свесилась на пол.
Даже во сне черты выражали страдание и тревогу.
Губы сложились в горькую гримасу — обычный признак морской болезни.
Вринс отвернулся. Петерсену пришлось увести помощника к себе в каюту, где шторм тоже похозяйничал, в частности опрокинул бутылку чернил и те разлились по линолеуму.
Капитан позвонил.
— Садитесь.
Он чувствовал, что голландец еще пытается сопротивляться, но попытки эти становились все слабей, и когда Вринс опустился на койку, у него вырвался усталый вздох.
В дверь постучался стюард. Он натягивал на ходу свежую куртку, и шевелюра его хранила следы мокрого гребешка.
— Передайте старшему помощнику: любой ценой взять Крулля.
Когда дверь закрылась, капитан бросил Вринсу:
— Это конец, верно? Он сообразил, что его обложили. Думаю, он хотел сбежать с «Полярной лилии» в Тромсё, но нас выручил случай: стоянку пришлось отменить. Его сестра это поняла.
Петерсен протянул кисет, молодой человек непроизвольно отозвался:
— У меня нет трубки. Курю только папиросы.
Из иллюминаторов струился холодный свет, в котором лицо голландца выглядело еще более измученным. — Теперь можете говорить все, Вринс. Я знаю, вы не убивали и уж подавно не крали денег у Эвйена и Шутрингера. Однако при создавшемся положении я сразу же по приходе в порт буду вынужден передать вас полиции. Убийца держался до конца, но все-таки проиграл. Его приведут с минуты на минуту.
Петерсен сел напротив молодого человека, из трубки его поплыла тонкая струйка дыма.
— Вы познакомились с ней в Гамбурге? Раньше не встречались?
— Скажите, ее тоже арестуют? Разве попытка спасти брата — преступление?
У обоих перед глазами неотступно стояла новая Катя, лишенная всякой кокетливости, более того, женственности и буквально раздавленная случившимся.
— Я люблю ее! — объявил Вринс и заморгал ресницами.
— Все произошло в «Кристале»?
— Нет. Я только что сошел с поезда. Было уже темно. Порта я не знаю, поэтому отправился в гостиницу. Катю увидел не сразу. Ночной портье оказался голландцем, стал меня расспрашивать — сперва, чтобы заполнить на меня карточку, потом из любопытства. Мы разговорились. Я сказал, что должен явиться на корабль, куда назначен третьим помощником. Только под конец я заметил, что она сидит в холле и слушает. Она попросила прикурить… — Вринс смолк и безнадежно махнул рукой. — Вам не понять…
На этот раз капитан улыбнулся с нескрываемой нежностью.
— Вы познакомились, ушли вдвоем?
— Она — не такая, как все. Не знаю, как вам объяснить…
Петерсену и не нужны были объяснения. Мальчик вырывается из училища и разом попадает в кильватер такой женщины! Как тут не потерять голову!
— О чем она вас попросила?
— Сначала уступить мое место ее брату. Он явится на пароход под моим именем. Призналась, что с ним в Париже стряслась беда. Он пристрастился к наркотикам… Остальное вы знаете… Во время одного из сборищ погибла девушка. Он бежал: сперва в Брюссель, где друг снабдил его деньгами; затем в Гамбург. Но я не мог — вы же понимаете. В общем, ушел, чтобы не видеть ее больше, не поддаться соблазну…
— Тогда она отправилась на «Полярную лилию» как пассажирка?
— Да. Брата ее я не видел, хотя предполагал, что он на судне. Когда исчез Эриксен, я понял, что это его работа.
— Сама объяснила?
— Она призналась мне, что это хитрость, придуманная им на случай, если в последнюю минуту на него поступит материал из Парижа, — тогда с помощью своей уловки он подведет под подозрение несуществующее лицо. Утром один его приятель, надев серое пальто, взял до Ставангера билет на имя Эриксена, оставил в каюте кое-какой багаж и скрылся.
— А Штернберг?
Вринс стиснул голову руками.
— Не знаю. Она тоже не поверила, что советника убил ее брат. Уговорила меня устроить так, чтобы все решили, что Эриксен бросился в воду. Понимаете — зачем? Чтобы следствие не успели начать на борту…
Мешок с угольными брикетами набил я:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30