Мегрэ понимал, что тут нельзя торопиться, что лучше всего вести допрос «под сурдинку»: приветливо начать, ни в чем не обвиняя, незаметно подвести к одному якобы незначительному противоречию, потом к другому, наконец, добиться, чтобы обвиняемый совершил пусть даже не слишком грубую ошибку, но все-таки ошибку, и так мало-помалу затянуть узел.
Отослав Лапуэнта с каким-то поручением, Мегрэ остался с глазу на глаз с Жефом.
— Послушайте, ван Гут…
— Я слушаю вас уже не первый час, верно?
— Мы говорим так долго лишь потому, что вы не хотите откровенно отвечать.
— Может быть, вы собираетесь назвать меня лжецом?
— Я вовсе не обвиняю вас во лжи. Просто мне думается, вы чего-то недоговариваете…
— А что бы вы сказали, если бы я полез к вам с вопросами о вашей жене и детях?
— У вас было тяжелое детство… Ваша мать, должно быть, мало занималась вами?
— Слава богу, теперь уже и до матери добрались! Так знайте же, что она умерла, когда мне было всего пять лет. И это была на редкость порядочная женщина, святая, и если она сейчас смотрит на меня с небес…
Мегрэ старался ничем не выказывать нетерпения и с сосредоточенным видом смотрел прямо перед собой.
— Ваш отец женился вторично?
— Отец — это другое дело… Он здорово пил… — С каких лет вы стали работать?
— Я вам уже говорил. С тринадцати лет… — Есть у вас еще братья, кроме Хуберта? Или сестры?
— Есть сестра. Ну и что?
— Ничего. Просто мы знакомимся.
— В таком случае и я должен бы задавать вам вопросы.
— Извольте.
— Вам-то что, вы сидите в своем кабинете и считаете, что вам все дозволено.
С самого начала Мегрэ уже видел, что разговор будет долгий и трудный. Ван Гут не блещет умом, а известно, что трудно иметь дело с людьми недалекими. Они всегда упорствуют, отказываются отвечать, не колеблясь отрицают то, что утверждали часом раньше, и нисколько не смущаются, когда их тычут носом в собственные противоречия.
Если подозреваемый умен, то достаточно нащупать слабое место в его утверждениях, в его системе защиты, чтобы он не замедлил «расколоться».
— Думаю, что я не ошибаюсь, считая вас работягой. Тяжелый, недоверчивый взгляд исподлобья.
— Это верно. Я всегда много работал.
— Некоторые хозяева, наверное, злоупотребляли вашей молодостью, вашей добросовестностью. И вот вы встретили Луи Виллемса, который пил, как и ваш отец… Застыв посреди комнаты, Жеф смотрел на Мегрэ, словно животное, которое почуяло опасность, но еще не знает, с какой стороны ждать нападения.
— Я убежден, что если бы не Аннеке, вы не стали бы работать на «Зваарте Зваан» и перешли бы на какую-нибудь другую баржу.
— Мадам Виллемс тоже была славная женщина.
— Она не была заносчивой и властной, как ее муж…
— С чего вы взяли, что он был заносчивый?
— А разве это не так?
— Он был босс, хозяин, и хотел, чтобы все помнили об этом.
— Уверен, будь мадам Виллемс жива, она бы не противилась вашему браку с ее дочерью!
Фламандец не был умен, но обладал чутьем дикого зверя, и на этот раз Мегрэ слишком поторопился.
— Ага… Значит, вот что вы придумали… А ведь и я тоже могу выдумывать истории, верно?
— Ничего я не выдумываю. Такой мне представляется ваша жизнь. Впрочем, быть может, я и ошибаюсь… — Тогда плохи мои дела, если вы по ошибке упечете меня в тюрьму.
— Да выслушайте же меня до конца, черт возьми! У вас было тяжелое детство. Еще ребенком вы уже работали, как взрослый мужчина. Но вот вы встречаете Аннеке… Она смотрит на вас не так, как другие. В ее глазах вы не наймит, обязанный делать всю черную работу, а в ответ выслушивать только брань. Она видит в вас настоящего человека. Конечно, вы ее сразу полюбили. И будь жива ее мать, она наверняка бы порадовалась вашей любви… Наконец фламандец сел, правда, еще не в кресло, а на подлокотник, но и это был уже прогресс.
— Ну и что дальше? — спросил он. — Знаете, забавная получается у вас история.
— К несчастью, мадам Виллемс умирает. Вы остаетесь на барже втроем с ее мужем и Аннеке. Вы проводите с девушкой целые дни, и, даю голову на отсечение, Виллемс следит за вами…
— Это по-вашему так!
— Владельцу судна вовсе не улыбается, чтобы его дочь вышла замуж за парня без гроша в кармане. По вечерам, напившись, он становится омерзительным, грубым…
Наконец Мегрэ вновь обрел присущую ему осторожность и внимательно следил за выражением глаз фламандца.
— И вы думаете, что я кому-нибудь позволю поднять на себя руку?
— Уверен, что нет. Руку-то он поднимал, но не на вас, а на свою дочь. И не сомневаюсь, что как-то раз он застал вас вдвоем…
На какую-то минуту Мегрэ замолк, дымя трубкой. Наступила гнетущая тишина.
— Вы только что упомянули об одной очень любопытной детали. Виллемс сходил на берег чаще всего в Париже, потому что там у него была приятельница, с которой он вместе пьянствовал. В других городах он пил либо на барже, либо в каком-нибудь кабачке недалеко от набережной. Как и все речники, он, по вашим словам, вставал чуть свет, а укладывался спать рано. В Париже вы с Аннеке имели возможность оставаться вдвоем…
В соседнем кабинете послышались чьи-то шаги и голоса. В комнату заглянул Лапуэнт:
— Все в порядке, шеф.
— Подожди немного.
И допрос продолжался. В кабинете было не продохнуть от дыма.
— Возможно, однажды вечером он вернулся раньше обычного и застал дочь в ваших объятиях. Виллемс пришел в ярость, а в гневе он, конечно, бывал ужасен. Он мог вышвырнуть вас за дверь… мог ударить дочь… — Это все ваши выдумки, — упрямо повторил Жеф.
— На вашем месте я бы придерживался именно этой выдумки. Тогда смерть Виллемса можно было бы рассматривать почти как несчастный случай… — Это и был несчастный случай.
— Я сказал «почти». Я даже не утверждаю, что вы помогли ему свалиться в воду. Он был пьян. Не стоял на ногах. Может быть, в эту ночь шел дождь?
— Да… — Вот видите! Значит, доска была скользкая. Ваша вина лишь в том, что вы не сразу оказали ему помощь. Если, конечно, не совершили более тяжкого проступка и не столкнули его сами. Но было это два года назад, и в полицейском протоколе говорится о несчастном случае, а не об убийстве…
— Так в чем же дело? Почему вы стараетесь припаять мне убийство?
— Я пытаюсь только разобраться в этой истории. Предположим теперь, что кто-то видел, как вы толкнули Виллемса в воду. Этот человек мог находиться на набережной, хотя в ту минуту вы его и не видели. Он мог сообщить в полицию, что вы не сразу прыгнули в лодку, а довольно долго стояли на палубе, выжидая, пока хозяин захлебнется.
— А Аннеке? Может быть, она тоже все видела и молчала?
— Допускаю, что в два часа ночи она спала… Во всяком случае, человек, который ночевал в ту ночь под мостом Берси и видел вас, ничего не сообщил полиции. Бродяги не очень-то любят вмешиваться в чужие дела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
Отослав Лапуэнта с каким-то поручением, Мегрэ остался с глазу на глаз с Жефом.
— Послушайте, ван Гут…
— Я слушаю вас уже не первый час, верно?
— Мы говорим так долго лишь потому, что вы не хотите откровенно отвечать.
— Может быть, вы собираетесь назвать меня лжецом?
— Я вовсе не обвиняю вас во лжи. Просто мне думается, вы чего-то недоговариваете…
— А что бы вы сказали, если бы я полез к вам с вопросами о вашей жене и детях?
— У вас было тяжелое детство… Ваша мать, должно быть, мало занималась вами?
— Слава богу, теперь уже и до матери добрались! Так знайте же, что она умерла, когда мне было всего пять лет. И это была на редкость порядочная женщина, святая, и если она сейчас смотрит на меня с небес…
Мегрэ старался ничем не выказывать нетерпения и с сосредоточенным видом смотрел прямо перед собой.
— Ваш отец женился вторично?
— Отец — это другое дело… Он здорово пил… — С каких лет вы стали работать?
— Я вам уже говорил. С тринадцати лет… — Есть у вас еще братья, кроме Хуберта? Или сестры?
— Есть сестра. Ну и что?
— Ничего. Просто мы знакомимся.
— В таком случае и я должен бы задавать вам вопросы.
— Извольте.
— Вам-то что, вы сидите в своем кабинете и считаете, что вам все дозволено.
С самого начала Мегрэ уже видел, что разговор будет долгий и трудный. Ван Гут не блещет умом, а известно, что трудно иметь дело с людьми недалекими. Они всегда упорствуют, отказываются отвечать, не колеблясь отрицают то, что утверждали часом раньше, и нисколько не смущаются, когда их тычут носом в собственные противоречия.
Если подозреваемый умен, то достаточно нащупать слабое место в его утверждениях, в его системе защиты, чтобы он не замедлил «расколоться».
— Думаю, что я не ошибаюсь, считая вас работягой. Тяжелый, недоверчивый взгляд исподлобья.
— Это верно. Я всегда много работал.
— Некоторые хозяева, наверное, злоупотребляли вашей молодостью, вашей добросовестностью. И вот вы встретили Луи Виллемса, который пил, как и ваш отец… Застыв посреди комнаты, Жеф смотрел на Мегрэ, словно животное, которое почуяло опасность, но еще не знает, с какой стороны ждать нападения.
— Я убежден, что если бы не Аннеке, вы не стали бы работать на «Зваарте Зваан» и перешли бы на какую-нибудь другую баржу.
— Мадам Виллемс тоже была славная женщина.
— Она не была заносчивой и властной, как ее муж…
— С чего вы взяли, что он был заносчивый?
— А разве это не так?
— Он был босс, хозяин, и хотел, чтобы все помнили об этом.
— Уверен, будь мадам Виллемс жива, она бы не противилась вашему браку с ее дочерью!
Фламандец не был умен, но обладал чутьем дикого зверя, и на этот раз Мегрэ слишком поторопился.
— Ага… Значит, вот что вы придумали… А ведь и я тоже могу выдумывать истории, верно?
— Ничего я не выдумываю. Такой мне представляется ваша жизнь. Впрочем, быть может, я и ошибаюсь… — Тогда плохи мои дела, если вы по ошибке упечете меня в тюрьму.
— Да выслушайте же меня до конца, черт возьми! У вас было тяжелое детство. Еще ребенком вы уже работали, как взрослый мужчина. Но вот вы встречаете Аннеке… Она смотрит на вас не так, как другие. В ее глазах вы не наймит, обязанный делать всю черную работу, а в ответ выслушивать только брань. Она видит в вас настоящего человека. Конечно, вы ее сразу полюбили. И будь жива ее мать, она наверняка бы порадовалась вашей любви… Наконец фламандец сел, правда, еще не в кресло, а на подлокотник, но и это был уже прогресс.
— Ну и что дальше? — спросил он. — Знаете, забавная получается у вас история.
— К несчастью, мадам Виллемс умирает. Вы остаетесь на барже втроем с ее мужем и Аннеке. Вы проводите с девушкой целые дни, и, даю голову на отсечение, Виллемс следит за вами…
— Это по-вашему так!
— Владельцу судна вовсе не улыбается, чтобы его дочь вышла замуж за парня без гроша в кармане. По вечерам, напившись, он становится омерзительным, грубым…
Наконец Мегрэ вновь обрел присущую ему осторожность и внимательно следил за выражением глаз фламандца.
— И вы думаете, что я кому-нибудь позволю поднять на себя руку?
— Уверен, что нет. Руку-то он поднимал, но не на вас, а на свою дочь. И не сомневаюсь, что как-то раз он застал вас вдвоем…
На какую-то минуту Мегрэ замолк, дымя трубкой. Наступила гнетущая тишина.
— Вы только что упомянули об одной очень любопытной детали. Виллемс сходил на берег чаще всего в Париже, потому что там у него была приятельница, с которой он вместе пьянствовал. В других городах он пил либо на барже, либо в каком-нибудь кабачке недалеко от набережной. Как и все речники, он, по вашим словам, вставал чуть свет, а укладывался спать рано. В Париже вы с Аннеке имели возможность оставаться вдвоем…
В соседнем кабинете послышались чьи-то шаги и голоса. В комнату заглянул Лапуэнт:
— Все в порядке, шеф.
— Подожди немного.
И допрос продолжался. В кабинете было не продохнуть от дыма.
— Возможно, однажды вечером он вернулся раньше обычного и застал дочь в ваших объятиях. Виллемс пришел в ярость, а в гневе он, конечно, бывал ужасен. Он мог вышвырнуть вас за дверь… мог ударить дочь… — Это все ваши выдумки, — упрямо повторил Жеф.
— На вашем месте я бы придерживался именно этой выдумки. Тогда смерть Виллемса можно было бы рассматривать почти как несчастный случай… — Это и был несчастный случай.
— Я сказал «почти». Я даже не утверждаю, что вы помогли ему свалиться в воду. Он был пьян. Не стоял на ногах. Может быть, в эту ночь шел дождь?
— Да… — Вот видите! Значит, доска была скользкая. Ваша вина лишь в том, что вы не сразу оказали ему помощь. Если, конечно, не совершили более тяжкого проступка и не столкнули его сами. Но было это два года назад, и в полицейском протоколе говорится о несчастном случае, а не об убийстве…
— Так в чем же дело? Почему вы стараетесь припаять мне убийство?
— Я пытаюсь только разобраться в этой истории. Предположим теперь, что кто-то видел, как вы толкнули Виллемса в воду. Этот человек мог находиться на набережной, хотя в ту минуту вы его и не видели. Он мог сообщить в полицию, что вы не сразу прыгнули в лодку, а довольно долго стояли на палубе, выжидая, пока хозяин захлебнется.
— А Аннеке? Может быть, она тоже все видела и молчала?
— Допускаю, что в два часа ночи она спала… Во всяком случае, человек, который ночевал в ту ночь под мостом Берси и видел вас, ничего не сообщил полиции. Бродяги не очень-то любят вмешиваться в чужие дела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27