— Как он одет?
— Черное, простого покроя пальто… Трудно сказать, как он был одет, он ведь был в таком состоянии, что… — мадам Мегрэ мутило при воспоминании об этом. И все-таки она предложила: — Хочешь, я туда вернусь?..

Он остался один. Он видел, как вернулся хозяин гостиницы, крикнув с улицы Мегрэ:
— Вы в курсе? А мне, представляете, еще подавать клиентам обед!..
И опять тишина, чистое нёбо, желтая от солнца площадь, пустые дома.
Лишь час спустя на соседней улице раздался шум идущей толпы: в больницу везли тело убитого, и все его сопровождали.
Затем гостиница наполнилась людьми. Площадь ожила. На первом этаже раздавался звон стаканов. Робкий стук в дверь — и с несмелой улыбкой входит Ледюк.
— Я могу войти?
Он сел около кровати, прежде чем заговорить, зажег трубку
— Ну вот… — наконец со вздохом сказал он. Когда Мегрэ повернулся к нему, Ледюк удивился его улыбке, а еще больше его словам:
— Ну что, доволен?
— Но…
— Все довольны! И доктор! И прокурор! И комиссар! Все в восторге, как хорошо подшутили над этим противным полицейским из Парижа! Этот полицейский дал маху по всем статьям! Он считал себя слишком умным! Он так тут себя вел, что его уже были готовы принять всерьез! Кое-кто даже испугался…
— Согласись, что ты…
— Что я ошибся?
— Ну, а что, человека-то нашли! И по внешности он подходит тому описанию, которое ты дал незнакомцу с поезда. Я видел его. Это тип средних лет, одет, скорее, бедно, хотя и с претензией. Он получил пулю в висок, почти в упор, насколько можно судить по тому состоянию…
— Ну-ну!
— Господин Дюурсо разделяет мнение полиции, что тот покончил с собой примерно неделю назад, может быть, сразу после того, как стрелял в тебя.
— Около него нашли оружие?
— В том-то и дело! Да только не около него. В кармане пальто нашли револьвер, в котором не хватало одного патрона…
— Мой револьвер, черт побери!
— Это как раз пытаются установить… Если он покончил с собой, дело упрощается… Чувствуя, что его загнали, вот-вот возьмут, он…
— А если это не самоубийство?
— Есть очень убедительные версии. Какой-нибудь крестьянин ночью, может быть, после того, как тот на него напал, выстрелил… А потом испугался последствий — это, в общем, в духе крестьянской психологии…
— А нападение на свояченицу доктора?
— Об этом они тоже говорили. Можно допустить, что кто-то неудачно пошутил, симулировал нападение…
— Другими словами, с этим хотят покончить? — сказал Мегрэ со вздохом, выпустил дым из трубки, который расходился вокруг него в виде нимба.
— Не совсем так! И все же, наверное, нет смысла тянуть с этим делом, если уж…
Мегрэ забавляло замешательство Ледюка.
— А билет на поезд! — сказал он. — Нужно объяснить, как этот билет из кармана нашего незнакомца попал в коридор гостиницы «Англия»…
Ледюк сосредоточенно смотрел на темно-красный ковер и неожиданно решился:
— Хочешь добрый совет?
— Оставить все как есть? Побыстрее выздороветь и уехать из Бержерака?
— Проведи несколько дней в Рибодьере, как мы с тобой условились. Я говорил об этом с доктором, он сказал, что уже сейчас тебя можно осторожно туда перевезти…
— А прокурор, что он сказал?
— Не понимаю.
— И он, наверное, сказал свое слово. Разве он тебе не напоминал, что заниматься этим делом у меня нет абсолютно никаких официальных полномочий, разве что на правах жертвы?
Бедный Ледюк! Он всем хотел угодить! А Мегрэ был так безжалостен!
— Но признайся, что официально…
И, собрав все свое мужество, он вдруг сказал:
— Слушай, старина! Прямо тебе скажу! Теперь, особенно после твоей утренней комедии, о тебе здесь сложилось плохое мнение. Прокурор по четвергам обедает с префектом полиции, и он мне только что сказал, что постарается, чтобы тебе дали специальное указание из Парижа. И вот что тебе ставится в вину прежде всего: то, что ты раздавал эти вознаграждения по сто франков… Говорят, что…
— Что я подстрекаю разное отребье говорить все, что им вздумается?
— Откуда ты знаешь?
— Что я выслушиваю всякого рода клевету и что вообще возбуждаю нездоровые настроения…
Ледюк молчал, ему нечего было сказать. Именно так в общем-то он и думал. Прошло несколько минут, прежде чем Ледюк решился:
— Был бы у тебя хоть верный след!.. В таком случае, должен признать, я бы изменил свое мнение и…
— Нет у меня следа!.. Вернее, их у меня четыре или пять. Сегодня утром я надеялся, что по крайней мере два из них к чему-то приведут. Так вот, ничего не вышло! Все лопнуло прямо у меня в руках!
— Вот видишь… Послушай! Ты совершил еще одну ошибку, наверное, самую серьезную, потому что из-за нее у тебя появился серьезный враг. Ты позвонил жене доктора!.. А ведь он такой ревнивый, что мало кто может похвастаться, что видел его жену!.. Он ее почти не выпускает из дома…
— И в то же время он любовник Франсуазы?! И ревновал бы, следовательно, к ней, а не к жене?
— Это меня не касается. Франсуаза вполне независима. Она даже одна катается на машине. Что касается законной жены… Короче говоря, я слышал, как Риво сказал прокурору, что ты поступил по-хамски и по приезде в гостиницу ему очень хотелось показать тебе, где раки зимуют.
— Ого! Это уже кое-что!
— Что ты имеешь в виду?
— А то, что он трижды в день перевязывает мою рану! — и Мегрэ рассмеялся, неестественно легко и громко. Он смеялся, как человек, попавший в глупое положение, но не отступающий от своего, потому что отступать слишком поздно, а как выйти из этого положения — неизвестно.
— Ты не остаешься обедать? Мне помнится, ты говорил что-то насчет гуся…
И опять он засмеялся! Ему предстоит волнующая игра! Ему предстоит многое сделать — в лесу, в больнице, на ферме Новая мельница, в доме доктора, в важном, наверное, со шторами доме прокурора — повсюду. А еще он будет есть жареного гуся и трюфели! Ему придется иметь дело со всем этим городом, которого Мегрэ даже не видел!
А он прикован к постели, к окну и вскрикивает от боли даже при слабом движении! Ему набивают трубку, потому что он не может двигать своей левой рукой, жена даже пользуется этим, чтобы ограничить его в курении!
— Ты переедешь ко мне?
— Обещаю, как только с этим делом будет покончено.
— Но ведь больше нет сумасшедшего!
— Это еще неизвестно! Иди, обедай! Если тебя спросят, что я собираюсь делать, скажи, что ничего не знаешь! А теперь — за работу!
— Мегрэ сказал это так, словно ему предстояло проделать какую-то совершенно определенную тяжелую физическую работу, замесить, например, тесто для хлеба или перебросать лопатой тонны земли.
Ему в самом деле предстояло перебросать много всякого: кучу чего-то запутанного, непонятного.
Однако все это относилось к области нематериальных понятий: более или менее расплывчатые лица, проходившие перед его мысленным взором, раздраженное и высокомерное лицо прокурора, взволнованное лицо доктора, жалкое и беспокойное — его жены, лечившейся (от чего?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26