— Я уверена, многие удивляются, почему мы живем вместе. У тебя своя работа, у меня своя. И освобождаемся мы в разное время.
Так оно и было. Зачем возвращаться домой, если вместо ужина тебя ждет записка, в которой сказано, что твоя жена вернется поздно?
— А когда мы вдруг оказываемся вместе, нам не о чем говорить…
Так продолжалось несколько месяцев. Могра сопротивлялся, делал вид, что ничего не слышит. Он боялся за жену, за ее будущее.
Ширя, потому что она сделала вполне успешную карьеру. Каждый из них добился успеха. А встретились они в самом начале пути, где, живя на улице Дам, разыгрывали влюбленную парочку, которой приходилось порой сдавать пустые бутылки, чтобы купить еды.
— Почему бы нам не попробовать? Поживем месяц-другой отдельно. А там посмотрим…
Миниатюрная блондинка, она казалась на вид тщедушной. Как выразилась как-то ее мать, Марселла, танцуя кадриль на балу в «Мулен-Руж», напоминала беззащитную птичку, а ее голубые глаза наводили на мысль о первом причастии или майском утре.
На самом же деле Марселла обладала несгибаемой волей, а ее выносливость была просто удивительной.
Он оставил ей квартиру с мебелью и переехал на бульвар Монпарнас, в отель «Англе».
И снова провал, в котором все перепуталось — Большие бульвары, светящиеся вывески, поток зеленых автобусов с серебристыми крышами, уличные кафе…
Так же внезапно, как когда-то ему захотелось посмотреть на Луару, в мозгу всплыли слова «Средиземное море», и, воспользовавшись тем, что у него было немного денег, он сел в поезд на Лионском вокзале.
Почему вышел в Тулоне? Почему отправился оттуда в Йер? Рене открыл новое для себя солнце, новое тепло, аромат эвкалиптов, надоедливый треск цикад и, наконец, пальмы, создававшие иллюзию тропиков.
Совершенно случайно, как и тогда в Орлеане, он сел, но не в пригородный поезд, а в разболтанный автобус, где все говорили с южным акцентом. Из окна видны были громадные соляные карьеры, белые пирамиды соли, сверкавшие на солнце.
— Вы едете до Тур Фондю?
Он не стал вылезать, а на конечной остановке у подножия скалы уже ждал белый пароходик с желтой трубой, отправлявшийся на остров Поркероль. У капитана на голове был колониальный шлем. На палубе стоял штабель клеток, в которых кудахтали куры.
Когда суденышко отошло от причала, Могра прошел на нос и склонился над прозрачной водой. Морское дно различалось довольно долго, и в течение получаса он словно жил в музыке, в самом сердце какой-то симфонии.
Ничего похожего на то утро в его жизни потом не было. Он открывал для себя новый мир — яркий, безбрежный, с яркими красками и возбуждающими звуками.
Силуэты на краю причала. Домики-красные, голубые, желтые, зеленые.
Веселая суматоха, сопутствующая швартовке, потом залитая солнцем деревенская площадь, игрушечная церквушка, террасы, на которых люди лениво попивают белое вино.
Но Могра был пьян и без вина. Он ликовал всем своим существом. Здесь захотелось прикоснуться к воде, и он пустился в путь по пыльной дороге.
Он был в восторге от очертаний приморских сосен на фоне почти темно-синего неба, от неизвестных ему цветов, кактусов, опунций, каких-то кустов с одуряющим ароматом, чьи малиновые плоды наводили на мысль о клубнике.
Позже Могра узнал, что эти крупные кусты были мастиковыми деревьями: их ветки жгут рыбаки, когда коптят рыбу.
Потом он не раз бывал на берегах Средиземного моря. Видел другие, не менее синие моря, еще более необыкновенные деревья и цветы, но того очарования уже не было, от новых открытий почти не осталось следа.
Как и в Клери, он чуть было не заблудился, пока шел, оскальзываясь на гладких камнях и хватаясь за кусты. И опять-таки как в Клери, море открылось перед ним внезапно — медленно и глубоко дышащее сладострастное море, такое непохожее на море в Фекане.
Так же как когда-то Марселла, Могра разулся и стал бегать босиком по обжигающему песку, удивляясь, что оказался вдруг на длинном пляже меж двумя скалами, вдоль которого росли сосны.
Он бегал, словно ребенок, однако в детстве никогда не испытывал такой легкости. Потом вступил в воду. Волнистое песчаное дно напоминало золотистый муар. Раздевшись до трусов, пошел прямо вперед, потом поплыл.
В ушах звучал целый оркестр, ритмично и победно гремели тарелки…
А потом… Потом, опять-таки как на берегу Луары, все закончилось неудачно. Нет, небо осталось ясным, а вода прозрачной. Но, окинув взглядом горизонт, Могра внезапно почувствовал себя очень одиноко в этом просторе и, охваченный паникой, изо всех сил поплыл к берегу, как будто боялся утонуть в окружавшем его сиянии.
Обратно шел гораздо быстрее; на деревенской площади рыбаки играли в шары.
Он съел порцию буйабеса, выпил местного белого вина, но контакт был уже утрачен, тонкие нити оборвались…
— Уже пора, господин Могра…
Он вздрагивает, потому что совершенно позабыл о м-ль Бланш и Бисетре.
— Что пора?
Медсестра понимает, что он был очень далеко.
— Пора ставить градусник. Потом пюре. Я скоро ухожу. Но обещаю не забыть про записную книжку.
Записная книжка? Ах да. Что он записал бы в нее сегодня вечером, будь она под рукой? Как подвести итог под этими двумя погружениями в прошлое?
«Клери. Поркеролъ».
Оба раза вода, солнце, тепло, новые запахи. И оба раза безотчетный страх и тоскливое возвращение.
Быть может, для обоих поездок достаточно одного слова?
«Невинность».
Но достаточно ли всего двух раз, за всю жизнь?
Вторник начинается со звона колоколов к утренней службе; прошла уже неделя, о которой было столько разговоров:
— Самая мучительная — первая неделя…
— После первой недели вы сами увидите, как пойдете на поправку…
И в результате у него возникла пугающая мысль, что в этот день второй недели все сразу переменится. Ночи стали немного короче, за окнами светлеет уже раньше. Жозефа спит беспокойно, держа руку не на животе, а на груди.
Вчера вечером она высказала опасение, что у нее начинается простуда.
По привычке Могра прислушивается к окружающим звукам и почти сразу возвращается мыслями к Марселле. Он недоволен ее образом, который нарисовал себе накануне. Создается впечатление, что он от безделья начал придираться по всяким мелочам. Не становится ли он похож на своего отца, который с важным видом вечно считал и пересчитывал тюки трески и мешки с солью, постоянно боясь ошибиться?
Могра в двадцать два года женился в первый раз не для того, чтобы не быть одному. Чтобы добраться до истины, от него требуется полная искренность. В сущности, приехав в Париж и зная жизнь лишь по Фекану, Гавру и Руану, он вел себя, как всякий провинциал, привлеченный светом и суматохой. Не зря же он часами ходил по Большим бульварам и чувствовал чуть ли не упоение, когда с наступлением вечера город вспыхивал множеством огней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56