– Ну то, к примеру, что он не посвящал меня в свои замыслы… Когда он купил «Пари-Стрип», чтобы поставить там управляющим своего шурина, я узнал об этом лишь накануне подписания акта… Он не был болтлив…
– А он ничего не говорил вам о встрече, которая должна была состояться у него во вторник вечером?
– Ни единого слова… Я сейчас попытаюсь дать вам понять, как ведутся у нас дела… Я бываю здесь утром и днем… По утрам почти всегда один… Во второй половине дня приходил хозяин с Адой, она служила у него секретаршей…
– Где его кабинет?
– Я покажу вам…
Кабинет хозяина находился в глубине коридора и был едва ли просторнее и ничуть не роскошнее того, откуда вышли Мегрэ и Резон. В углу – столик с пишущей машинкой. Несколько ящичков с картотекой. На стенах фотографии Марины и детей. Еще одна фотография – блондинка с грустными глазами, как предположил Мегрэ, – первая жена Буле.
– Он вызывал меня только тогда, когда я был ему нужен… Я занимался исключительно передачей заказов и оплатой счетов…
– Стало быть, вы осуществляли все платежи?.. Включая те, когда деньги передавались из рук в руки?..
– Что вы хотите этим сказать?
Если бы даже Мегрэ никогда не служил в полиции по борьбе с наркотиками, он все равно так же хорошо знал бы нравы ночных заведений.
– Я предполагаю, что во избежание налогов некоторые дела улаживаются наличными, без надлежащего оформления…
– Если вы позволите мне возразить вам, мсье Мегрэ, то я скажу, что вы заблуждаетесь… Я знаю, существует мнение, будто в нашем ремесле так и поступают и это – дело нетрудное… Но, честное слово, мсье Буле отличался от своих коллег именно своей убежденностью – я уже говорил вам об этом, – что все должно быть по правилам.
– В ваши обязанности входило составление деклараций о доходах?
– И да и нет… Я хранил у себя счета, подытоженные на текущий день, и в нужный момент передавал их адвокату…
– Предположим, Буле вдруг потребовалась некая весьма значительная сумма, ну, полмиллиона старых франков…
– Очень просто, он взял бы их в кассе одного из кабаре, а взамен оставил записку…
– И он брал?
– Такие большие суммы – нет… Брал сто тысяч… Ну, двести тысяч франков…
– Выходит, ему не было никакого смысла идти за деньгами в банк?
– Погодите… По утрам я здесь, и в сейфе всегда имеется приличная сумма… Ведь я ухожу в банк положить выручку предыдущего дня только около полудня… Впрочем, к слову сказать, по утрам я никогда не видел его, поскольку он спал… По вечерам, как я уже говорил вам, он брал деньги только в кассах «Лотоса», «Голубого экспресса» или «Сен-Троп»… А вот днем – совсем иное дело… Потребуйся ему полмиллиона франков в середине дня, он, пожалуй, пошел бы в банк…
– Именно так он и поступил двадцать второго мая… Эта дата ни о чем вам не говорит?
– Ни о чем…
– По вашим документам не предполагалось никаких значительных оплат в этот день или назавтра?
Они вернулись в кабинет мсье Резона, и счетовод просмотрел реестры, перевязанные черной тряпочкой.
– Никаких! – заключил он.
– Вы убеждены, что у вашего хозяина не было интимной связи?
– Для меня эта гипотеза абсолютно невероятна…
– Никто не шантажировал его? Вы можете проверить по банковским ведомостям, не брал ли Буле таким же образом деньги и по другим чекам?
Счетовод достал из своей картотеки какую-то ведомость, скользнул карандашом вдоль колонки цифр.
– В апреле ничего… В марте тоже… И в феврале… В январе опять же ничего…
– Достаточно.
Итак, за последние месяцы Эмиль Буле взял деньги из банка один-единственный раз. Именно этот чек продолжал тревожить комиссара. Он чувствовал, что-то ускользает от него, возможно, что-то важное, и его мысли крутились вокруг этого чека. Он повторил вопрос, который уже задавал:
– Вы убеждены, что ваш хозяин не производил расчетов из рук в руки?
– Я не вижу, за что он мог бы платить таким образом… Я знаю, в это трудно поверить, но вы можете расспросить метра Гайара… В подобных делах мсье Буле был почти маньяк… Он считал, что именно в коммерции нужно твердо держаться в рамках закона. Не забывайте также, что нам не доверяют, полиция глаз с нас не сводит, и не только полиция по борьбе с наркотиками, но и по борьбе с мошенничеством… Вот так-то! Кстати, мне вспоминается одна история. Два года назад в «Сен-Троп» инспектор обнаружил подмену виски в фирменных бутылках… Нет нужды говорить вам, что такое практикуется во многих заведениях… Естественно, акцизные чиновники ухватились за это… Мсье Эмиль поклялся, что ничего не знал. Вмешался его адвокат… И они сумели доказать, что подменой ради собственной выгоды занимался бармен… Хозяин все уладил, и опять же нет нужды говорить, что бармена вышвырнули за дверь… В другой раз я видел мсье Эмиля в еще большем гневе… Он заметил среди посетителей «Голубого экспресса» каких-то подозрительных типов… Когда привыкаешь к определенному кругу людей, сразу замечаешь тех, кто пришел совсем не ради того, ради чего пришли другие, понимаете?.. В этом случае полиции не пришлось вмешиваться… Мсье Эмиль сам рассказал им, что один новый музыкант торговал наркотиками, правда, на черной лестнице…
– И Буле выкинул его вон?
– В тот же вечер…
– Как давно это произошло?
– Да почти три года назад, еще раньше, чем история с барменом…
– Где теперь музыкант?
– Через несколько недель он покинул Францию и работает в Италии.
Ничто из всего этого не объясняло историю пятисот тысяч франков и еще меньше – смерть Буле, которого два дня и три ночи прятали бог знает где, прежде чем подбросить на пустынную улицу, идущую вдоль стены кладбища Пер-Лашез.
– Ваши кабинеты сообщаются с кабаре?
– Вот здесь…
Счетовод открыл небольшую дверь, которую Мегрэ принял за дверцу стенного шкафа. Пришлось зажечь свет, потому что за дверью царила почти полная темнота, и тогда они увидели крутую винтовую лестницу.
– Хотите спуститься?
А почему бы и нет? Мегрэ последовал за мсье Резоном по лестнице, ведущей в комнату, где вдоль стен висели женские наряды, некоторые из них были отделаны соломкой и искусственным жемчугом. На выкрашенном серой краской туалетном столике громоздились баночки с кремом и румянами, карандаши. В комнате витал сладковатый, тошнотворный запах.
Здесь, перед тем как появиться в свете прожекторов, артистки меняли свои городские платья на ту нелепую амуницию, в которой они выступали, а мужчины в зале, чтобы полюбоваться ими, платили за шампанское в пять или шесть раз дороже.
Еще артистки должны были пройти – как это сделали и мсье Резон с Мегрэ – через своего рода кухоньку, отделявшую их комнату от зала.
Два или три пучка солнечного света просачивались в зал через ставни. Стены были сиреневого цвета, на полу валялись серпантин и разноцветные бумажные шарики.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29