И я не думал, не
разговаривал, впитывая каждое мгновение отдыха.
Сушеная конина очень вкусна. Всем выдали кислого,
разбавленного водой вина. Барабаны грохотали совсем близко.
Германцы были рядом, на самом краю освещенного огнем
пространства. Мы прорвемся. Ничего больше не остается. Только это
нужно делать не так, как сегодня утром. Утром мы взбесились,
узнав о предательстве, перебили проводников и больше искали
возможности выместить злость, чем думали об уходе из леса. Мы
станем другими: рассудительными и неудержимыми. Главное -- эта
ночь. Они все равно пойдут на приступ. Нужно устоять.
Прошел час или два. Я задремал, а когда появилась луна,
проснулся. Лагерь немного успокоился. Вдоль частокола стояли
легионеры и лучники. Изредка кто-нибудь спускал тетиву. Видимо,
германцы шныряли поблизости. Хорошо, если бы огонь сжег весь этот
проклятый лес. Но здесь слишком много воды. Быть может, херуски
ждут темноты, ждут, когда костры прогорят? Ночь коротка.
Вначале раздался один голос, потом несколько, потом множество.
Чужак и Сцева сели. Нет, пока нашей когорте никто команды не
давал. Но многие поднялись, и теперь ряд воинов вдоль частокола
стал гуще. Лучники стреляли без перерыва. Снаружи доносились
крики и топот многих ног. На эту сторону начали перелетать камни
и стрелы. Потом легионеры напряглись, приготовили пилумы и --
"Х-хха!" -- разом ударили ими в щели, специально оставленные
между кольями. "Х-хха!" -- еще и еще раз. Как будто херуски
накатывались ровными волнами.
Трех ударов хватило. Спины легионеров расслабились, и вновь
только лучники пускали стрелы.
Неожиданно нашу когорту отправили к западным воротам. Там уже
стояли длинноволосые батавы со своими огромными щитами, длинными
мечами и короткими копьями, окованными ярко начищенной медью.
Ворота сотрясались от ударов снаружи.
Вначале нас пристроили в спину батавам, но вскоре поменяли
другой, более полнокровной когортой. Позади нее поставили две
сотни балеарцев с пращами и дротиками, а нас отвели к частоколу
справа от ворот. Судя по всему, готовилась вылазка.
Атака была уже отбита. Я увидел в щель трупы херусков,
валявшихся во рве. Только у ворот германцы, столпившиеся под
огромным навесом из досок и целых стволов деревьев, пытались
проломить створки. Другая их толпа -- сотни, тысячи черных фигур
на границе освещенного леса -- готовилась прийти на помощь, когда
ворота рухнут.
Раздалась звучная галльская команда. Батавы сгрудились тупым
клином и выставили щиты. Открыли засов, и германцы, ввалившись в
неожиданно распахнутые ворота, напоролись на их копья. Батавы
только на одно мгновение, на один шаг отступили назад. Их ноги
напружинились, они ударили щитами и, как пробку, вытолкнули из
прохода мертвых и еще живых германцев.
Толпа на краю леса перешла в движение. Пока батавы добивали
ломавших ворота, пока отбрасывали в сторону навес, германцы
оказались около них. Топоры, дубины, мечи, рогатины взметнулись в
воздух. Казалось, они сомнут кучку батавов: едва ли треть
последних успела пройти сквозь ворота.
Но гордость сжала мое сердце. Прозвучала еще одна команда, и
германцев встретила сплошная стена из щитов. Ее не могли пробить
ни топоры, ни дубинки, ни стрелы.
Первую минуту батавы просто держали навалившийся на них
безумный людской вал. Потом я увидел в их руках тусклые алые
полоски -- это были копья, которыми они начали работать.
Германцы, словно стая ошпаренных кипятком псов, отхлынули на
несколько шагов назад. Батавы тут же приблизились к ним. Снова
раздался хруст оружия, крики. Падали и батавы, но редко, и их тут
же заменяли другие. С вала в германцев летели стрелы и камни.
Батавы выигрывали пространство.
Херуски теперь не рвались на копья. Основная их масса пятилась
назад, зато несколько самых могучих воинов с огромными топорами в
руках, уворачиваясь от ударов, пытались прорубить брешь в стене
из щитов. Окованное дерево трещало, но выдерживало до тех пор,
пока очередной германский великан не падал, или, воя от боли в
ранах, не скрывался среди сородичей.
Вперед выскочил херуск в кожаной безрукавке с длинной
рогатиной в руках. Он вонзил ее в один из батавских щитов и,
надсадно крича, начал вытягивать его вверх, словно большую рыбу.
Из-за частокола в его сторону сразу же полетели десятки стрел.
Одна из них пробила безрукавку варвара, и тот, взмахивая руками,
повалился на спину.
Все батавы были уже по ту сторону ворот. Они теснили херусков
для того, чтобы могли развернуться легионеры и балеарцы.
Вот и те построились, разделившись на две равные половины, за
правым и левым крылом батавов. От леса к германцам бежали
подкрепления. Но я чувствовал, что сейчас херуски бессильны...
Я с трудом оставался на месте. Я ничего не соображал. Это рев
африканских слонов: "Барра!" -- я не слышал более громогласного и
более воинственного клича! Полетели дротики; легионеры, словно
крылья, охватили германцев с обеих сторон. "Черепаха" батавов
распалась. Первый их ряд пропустил вперед воинов, вооруженных
мечами, которые разрубали щиты германцев как щепки. Варвары почти
не сопротивлялись, вся их огромная толпа подалась назад, увлекая
за собой подкрепления. Мы, те кто стоял на валу, орали и
улюлюкали. Громко пересказывали нижним то, что увидели. "Их
хватает только на один удар!" -- восторженно кричал Марсал. К
воротам сбегались войска со всего лагеря. Они гремели оружием и
требовали, чтобы их выпустили добить германцев. Трибуны, вожди
союзников призывали их остановиться, объясняли, что нужно
дождаться дня: в лесу слишком много врагов.
Батавы дошли только до костров. По чьей-то команде они
остановились. Остановились и легионеры. Вовремя: когда балеарцы
сунулись вслед за бегущими к лесу, из темноты в них полетели тучи
стрел и камней. Легковооруженные опрометью кинулись обратно.
Действительно, варваров там было слишком много. У ворот
сражалась пока только ничтожная часть германцев. Быть может, даже
не столько сражалась, сколько выманивала нас.
Но это -- сегодняшние мои мысли. А тогда я мало что понимал: я
орал "Барра!" и грохотал мечом о щит, приветствуя возвращавшихся
участников вылазки.
Под утро нас отвели с вала и дали поспать. Германцы поодиночке
подбирались к лагерю и пускали стрелы. Где-то -- то приближаясь,
то отдаляясь -- гремели их барабаны. Изредка из леса доносились
песни, похожие на завывания. Но мы были довольны. Отбитый приступ
и удачная вылазка; для уверенности в том, что завтра мы победим и
прорвемся, больше ничего не требовалось.
Я был почти счастлив, когда засыпал у костра.
1 2 3 4 5 6
разговаривал, впитывая каждое мгновение отдыха.
Сушеная конина очень вкусна. Всем выдали кислого,
разбавленного водой вина. Барабаны грохотали совсем близко.
Германцы были рядом, на самом краю освещенного огнем
пространства. Мы прорвемся. Ничего больше не остается. Только это
нужно делать не так, как сегодня утром. Утром мы взбесились,
узнав о предательстве, перебили проводников и больше искали
возможности выместить злость, чем думали об уходе из леса. Мы
станем другими: рассудительными и неудержимыми. Главное -- эта
ночь. Они все равно пойдут на приступ. Нужно устоять.
Прошел час или два. Я задремал, а когда появилась луна,
проснулся. Лагерь немного успокоился. Вдоль частокола стояли
легионеры и лучники. Изредка кто-нибудь спускал тетиву. Видимо,
германцы шныряли поблизости. Хорошо, если бы огонь сжег весь этот
проклятый лес. Но здесь слишком много воды. Быть может, херуски
ждут темноты, ждут, когда костры прогорят? Ночь коротка.
Вначале раздался один голос, потом несколько, потом множество.
Чужак и Сцева сели. Нет, пока нашей когорте никто команды не
давал. Но многие поднялись, и теперь ряд воинов вдоль частокола
стал гуще. Лучники стреляли без перерыва. Снаружи доносились
крики и топот многих ног. На эту сторону начали перелетать камни
и стрелы. Потом легионеры напряглись, приготовили пилумы и --
"Х-хха!" -- разом ударили ими в щели, специально оставленные
между кольями. "Х-хха!" -- еще и еще раз. Как будто херуски
накатывались ровными волнами.
Трех ударов хватило. Спины легионеров расслабились, и вновь
только лучники пускали стрелы.
Неожиданно нашу когорту отправили к западным воротам. Там уже
стояли длинноволосые батавы со своими огромными щитами, длинными
мечами и короткими копьями, окованными ярко начищенной медью.
Ворота сотрясались от ударов снаружи.
Вначале нас пристроили в спину батавам, но вскоре поменяли
другой, более полнокровной когортой. Позади нее поставили две
сотни балеарцев с пращами и дротиками, а нас отвели к частоколу
справа от ворот. Судя по всему, готовилась вылазка.
Атака была уже отбита. Я увидел в щель трупы херусков,
валявшихся во рве. Только у ворот германцы, столпившиеся под
огромным навесом из досок и целых стволов деревьев, пытались
проломить створки. Другая их толпа -- сотни, тысячи черных фигур
на границе освещенного леса -- готовилась прийти на помощь, когда
ворота рухнут.
Раздалась звучная галльская команда. Батавы сгрудились тупым
клином и выставили щиты. Открыли засов, и германцы, ввалившись в
неожиданно распахнутые ворота, напоролись на их копья. Батавы
только на одно мгновение, на один шаг отступили назад. Их ноги
напружинились, они ударили щитами и, как пробку, вытолкнули из
прохода мертвых и еще живых германцев.
Толпа на краю леса перешла в движение. Пока батавы добивали
ломавших ворота, пока отбрасывали в сторону навес, германцы
оказались около них. Топоры, дубины, мечи, рогатины взметнулись в
воздух. Казалось, они сомнут кучку батавов: едва ли треть
последних успела пройти сквозь ворота.
Но гордость сжала мое сердце. Прозвучала еще одна команда, и
германцев встретила сплошная стена из щитов. Ее не могли пробить
ни топоры, ни дубинки, ни стрелы.
Первую минуту батавы просто держали навалившийся на них
безумный людской вал. Потом я увидел в их руках тусклые алые
полоски -- это были копья, которыми они начали работать.
Германцы, словно стая ошпаренных кипятком псов, отхлынули на
несколько шагов назад. Батавы тут же приблизились к ним. Снова
раздался хруст оружия, крики. Падали и батавы, но редко, и их тут
же заменяли другие. С вала в германцев летели стрелы и камни.
Батавы выигрывали пространство.
Херуски теперь не рвались на копья. Основная их масса пятилась
назад, зато несколько самых могучих воинов с огромными топорами в
руках, уворачиваясь от ударов, пытались прорубить брешь в стене
из щитов. Окованное дерево трещало, но выдерживало до тех пор,
пока очередной германский великан не падал, или, воя от боли в
ранах, не скрывался среди сородичей.
Вперед выскочил херуск в кожаной безрукавке с длинной
рогатиной в руках. Он вонзил ее в один из батавских щитов и,
надсадно крича, начал вытягивать его вверх, словно большую рыбу.
Из-за частокола в его сторону сразу же полетели десятки стрел.
Одна из них пробила безрукавку варвара, и тот, взмахивая руками,
повалился на спину.
Все батавы были уже по ту сторону ворот. Они теснили херусков
для того, чтобы могли развернуться легионеры и балеарцы.
Вот и те построились, разделившись на две равные половины, за
правым и левым крылом батавов. От леса к германцам бежали
подкрепления. Но я чувствовал, что сейчас херуски бессильны...
Я с трудом оставался на месте. Я ничего не соображал. Это рев
африканских слонов: "Барра!" -- я не слышал более громогласного и
более воинственного клича! Полетели дротики; легионеры, словно
крылья, охватили германцев с обеих сторон. "Черепаха" батавов
распалась. Первый их ряд пропустил вперед воинов, вооруженных
мечами, которые разрубали щиты германцев как щепки. Варвары почти
не сопротивлялись, вся их огромная толпа подалась назад, увлекая
за собой подкрепления. Мы, те кто стоял на валу, орали и
улюлюкали. Громко пересказывали нижним то, что увидели. "Их
хватает только на один удар!" -- восторженно кричал Марсал. К
воротам сбегались войска со всего лагеря. Они гремели оружием и
требовали, чтобы их выпустили добить германцев. Трибуны, вожди
союзников призывали их остановиться, объясняли, что нужно
дождаться дня: в лесу слишком много врагов.
Батавы дошли только до костров. По чьей-то команде они
остановились. Остановились и легионеры. Вовремя: когда балеарцы
сунулись вслед за бегущими к лесу, из темноты в них полетели тучи
стрел и камней. Легковооруженные опрометью кинулись обратно.
Действительно, варваров там было слишком много. У ворот
сражалась пока только ничтожная часть германцев. Быть может, даже
не столько сражалась, сколько выманивала нас.
Но это -- сегодняшние мои мысли. А тогда я мало что понимал: я
орал "Барра!" и грохотал мечом о щит, приветствуя возвращавшихся
участников вылазки.
Под утро нас отвели с вала и дали поспать. Германцы поодиночке
подбирались к лагерю и пускали стрелы. Где-то -- то приближаясь,
то отдаляясь -- гремели их барабаны. Изредка из леса доносились
песни, похожие на завывания. Но мы были довольны. Отбитый приступ
и удачная вылазка; для уверенности в том, что завтра мы победим и
прорвемся, больше ничего не требовалось.
Я был почти счастлив, когда засыпал у костра.
1 2 3 4 5 6