ОТЕЦ-ОСНОВАТЕЛЬ


Перед самыми сумерками Уинстон-Кэрби возвращался домой по заросшей
вереском пустоши и думал, что природа показывает себя сейчас во всей
красе. Солнце медленно погружалось в пурпурную пену облаков, и на низины
уже пал серебристо-серый туман. Порой ему казалось, что сама вечность
притихла, затаила дыхание.
День выдался хороший, и было приятно возвращаться домой, где все уже
ждут его: стол накрыт, камин пылает, бутылки откупорены. Как жаль, что
никто не составил ему компании в прогулке, хотя именно сейчас он был рад
этому. Иногда хочется побыть одному. Почти сто лет провел он на борту
космического корабля и почти всегда - на людях.
Но теперь это было позади, и они все шестеро могли поселиться здесь и
вести жизнь, о которой мечтали. Прошло всего несколько недель, а планета
уже кажется домом; пройдут годы, и она на самом деле станет их домом, даже
более родным, чем Земля.
И вот уже в который раз он радовался и удивлялся, как им вообще все
удалось. Невероятно, как это Земля могла выпустить шестерых бессмертных из
своих цепких рук. Земля действительно очень нуждалась в своих бессмертных,
и то, что не один, а шестеро могли ускользнуть, чтобы начать жить так, как
им хочется, было совершенно непостижимым. И все-таки это произошло.
"Есть тут что-то странное", - говорил себе Уинстон-Кэрби. Во время
своего векового полета от Земли они часто говорили об этом и удивлялись,
как все случилось. Помнится, Крэнфорд-Адамс был убежден, что это хитрая
ловушка, но прошло сто лет, а никакой ловушки и в помине нет;
Крэнфорд-Адамс, пожалуй, ошибался.
Уинстон-Кэрби поднялся на вершину небольшого холма и в сгущавшихся
сумерках увидел дом, - именно о таком он мечтал все эти годы, только такой
дом и надо было строить в этом прекрасном крае, разве что роботы
перестарались и сделали его слишком большим. Но он утешал себя: таковы уж
эти роботы - работящие, добросовестные, услужливые, но порой невыносимо
глупые.
Он стоял на вершине холма и разглядывал дом. Сколько раз, собравшись
за обеденным столом, он и его товарищи обсуждали план будущего дома! Как
часто сомневались они в том, насколько точны сведения об этой планете,
которую они долго выбирали по "Картотеке исследований", как боялись, что в
действительности она окажется совсем не такой, какой ее описывали.
И наконец вот оно - что-то от Харди, что-то из "Баскервильской
собаки" - давняя мечта, ставшая явью.
Вот усадьба - во всех окнах горит свет, - темная громада пристроек
для скота, который они привезли с собой в корабле в виде замороженных
эмбрионов и сейчас поместили в инкубатор, там - равнина, на которой через
несколько месяцев будут поля и сады, а на севере стоит корабль,
проделавший огромный путь. И вдруг на глазах Уинстона-Кэрби прямо над
носом корабля загорелась первая яркая звездочка. Корабль и звезда были в
точности похожи на традиционную рождественскую свечу.
Ликующий от переполнявшего его счастья, Уинстон-Кэрби стал спускаться
с холма; в лицо повеяло ночной прохладой, в воздухе стоял знакомый
издревле запах вереска.
"Грешно так радоваться", - думал он, но на это есть причины. Летели
удачно, сели на планету успешно, и вот он здесь, - полновластный хозяин
целой планеты, на которой когда-нибудь станет основателем рода и династии.
И у него масса времени впереди - нет нужды торопиться. Впереди, если
понадобится, целая вечность.
И, что лучше всего, - у него хорошие товарищи.
Они будут ждать момента, когда он появится на пороге. Они посмеются и
сразу выпьют, потом не спеша пообедают, а позже будут пить бренди перед
пылающим камином. И разговаривать неторопливо, задушевно, дружелюбно.
Именно разговоры лучше, чем что бы то ни было, помогли им не потерять
рассудка за время векового космического полета. Именно это - их приязнь,
согласие по поводу наиболее утонченных сторон человеческой культуры,
понимание искусства, любовь к литературе, интерес к философии. Нечасто
шестеро людей могут прожить вместе сотню лет без единой ссоры, без
размолвок.
В усадьбе они уже ждут его; свечи зажжены, коктейли готовы, идет
беседа, и в комнате тепло от дружелюбия и полного взаимопонимания.
Крэнфорд-Адамс сидит в большом кресле перед камином, глядит на пламя
и думает - ведь в группе он самый глубокий мыслитель. А Эллин-Бэрбидж
стоит, облокотившись на каминную доску и сжимая в руке стакан, с
блестящими от хорошего настроения глазами. Козетта-Миддлтон разговаривает
с ним и смеется, потому что она хохотушка. У нее легкий, как у эльфа, нрав
и золотистые волосы. Анна-Куинз, вероятнее всего, читает, свернувшись в
кресле, а Мери-Фойл просто ждет его, радуясь жизни и друзьям.
Это товарищи по долгому путешествию - такие отзывчивые, терпимые и
добрые, что и в целый век не потускнела красота их дружбы.
Подумав о пятерых, которые ждут его, Уинстон-Кэрби против своего
обыкновения побежал; ему страстно захотелось быть с ними, рассказать о
прогулке по пустоши, обсудить некоторые детали совместных планов.
Он перешел на шаг. Как обычно, ветер с наступлением темноты стал
холодным, и Уинстон-Кэрби поднял воротник куртки, чтобы хоть как-то
защититься от него.
Он подошел к двери и немного постоял на холоде, в который раз любуясь
массивной деревянной конструкцией и приземистой солидностью здания.
Усадьба построена на века, дабы внушить будущему поколению чувство
прочности существования.
Он нажал на защелку, надавил дверь плечом, и она медленно отворилась.
Изнутри пахнуло теплым воздухом. Уинстон-Кэрби вошел в прихожую и закрыл
за собой дверь. Сняв шапку и куртку, он стал искать, куда бы повесить их,
нарочно топая и шаркая ногами, чтобы дать знать другим о своем
возвращении.
Но его никто не приветствовал, не слышно было счастливого смеха -
там, в комнате, царила тишина.
Уинстон-Кэрби повернулся так резко, что рукой задел куртку и сорвал
ее с крючка. Она шурша упала на пол.
Он было побежал, но ноги стали как ватные, и он зашаркал ими, обмирая
от страха.
Дошел до двери в комнату и остановился, не решаясь от ужаса двинуться
дальше. Расставив руки, он вцепился в дверные косяки.
В комнате никого не было. Мало того - комната совершенно
переменилась. И не просто потому, что исчезли товарищи - исчезла также
богатая обстановка комнаты, исчезли ее уют и благородный вид.
Не было ни ковров на полу, ни занавесей на окнах, ни картин на
стенах.
1 2 3 4