.. - пробормотал друг музыканта. - Дорвался до власти.
Теперь будет нас гнать, пока не загонит до смерти, а зачем? Дал бы уж
спокойно сдохнуть... Сыграем в четыре руки?
- Потом, - сказал музыкант, чуть улыбаясь. - Наверное, женщины уже
спят.
- Пора и нам, - сказал пилот, услышав его слова, и стал неторопливо
складывать карту, начавшую уже протираться на сгибах. За окном разгоралось
белое мертвое зарево, словно из-за горизонта натекал расплавленный металл.
- Чья очередь дежурить первый час?
- Моя, - сказал шофер. Пилот с сомнением посмотрел на него, потом на
друга музыканта. - Моя, моя.
- Занавесить бы чем-нибудь окна, - опустив глаза, пробормотал друг
музыканта.
Шофер хохотнул и добавил:
- Горячую ванну и духи от этого... от Диора.
- Вам не понять, - вступился музыкант, - он очень чутко спит. Я и сам
такой, а вы - нет.
- Спать, спать, - сказал пилот.
- Еще не хочется, - смущенно сказал музыкант. - Как-то... все дрожит.
Давайте я подежурю, а?
Инженер, ухмыляясь, развалился на полу, широко раскинув длинные ноги
и подложив под голову вещмешок.
- Пойди лучше погуляй перед сном, - пошутил он. - Соловья послушай в
ближайшей роще... цветочки собери...
Музыкант улыбнулся и сам не зная зачем послушно вышел из комнаты.
Сразу в коридоре, в электросварочном свете сумасшедшего утра он
увидел стоящую откинувшись на стену дочь.
- Что ты тут? - испуганно спросил он.
- Слушаю, что вы говорите, - ответила она без тени смущения. - Не
могу спать так сразу. Слишком устала.
- Ах, ты... - он осторожно провел ладонью по ее склеившимся от пота и
грязи волосам. Она испуганно отпрянула:
- Нет, нет, я противная, пыльная... не надо.
- Что ты говоришь такое...
- Нет-нет, - она вытянула руки вперед, защищаясь, словно он нападал,
- правда... Мы дойдем до реки, - мечтательно произнесла она, - до чистой
прохладной реки, и сами станем чистыми и прохладными, вот тогда...
господи, как я устала. Если бы все на меня не оглядывались, я бы уже
умерла.
- Я теперь буду идти затылком вперед, хочешь? - серьезно предложил
он, и она наконец улыбнулась - едва заметно, но все же улыбнулась. Он взял
ее за руку.
- Я слышала, что пилот говорил о нас, - тихо произнесла она, глядя в
пол, и пальцы ее задрожали в руке музыканта. - Мы ваше будущее, да?
- Как всегда.
- Он ведь очень хороший человек, правда?
- Правда. Теперь нет плохих. Это слишком большая роскошь - быть
плохим.
- Ты странно говоришь. Думаешь, чем нам хуже, тем мы лучше? А вот
мама говорит, все хорошие да добрые, покуда делить нечего.
- А ты сама как думаешь?
- Мама права, наверное... Только я думаю, люди вообще не меняются -
уж какой есть, такой и будет, что с ним ни делай.
- Люди меняются, - ласково, убеждающе проговорил он. - В людях очень
много намешано, самого разного, и это разное все время друг с другом
взаимодействует, а наружу - то одно выскочит, то другое...
- Так сладко тебя слушать, - прервала она и, вдруг подняв лицо,
завороженно уставилась ему в глаза. - Будто ты все знаешь и все можешь.
Хочу ребенка от тебя.
У него перехватило дыхание. Он осторожно потянул ее к себе, и она со
вздохом прислонилась щекой к его груди. Сердце его отчаянно билось в
радостном ожидании. Точно он сел к роялю. Она была такая маленькая...
Совсем беззащитная, как ребенок. Ребенок. Он попытался представить ребенка
у себя на руках, но не смог. Скрипку мог. Автомат теперь тоже мог. Мы все
тоскуем по детству, подумал он, всю жизнь стремимся вернуться в детство...
Но сделать это можно лишь одним способом. Буду очень любить их, понял он.
Только бы дойти до чистой реки, туда, где не понадобится дрожать за него
ежесекундно и видеть в кошмарных снах, что его утащили крысы.
- Нравлюсь? - спросила она. Руки ее бессильно висели, ничего не
желая.
- Да!.. - выдохнул он.
- Я очень хочу нравиться. А то совсем не будет сил идти. Вы нас не
бросите, правда?
- Ты с ума сошла... - Он обнял ее за плечи и прижал к себе.
- А мама боится, что бросите. Она говорит, мужчины не любят
бесполезного груза. Ты знай - я не бесполезная.
Он стиснул ее голову в ладонях. Она прятала лицо.
- Дай поцеловать тебя.
- Нет-нет, я грязная...
- Какая глупость! Дай, - он задыхался, - пожалуйста!.. Ты сразу все
поймешь!
Она выскользнула из его рук, медленно отступила, пятясь, к двери в
комнату, где ее ждала мать. Поправила волосы.
- Нет, потом... все - потом. Только не бросайте...
Какое теперь может быть "потом", подумал он, но не произнес вслух,
боясь уговаривать, потому что уговаривать - все равно что насиловать.
Сказал:
- Спасибо за "потом".
- Ты странный. Я могла бы умереть за тебя, правда. - И она скользнула
в проем, и дверь плотно закрылась за ней.
...Не спалось. Комнату заливал раскаленный белый свет, нечем было
дышать; в густом мертвом воздухе плясала пыль. Пот жег мозоли и ссадины,
ныли натруженные мышцы. Мужчины ворочались, расстегивали пуговицы, наконец
пилот сел и обхватил колени руками, пустым взглядом уставясь в пустое
окно. И тогда музыкант спросил:
- Хотите, я сыграю?
Молчание длилось с минуту. Прямоугольник слепящего окна отражался в
неподвижных глазах пилота.
- Сыграй, - сказал пилот.
За роялем музыканту стало страшно. Это казалось кощунством - играть
здесь. Здесь можно было только стрелять и есть, и брести через барханы -
до конца дней. Сейчас, подождите, взмолился он. Я не знал, что это так
трудно - сделать первое движение... На него смотрели. Он вдруг увидел, что
в дверях стоят и мать и дочь и тоже ждут. Он вспомнил ее завороженный
взгляд и почувствовал, что сможет все. Еще час назад она была для него
лишь насмерть уставшей, почти незнакомой молчаливой девочкой, - и вдруг
оказалось, она настолько нуждается в нем, что любит его. Он опустил пальцы
на клавиши. Ему показалось, будто он опустил пальцы на ее хрупкие плечи.
Рояль всколыхнулся; по комнате проплыл широкий, медлительный звук. Такой
нездешний... Он словно прорвался из прежней жизни, которая теперь казалась
приснившейся в неправдоподобно сладком сне. Он доказал, что она не
приснилась, что она была, что она может быть. Он мягко огладил задубевшие
лица; он вкрадчиво протек в уши и заколебался там, затрепетал,
зашевелился, как ребенок в материнском чреве, готовясь к жизни и пробуя
силы... И существование вновь получило смысл; впервые за последние недели
музыкант понял, что действительно остался жив. И останется жить дальше.
Чистая река и светозарные вершины гор были совсем рядом. А если кипящий
океан все же доберется до нас, я поставлю ее у себя за спиной, думал
музыкант, и первый удар приму на себя.
1 2 3 4 5 6