А как выбирала-то, как
наряд подвенечный, по рубль тридцать...
- А колбаса?
- Колбасу мы с мамой съели... Ой, так не держи, волосы пересушишь! -
Постниковская девочка непроизвольно качнулась в сторону подруги и на миг
прижалась животом к локтю Постникова. Неожиданно для себя Постников
вздрогнул сладко, как мальчишка. Девочка отдернула руку с ножницами от его
затылка:
- Что, больно сделала?
- Нет, что вы...
- Простите... Никогда не смей так фен держать! Из-за тебя чуть голову
человеку не снесла... А вы опять военный? - вдруг спросила она Постникова,
и обе почему-то снова засмеялись.
- Нет, - ответил Постников с сожалением. - Я научник.
Он до сих пор как-то стеснялся называть себя ученым.
- Ой, - обрадовалась девочка, - придумайте мне стул, чтобы сам ездил
кругом кресла и когда надо поднимался. А то все гены да атомы - а к вечеру
так ноги отстоишь, что никакая колбаса не радует...
Они опять засмеялись, и Постников засмеялся тоже.
- Обязательно, - пообещал он. Под простыней он совсем задохнулся, и
сердце ощущалось все сильнее. Зря пошел, думал он. Надо было до холодов
подождать.
Седовласый встал, сунул своей девочке мятую бумажку и сказал
отчетливо:
- С вас десять копеек. Я смотрел прейскурант.
Последнее слово он произнес зачем-то с претензией на прононс:
"прайскуран". Девочка фыркнула, сунулась в ящик стола и дала ему
гривенник. Седовласый, с какой-то гневливой силой ударяя своей породистой
тростью в пол, прошагал к двери, а там обернулся и звенящим от негодования
голосом выкрикнул:
- Срам!! Общество изнемогает от вашей проституции! Как можете вы жить
без морали - вы, молодые девушки! Лучшие люди России всегда видели в вас
хранительниц чистоты! А вы! Хоть бы помалкивали!
И вышел. Девчата оторопели на миг, потом засмеялись. Ножницы снова
бодро запрыгали, позвякивая, вокруг головы Постникова.
- Вот олух старый! Башки себе помыть не может, а туда же...
- Они везде так, - сказала постниковская девочка хладнокровно. - Сами
всю жизнь помалкивали, теперь всех заткнуть рады - вот и вся их мораль.
Плюнь. Старики подают хорошие советы, вознаграждая себя за то, что уже не
могут подавать дурных примеров.
- Это кто изрек? - спросил изумленный Постников.
- Ларошфуко, - ответила девочка. - Освежить?
Час "пик" давно отхлынул, и в автобусе можно было стоять довольно
свободно. Постников поозирался-поозирался и остался в конце салона,
протянув руку к поручню и посасывая сразу две таблетки валидола. Думать он
уже не мог и только смотрел вокруг. Мысли - все как одна - казались в этой
духоте и суете нестерпимо скучными и лишними, выдуманными какими-то. Когда
автобус замирал у светофоров, становилось совсем нечем дышать. Надо было
на дачу, снуло тосковал Постников.
- Нет, ну ты послушай, чего пишет! - громко сказал, потрясая листком
письма, сидевший напротив Постникова полный мужчина в черном бархатном
костюме, по меньшей мере английском, и толкнул локтем пребывавшую между
ним и окном увешанную фирменной одеждой женщину. Женщина со скукой
смотрела в окно, а на коленях у нее сидела маленькая импортная принцесса
лет семи. На коленях у принцессы стояла авоська джинсовой ткани с
изображением какой-то монтаны, вся в ярких наклейках с пальмами; из
авоськи единообразно, как патроны из обоймы, чуть наклонно торчали четыре
горлышка портвейна розового крепкого. Дефицит где-то выбросили, глядя на
горлышки, мельком подумал Постников. Принцесса увлеченно ковыряла пробки
пальчиком. Женщина степенно повернула к мужчине увенчанную странной
прической голову. Крупная золотая серьга, колыхнувшись в ее ухе, окатила
глаза Постникова горячим лучом. Мужчина принялся читать:
- "С Колюхой не встречаюсь, не могу видеть. Но если нарвусь, полжизни
точно отниму. А было так, они с Вовиком добра насадились, а до этого еще с
Людой с лесопильни выпили по бутылке. Сел на мой мотоцикл и газанул.
Мотоцикл и встал на дыбы. То есть врезался в забор. Короче, побили стекло
лобовое, фару, зеркала, аккумулятор вытек весь. Батя озверел, да после
плюнул", - мужчина опять громко засмеялся, мотая лысеющей, лоснящейся от
пота головой. Женщина, не издав ни звука, столь же плавно отвернулась.
Сын был дома, но куда-то собирался. Губы его были пунцовыми и чуть
припухли. В воздухе мерцал осторожный запах незнакомых Постникову духов.
- А, привет! - сказал сын обрадованно. - А я уж думаю, куда ты
запропал. Мать звонила из своей Тьмутаракани - я сказал, ты еще не пришел.
- Правильно сказал, - одобрил Постников. Он был едва живой от
усталости. - Всегда говори правду.
Сын довольно хохотнул.
- Как она там? Что говорила?
- Здорова... Куда пиджак? Пиджаку на вешалке место, он же так форму
теряет!
- Плевать, пускай теряет... Что мама сказала?
- Командировку ей продлили, - сказал сын, аккуратно увешивая на
вешалку постниковский пиджак.
- Надолго?
- На неделю.
- Ничего себе! Почему?
- Да я толком не понял... некогда было вникать, знаешь.
- Ясно.
- Мясо там еще осталось, мы не все съели. Так что ужинай.
- Спасибо. Мне мама ничего не передавала?
- М-м-м... Что-то она такое говорила, погоди...
- Вспомни, пожалуйста, - Постников в одних трусах плюхнулся в кресло
у раскрытого настежь окна. В окно заглядывали молодые березки, любовно
посаженные жильцами лет десять назад. Мне тогда было сколько Свирскому
сейчас, подумал Постников и с омерзением провел ладонью по своему влажному
животу. Живот был небольшой еще, но уже трясущийся и какой-то голубоватый
- такого цвета, наверное, будет синтетическое молоко, когда всемогущая
наука подарит его людям. Постникову смертельно захотелось, чтобы жена
передала ему нечто бессмысленно лирическое, десятилетней давности. А еще
лучше - двадцатилетней. Например: я ужасно соскучилась, без тебя уснуть не
могу, а если задремываю - вижу тебя во сне... И чтобы Павка вспомнил.
- Из башки вон, - сказал Павка. - Слушай, я уйду сейчас.
- Куда?
- К Вальке. У него дээсовская выставка на квартире сегодня.
Социальные акварели.
- Когда вернешься?
- Да я, может, не вернусь. Ты ложись, не жди меня. А! - Павка хлопнул
себя по лбу. - Велела белье не занашивать. Если, говорит, сами простирнуть
не соберемся, складировать в таз под раковиной - приедет, обработает. А
то, говорит, никакой отбеливатель не возьмет.
- Ясно, - сказал Постников бравым голосом. - Ты исполнил?
- А то! Трудно, что ли?
- Молоток. Беги, ладно. Позвони только, когда сообразишь, вернешься
или нет.
1 2 3 4 5 6
наряд подвенечный, по рубль тридцать...
- А колбаса?
- Колбасу мы с мамой съели... Ой, так не держи, волосы пересушишь! -
Постниковская девочка непроизвольно качнулась в сторону подруги и на миг
прижалась животом к локтю Постникова. Неожиданно для себя Постников
вздрогнул сладко, как мальчишка. Девочка отдернула руку с ножницами от его
затылка:
- Что, больно сделала?
- Нет, что вы...
- Простите... Никогда не смей так фен держать! Из-за тебя чуть голову
человеку не снесла... А вы опять военный? - вдруг спросила она Постникова,
и обе почему-то снова засмеялись.
- Нет, - ответил Постников с сожалением. - Я научник.
Он до сих пор как-то стеснялся называть себя ученым.
- Ой, - обрадовалась девочка, - придумайте мне стул, чтобы сам ездил
кругом кресла и когда надо поднимался. А то все гены да атомы - а к вечеру
так ноги отстоишь, что никакая колбаса не радует...
Они опять засмеялись, и Постников засмеялся тоже.
- Обязательно, - пообещал он. Под простыней он совсем задохнулся, и
сердце ощущалось все сильнее. Зря пошел, думал он. Надо было до холодов
подождать.
Седовласый встал, сунул своей девочке мятую бумажку и сказал
отчетливо:
- С вас десять копеек. Я смотрел прейскурант.
Последнее слово он произнес зачем-то с претензией на прононс:
"прайскуран". Девочка фыркнула, сунулась в ящик стола и дала ему
гривенник. Седовласый, с какой-то гневливой силой ударяя своей породистой
тростью в пол, прошагал к двери, а там обернулся и звенящим от негодования
голосом выкрикнул:
- Срам!! Общество изнемогает от вашей проституции! Как можете вы жить
без морали - вы, молодые девушки! Лучшие люди России всегда видели в вас
хранительниц чистоты! А вы! Хоть бы помалкивали!
И вышел. Девчата оторопели на миг, потом засмеялись. Ножницы снова
бодро запрыгали, позвякивая, вокруг головы Постникова.
- Вот олух старый! Башки себе помыть не может, а туда же...
- Они везде так, - сказала постниковская девочка хладнокровно. - Сами
всю жизнь помалкивали, теперь всех заткнуть рады - вот и вся их мораль.
Плюнь. Старики подают хорошие советы, вознаграждая себя за то, что уже не
могут подавать дурных примеров.
- Это кто изрек? - спросил изумленный Постников.
- Ларошфуко, - ответила девочка. - Освежить?
Час "пик" давно отхлынул, и в автобусе можно было стоять довольно
свободно. Постников поозирался-поозирался и остался в конце салона,
протянув руку к поручню и посасывая сразу две таблетки валидола. Думать он
уже не мог и только смотрел вокруг. Мысли - все как одна - казались в этой
духоте и суете нестерпимо скучными и лишними, выдуманными какими-то. Когда
автобус замирал у светофоров, становилось совсем нечем дышать. Надо было
на дачу, снуло тосковал Постников.
- Нет, ну ты послушай, чего пишет! - громко сказал, потрясая листком
письма, сидевший напротив Постникова полный мужчина в черном бархатном
костюме, по меньшей мере английском, и толкнул локтем пребывавшую между
ним и окном увешанную фирменной одеждой женщину. Женщина со скукой
смотрела в окно, а на коленях у нее сидела маленькая импортная принцесса
лет семи. На коленях у принцессы стояла авоська джинсовой ткани с
изображением какой-то монтаны, вся в ярких наклейках с пальмами; из
авоськи единообразно, как патроны из обоймы, чуть наклонно торчали четыре
горлышка портвейна розового крепкого. Дефицит где-то выбросили, глядя на
горлышки, мельком подумал Постников. Принцесса увлеченно ковыряла пробки
пальчиком. Женщина степенно повернула к мужчине увенчанную странной
прической голову. Крупная золотая серьга, колыхнувшись в ее ухе, окатила
глаза Постникова горячим лучом. Мужчина принялся читать:
- "С Колюхой не встречаюсь, не могу видеть. Но если нарвусь, полжизни
точно отниму. А было так, они с Вовиком добра насадились, а до этого еще с
Людой с лесопильни выпили по бутылке. Сел на мой мотоцикл и газанул.
Мотоцикл и встал на дыбы. То есть врезался в забор. Короче, побили стекло
лобовое, фару, зеркала, аккумулятор вытек весь. Батя озверел, да после
плюнул", - мужчина опять громко засмеялся, мотая лысеющей, лоснящейся от
пота головой. Женщина, не издав ни звука, столь же плавно отвернулась.
Сын был дома, но куда-то собирался. Губы его были пунцовыми и чуть
припухли. В воздухе мерцал осторожный запах незнакомых Постникову духов.
- А, привет! - сказал сын обрадованно. - А я уж думаю, куда ты
запропал. Мать звонила из своей Тьмутаракани - я сказал, ты еще не пришел.
- Правильно сказал, - одобрил Постников. Он был едва живой от
усталости. - Всегда говори правду.
Сын довольно хохотнул.
- Как она там? Что говорила?
- Здорова... Куда пиджак? Пиджаку на вешалке место, он же так форму
теряет!
- Плевать, пускай теряет... Что мама сказала?
- Командировку ей продлили, - сказал сын, аккуратно увешивая на
вешалку постниковский пиджак.
- Надолго?
- На неделю.
- Ничего себе! Почему?
- Да я толком не понял... некогда было вникать, знаешь.
- Ясно.
- Мясо там еще осталось, мы не все съели. Так что ужинай.
- Спасибо. Мне мама ничего не передавала?
- М-м-м... Что-то она такое говорила, погоди...
- Вспомни, пожалуйста, - Постников в одних трусах плюхнулся в кресло
у раскрытого настежь окна. В окно заглядывали молодые березки, любовно
посаженные жильцами лет десять назад. Мне тогда было сколько Свирскому
сейчас, подумал Постников и с омерзением провел ладонью по своему влажному
животу. Живот был небольшой еще, но уже трясущийся и какой-то голубоватый
- такого цвета, наверное, будет синтетическое молоко, когда всемогущая
наука подарит его людям. Постникову смертельно захотелось, чтобы жена
передала ему нечто бессмысленно лирическое, десятилетней давности. А еще
лучше - двадцатилетней. Например: я ужасно соскучилась, без тебя уснуть не
могу, а если задремываю - вижу тебя во сне... И чтобы Павка вспомнил.
- Из башки вон, - сказал Павка. - Слушай, я уйду сейчас.
- Куда?
- К Вальке. У него дээсовская выставка на квартире сегодня.
Социальные акварели.
- Когда вернешься?
- Да я, может, не вернусь. Ты ложись, не жди меня. А! - Павка хлопнул
себя по лбу. - Велела белье не занашивать. Если, говорит, сами простирнуть
не соберемся, складировать в таз под раковиной - приедет, обработает. А
то, говорит, никакой отбеливатель не возьмет.
- Ясно, - сказал Постников бравым голосом. - Ты исполнил?
- А то! Трудно, что ли?
- Молоток. Беги, ладно. Позвони только, когда сообразишь, вернешься
или нет.
1 2 3 4 5 6