Трость казалась неестественно длинной, свист микролокатора в очках отдаленно напоминал мелодию из «Catalogue d'Oiseaux» Мессиана. Я замер, потрясенный впечатлением. Мимо с гудением проносились легковые электромобили, ветер швырял в уши множество звуков, которые сливались в какофонию. Да, Рамона не найти, не стоит и пытаться; к тому же незачем вмешивать его в это дело. Рамон — мой лучший друг. Сколько раз мы встречались с ним в клубе Уоррена, сколько раз играли в звуковой пинг-понг; порой нас разбирал такой смех, что мы никак не могли успокоиться — а разве не в том заключается дружба?
Отвлекшись на подобные мысли, сбитый с толку музыкой ветра и уличного движения, я окончательно перестал ориентироваться. Вдоль тротуара, чуть не задев меня, промчалась машина. Заблудился! «Извините, это Пенсильвания-авеню или Кей-стрит?» Медленное продвижение вперед, разбитые бутылки, гвозди, торчащие из брошенных кем-то досок, провода, свисающие с дерева или дорожного знака, собачье дерьмо на тротуаре, поджидающее, когда я на него наступлю. Чтобы кинуть меня под автобус, автомобили с бесшумными электродвигателями, подонки, которым все равно, кто перед ними — слепой, увечный или какой еще, канализационные люки без крышек, бешеные собаки, оскалившиеся из-под заборов, готовые в любой момент тяпнуть за ногу… Однако я преодолел все опасности. Должно быть, я смахивал на безумца, крадясь на цыпочках по тротуару и размахивая тростью, как человек, который сражается с бесами.
АО. К тому времени, когда я добрался до квартиры, меня переполняла ярость. Включив «Выходи» Стива Райха (там несчетное количество раз повторялась фраза «Выходи, покажись») настолько громко, насколько мог вынести, я принялся курсировать по комнатам, то бранясь, то плача (резь в глазах) под звуки музыки. Составил целую сотню никуда не годных планов мщения Джереми Блесингейму и его таинственным начальникам, добрых пятнадцать минут чистил зубы, чтобы избавиться от привкуса кофе во рту.
К утру выработался сравнительно приемлемый план, Настало время действовать. Была суббота, значит, на работе меня никто не потревожит. Я вошел в кабинет, открыл шкафчик с картотекой и зашелестел бумагами, притворяясь, будто перекладываю их из кейса в картотечные ящики. После чего, гораздо тише, извлек большую мышеловку, которую купил по дороге, и написал на ней: «Попался. В следующий раз убью» — и поставил ящик сразу за пачкой документов. Походило на то, что осуществляется одна из моих свирепых юношеских фантазий. А впрочем, какая разница? Это лучший способ наказать мерзавцев и научить их держаться подальше. Когда кто-нибудь попытается достать из ящика документы, мышеловка сработает, а заодно порвет ленту, которую я разложил определенным образом, чтобы сразу узнать, заглядывали гости на огонек или нет.
Первый шаг сделан.
СА. В «Тренодии памяти жертв Хиросимы» Пендерецкого есть момент, когда внезапно наступает тишина, лишь тихонько гудят струнные, словно мир застыл в ожидании.
Бритье, порез, запах крови.
На крыше здания через улицу кто-то заколачивал гвозди; череда из семи ударов с крещендо в конце:
«Бам-бам-бам-бам-бам-бам-БАМ!Бам-бам-бам-бамбам-бам-БАМ!»
В математике эмоций человеческое напряжение измеряется подсчетом стрессов. Бери и пользуйся. Быть может, математика как таковая уже исследовала состояния сознания и все миги бытия.
СС'. Она пришла под вечер. Следом за ней в дверь хотел прорваться холодный ветер. Было поздно, ветер задувал резкими порывами, барометр продолжал падать. Надвигалась гроза.
— Я хотела тебя видеть.
Я ощутил сильный страх и одновременно удовольствие, причем трудно было определить, что сильнее.
— Замечательно. — Мы прошли в кухню. Я налил Мэри воды, осторожно обошел ее; мы пустились болтать о пустяках, мой голос ни чуточки не дрожал. Беседа то обрывалась, то начиналась сызнова. Минут двадцать спустя я крепко взял Мэри за руку. — Пошли. — Мы миновали кладовую, поднялись по узкой, отдающей плесенью лестнице и очутились на крыше, где ветер тут же швырнул нам в лица капли дождя.
— Карлос…
— Ерунда! — Свисту ветра аккомпанировали запахи мокрой пыли и горячего асфальта. Воздух был насыщен электричеством. Вдалеке, где-то на юге, громыхнул гром.
— Будет гроза! — крикнула Мэри, перекрывая ветер.
— Тихо, — отозвался я и сжал ее руку. Ветер будто норовил сорвать с нас одежду, во мне нарастало вызванное приближающейся грозой некое электрическое возбуждение, которое примешивалось к страху и ярости. Я повернулся лицом к ветру — тот как бы расчесал мои волосы назад. Слушай, смотри, чувствуй. — Скоро я и сам Ощутил — нет, увидел, увидел — неожиданную вспышку, которая означала молнию, и принялся считать в уме. Гром прогремел секунд через десять, всего лишь в каких-то двух милях от моего дома. — Расскажи, что ты видишь, — потребовал я и услышал в своем голосе настойчивость, которой нельзя было не подчиниться. Вот что значит пробиваться сквозь мембраны…
— Идет гроза, — проговорила Мэри, не зная, должно быть, как ей себя со мной вести. — Тучи почти черные, движутся над самой землей, однако в них видны большие прорехи; в небе как будто катают громадные валуны. Молния! Ты заметил?
— Я видел! — Воскликнул я с усмешкой, подпрыгнув на месте. — Я отличаю свет от мрака, а сейчас на мгновение вдруг стало совсем светло. Впечатление такое, словно включили солнце, а потом сразу выключили.
— Верно, так оно, в общем и было, только молния походила на ломаную линию белого цвета, протянувшуюся из тучи к земле. Как на той модели с разлетающимися субатомными частицами, нечто вроде искореженной проволочной структуры. Яркая, как солнце, настолько же ослепительная, насколько оглушителен гром. Вонзилась в землю — и все. — Голос Мэри вибрировал от возбуждения, что циркулировало по цепи наших рук, а также от любопытства и предчувствия и не знаю чего еще. Бум! Бум! Гром обрушился на нас словно удар кулаком. Мэри подскочила, а я засмеялся. — Совсем рядом, — сказала она встревоженно. — Мы в самом центре грозы!
— Давай! — крикнул я, не в силах сдержать смех.
— Давай же! — И, как если бы я был заклинателем погоды, темноту вокруг вспорола молния. Вспышка
— «Бум!», вспышка — «Бум!», вспышка — «Бум!»
— Надо уходить! — воскликнула Мэри, возвысив голос над ревом ветра и над трескучими раскатами грома. Я замотал головой и схватил женщину за руку, так грубо, что ей наверняка стало больно.
— Нет! Это мой зрительный мир, понимаешь? Зрелище прекрасно, как… Вспышка. Треск. Бум!
— Карлос!
— Замолчи! — Вспышка, вспышка, вспышка. Бум! Раскаты грома теперь напоминали звук, как если бы кто-то катал по бетонному полу пустые бочки размером с гору. — Мне страшно, — простонала Мэри, отодвигаясь от меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
Отвлекшись на подобные мысли, сбитый с толку музыкой ветра и уличного движения, я окончательно перестал ориентироваться. Вдоль тротуара, чуть не задев меня, промчалась машина. Заблудился! «Извините, это Пенсильвания-авеню или Кей-стрит?» Медленное продвижение вперед, разбитые бутылки, гвозди, торчащие из брошенных кем-то досок, провода, свисающие с дерева или дорожного знака, собачье дерьмо на тротуаре, поджидающее, когда я на него наступлю. Чтобы кинуть меня под автобус, автомобили с бесшумными электродвигателями, подонки, которым все равно, кто перед ними — слепой, увечный или какой еще, канализационные люки без крышек, бешеные собаки, оскалившиеся из-под заборов, готовые в любой момент тяпнуть за ногу… Однако я преодолел все опасности. Должно быть, я смахивал на безумца, крадясь на цыпочках по тротуару и размахивая тростью, как человек, который сражается с бесами.
АО. К тому времени, когда я добрался до квартиры, меня переполняла ярость. Включив «Выходи» Стива Райха (там несчетное количество раз повторялась фраза «Выходи, покажись») настолько громко, насколько мог вынести, я принялся курсировать по комнатам, то бранясь, то плача (резь в глазах) под звуки музыки. Составил целую сотню никуда не годных планов мщения Джереми Блесингейму и его таинственным начальникам, добрых пятнадцать минут чистил зубы, чтобы избавиться от привкуса кофе во рту.
К утру выработался сравнительно приемлемый план, Настало время действовать. Была суббота, значит, на работе меня никто не потревожит. Я вошел в кабинет, открыл шкафчик с картотекой и зашелестел бумагами, притворяясь, будто перекладываю их из кейса в картотечные ящики. После чего, гораздо тише, извлек большую мышеловку, которую купил по дороге, и написал на ней: «Попался. В следующий раз убью» — и поставил ящик сразу за пачкой документов. Походило на то, что осуществляется одна из моих свирепых юношеских фантазий. А впрочем, какая разница? Это лучший способ наказать мерзавцев и научить их держаться подальше. Когда кто-нибудь попытается достать из ящика документы, мышеловка сработает, а заодно порвет ленту, которую я разложил определенным образом, чтобы сразу узнать, заглядывали гости на огонек или нет.
Первый шаг сделан.
СА. В «Тренодии памяти жертв Хиросимы» Пендерецкого есть момент, когда внезапно наступает тишина, лишь тихонько гудят струнные, словно мир застыл в ожидании.
Бритье, порез, запах крови.
На крыше здания через улицу кто-то заколачивал гвозди; череда из семи ударов с крещендо в конце:
«Бам-бам-бам-бам-бам-бам-БАМ!Бам-бам-бам-бамбам-бам-БАМ!»
В математике эмоций человеческое напряжение измеряется подсчетом стрессов. Бери и пользуйся. Быть может, математика как таковая уже исследовала состояния сознания и все миги бытия.
СС'. Она пришла под вечер. Следом за ней в дверь хотел прорваться холодный ветер. Было поздно, ветер задувал резкими порывами, барометр продолжал падать. Надвигалась гроза.
— Я хотела тебя видеть.
Я ощутил сильный страх и одновременно удовольствие, причем трудно было определить, что сильнее.
— Замечательно. — Мы прошли в кухню. Я налил Мэри воды, осторожно обошел ее; мы пустились болтать о пустяках, мой голос ни чуточки не дрожал. Беседа то обрывалась, то начиналась сызнова. Минут двадцать спустя я крепко взял Мэри за руку. — Пошли. — Мы миновали кладовую, поднялись по узкой, отдающей плесенью лестнице и очутились на крыше, где ветер тут же швырнул нам в лица капли дождя.
— Карлос…
— Ерунда! — Свисту ветра аккомпанировали запахи мокрой пыли и горячего асфальта. Воздух был насыщен электричеством. Вдалеке, где-то на юге, громыхнул гром.
— Будет гроза! — крикнула Мэри, перекрывая ветер.
— Тихо, — отозвался я и сжал ее руку. Ветер будто норовил сорвать с нас одежду, во мне нарастало вызванное приближающейся грозой некое электрическое возбуждение, которое примешивалось к страху и ярости. Я повернулся лицом к ветру — тот как бы расчесал мои волосы назад. Слушай, смотри, чувствуй. — Скоро я и сам Ощутил — нет, увидел, увидел — неожиданную вспышку, которая означала молнию, и принялся считать в уме. Гром прогремел секунд через десять, всего лишь в каких-то двух милях от моего дома. — Расскажи, что ты видишь, — потребовал я и услышал в своем голосе настойчивость, которой нельзя было не подчиниться. Вот что значит пробиваться сквозь мембраны…
— Идет гроза, — проговорила Мэри, не зная, должно быть, как ей себя со мной вести. — Тучи почти черные, движутся над самой землей, однако в них видны большие прорехи; в небе как будто катают громадные валуны. Молния! Ты заметил?
— Я видел! — Воскликнул я с усмешкой, подпрыгнув на месте. — Я отличаю свет от мрака, а сейчас на мгновение вдруг стало совсем светло. Впечатление такое, словно включили солнце, а потом сразу выключили.
— Верно, так оно, в общем и было, только молния походила на ломаную линию белого цвета, протянувшуюся из тучи к земле. Как на той модели с разлетающимися субатомными частицами, нечто вроде искореженной проволочной структуры. Яркая, как солнце, настолько же ослепительная, насколько оглушителен гром. Вонзилась в землю — и все. — Голос Мэри вибрировал от возбуждения, что циркулировало по цепи наших рук, а также от любопытства и предчувствия и не знаю чего еще. Бум! Бум! Гром обрушился на нас словно удар кулаком. Мэри подскочила, а я засмеялся. — Совсем рядом, — сказала она встревоженно. — Мы в самом центре грозы!
— Давай! — крикнул я, не в силах сдержать смех.
— Давай же! — И, как если бы я был заклинателем погоды, темноту вокруг вспорола молния. Вспышка
— «Бум!», вспышка — «Бум!», вспышка — «Бум!»
— Надо уходить! — воскликнула Мэри, возвысив голос над ревом ветра и над трескучими раскатами грома. Я замотал головой и схватил женщину за руку, так грубо, что ей наверняка стало больно.
— Нет! Это мой зрительный мир, понимаешь? Зрелище прекрасно, как… Вспышка. Треск. Бум!
— Карлос!
— Замолчи! — Вспышка, вспышка, вспышка. Бум! Раскаты грома теперь напоминали звук, как если бы кто-то катал по бетонному полу пустые бочки размером с гору. — Мне страшно, — простонала Мэри, отодвигаясь от меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16