* *
* *
* БИБЛИOTEKA ЭPOTИЧECKИX POMAHOB *
* *
* *
* *
* *
* *
* *
* M A K C P E H У A P *
* *
* *
* *
* *
* *
* *
* *
* *
* *
* *
* *
* *
* *
* *
* Д Ь Я B O Л Ь C K И E *
* *
* K A P T Ы *
* *
* *
* *
* *
* *
* *
* *
* *
* *
* *
* *
* *
* *
* (ПEPEBOД C HEMEЦKOГO) *
* *
* *
* *
* ЮHAЙTEД-CEKC-ПPECC *
* *
* *
* *
* *
* *
* 1977 *
* *
* *
* *
* *
* *
* * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * *
- 1 -
Г Л А В А I
Мы прибыли в Амстердам. Был тихий июльский вечер 1948 года. Мне
нарочно приходилось указывать год, чтобы вы не думали, что все со мною
приведенное есть вымысел, но об этом потом.
Итак Амстердам. Лето. Вечер. Я стою у борта, облокотившись на
леера и смотрю на темнеющую вместе с небом воду, в которой словно
расплавленное золото, переливаются огни огромного города. Тихий вечер
навевает сладкие манящие грезы, а незнакомый город обещает много
интересного и увлекательного.
Через час кончается моя вахта, и почему-то на память приходят
слова песенки, которую пела юркая негритянка в портовом кабачке на
острове Борнео:
О, милый мой, Пип.
Ты могуч и красив,
Ты источник радости и сладости
Ты - мой кумир.
Можно без труда догадаться, кто такой Пип, так как негритянка
вертела в руках его резиновую копию и проделывала с нею такие
манипуляции, что молодые матросы, краснея, опускали глаза. Вспоминаю
Бомбей с его широкими улицами, богатыми ресторанами и темноглазыми
индианками. Правда, ничего романтичного в том городе со мной не
произошло, если не считать случая, который скорее всего можно назвать
трагическим. Но о нем я не хочу сейчас думать - это тяжело. Мысли о
воспоминании текут рекой, заливая меня сладостным ощущением жизни,
которая представляется мне сплошным праздничным фейерверком с тем
ничтожным количеством пятен, который в море огня нельзя и различить.
- Фридрих, проснись.
Я очнулся. Передо мной стоял Макс Викерс, второй помощник
капитана. Это смена. Ура. Свободен.
Через 10 минут я уже бежал по зыбкому трапу на берег, на ходу
застегивая пуговицы тужурки. Я взял такси и приказал везти меня в
лучший бар.
Еще десять минут - и я вхожу в великолепный холл гостиницы
"Америка", в которой расположен ресторан супер-люкс. Нелегко описать
ту роскошь, которая делала этот небольшой ресторан лучшим в Амстердаме.
На меня дохнул густой аромат цветов, и нежные звуки джаза обволокли
меня одуряющей негой. Мягко ступая по толстому пушистому ковру, ко мне
подошел официант и провел меня к столику, на котором в широкой
хрустальной вазе высилась гора цветов. Ничего не заказывая, я отпустил
официанта и осмотрелся.
За стойкой буфета на высоких табуретах сидели мужчины и женщины,
которые пили коктейль. Женщины, за исключением тех, которые сидели с
мужчинами, пристально обыскивали зал. Справа от меня расположилась
богатая компания. Два юнца, лет по семнадцать, в обществе довольно
милых дам, гораздо старше их возрастом, о чем-то весело болтали и
громче всех хлопали, когда джаз кончал играть. Еще два-три столика
были заняты парами, которые довольно нескромно любезничали, пользуясь
полумраком, а на мраморной площадке для танцев все время вертелась одна
- 2 -
и та же пара пожилых танцоров, выплясывая такие допотопные па, что вся
публика в зале наблюдала это зрелище, как представление. В общем, было
скучно. Я оставил официанту доллар на столике и вышел. На улице меня
захватил поток людей, и я, не сопротивляясь, плыл, как по течению.
Постепенно улицы опустели, народ пошел посвободнее и я оказался в одном
из невзрачных и тихих рабочих кварталов. Не зная куда двинуться, я
остановился в нерешительности. Мимо проезжал человек на велосипеде.
- Скажите, пожалуйста, нет ли здесь поблизости бара?
Человек остановился. Посмотрел на меня и спросил:
- Вам нужен порядочный?
- Мне все равно.
- Тогда пройдите по этой улице, - он показал на темный, пустынный
переулок направо, - и сверните за угол. Там бар для матросов.
- Спасибо.
Я без труда нашел указанный бар, на котором висела вывеска
"МОРЯК".
В низеньком и длинном зале было дымно и шумно. Справа вдоль стены
высились стойки буфета, а в глубине была небольшая эстрада, на которой
сидел слепой аккордеонист, и его музыку едва можно было разобрать в
гвалте пьяных голосов. Народа было много. Я с трудом нашел свободное
место возле пожилого и бедно одетого матроса, который тупо и
бессмысленно уставился на пустую бутылку из под рома. Перед ним на
столе лежали карты в потертой целлофановой обертке. Он не обратил на
меня никакого внимания, продолжая сидеть не меняя позы. Во взгляде его
мутных, пьяных глаз было что-то нездоровое и я уже собирался было
пересесть на другое место, как вдруг к нашему столику подошла милая, но
грубо накрашенная девушка в дешевом сиреневом платье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
* *
* БИБЛИOTEKA ЭPOTИЧECKИX POMAHOB *
* *
* *
* *
* *
* *
* *
* M A K C P E H У A P *
* *
* *
* *
* *
* *
* *
* *
* *
* *
* *
* *
* *
* *
* *
* Д Ь Я B O Л Ь C K И E *
* *
* K A P T Ы *
* *
* *
* *
* *
* *
* *
* *
* *
* *
* *
* *
* *
* *
* (ПEPEBOД C HEMEЦKOГO) *
* *
* *
* *
* ЮHAЙTEД-CEKC-ПPECC *
* *
* *
* *
* *
* *
* 1977 *
* *
* *
* *
* *
* *
* * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * *
- 1 -
Г Л А В А I
Мы прибыли в Амстердам. Был тихий июльский вечер 1948 года. Мне
нарочно приходилось указывать год, чтобы вы не думали, что все со мною
приведенное есть вымысел, но об этом потом.
Итак Амстердам. Лето. Вечер. Я стою у борта, облокотившись на
леера и смотрю на темнеющую вместе с небом воду, в которой словно
расплавленное золото, переливаются огни огромного города. Тихий вечер
навевает сладкие манящие грезы, а незнакомый город обещает много
интересного и увлекательного.
Через час кончается моя вахта, и почему-то на память приходят
слова песенки, которую пела юркая негритянка в портовом кабачке на
острове Борнео:
О, милый мой, Пип.
Ты могуч и красив,
Ты источник радости и сладости
Ты - мой кумир.
Можно без труда догадаться, кто такой Пип, так как негритянка
вертела в руках его резиновую копию и проделывала с нею такие
манипуляции, что молодые матросы, краснея, опускали глаза. Вспоминаю
Бомбей с его широкими улицами, богатыми ресторанами и темноглазыми
индианками. Правда, ничего романтичного в том городе со мной не
произошло, если не считать случая, который скорее всего можно назвать
трагическим. Но о нем я не хочу сейчас думать - это тяжело. Мысли о
воспоминании текут рекой, заливая меня сладостным ощущением жизни,
которая представляется мне сплошным праздничным фейерверком с тем
ничтожным количеством пятен, который в море огня нельзя и различить.
- Фридрих, проснись.
Я очнулся. Передо мной стоял Макс Викерс, второй помощник
капитана. Это смена. Ура. Свободен.
Через 10 минут я уже бежал по зыбкому трапу на берег, на ходу
застегивая пуговицы тужурки. Я взял такси и приказал везти меня в
лучший бар.
Еще десять минут - и я вхожу в великолепный холл гостиницы
"Америка", в которой расположен ресторан супер-люкс. Нелегко описать
ту роскошь, которая делала этот небольшой ресторан лучшим в Амстердаме.
На меня дохнул густой аромат цветов, и нежные звуки джаза обволокли
меня одуряющей негой. Мягко ступая по толстому пушистому ковру, ко мне
подошел официант и провел меня к столику, на котором в широкой
хрустальной вазе высилась гора цветов. Ничего не заказывая, я отпустил
официанта и осмотрелся.
За стойкой буфета на высоких табуретах сидели мужчины и женщины,
которые пили коктейль. Женщины, за исключением тех, которые сидели с
мужчинами, пристально обыскивали зал. Справа от меня расположилась
богатая компания. Два юнца, лет по семнадцать, в обществе довольно
милых дам, гораздо старше их возрастом, о чем-то весело болтали и
громче всех хлопали, когда джаз кончал играть. Еще два-три столика
были заняты парами, которые довольно нескромно любезничали, пользуясь
полумраком, а на мраморной площадке для танцев все время вертелась одна
- 2 -
и та же пара пожилых танцоров, выплясывая такие допотопные па, что вся
публика в зале наблюдала это зрелище, как представление. В общем, было
скучно. Я оставил официанту доллар на столике и вышел. На улице меня
захватил поток людей, и я, не сопротивляясь, плыл, как по течению.
Постепенно улицы опустели, народ пошел посвободнее и я оказался в одном
из невзрачных и тихих рабочих кварталов. Не зная куда двинуться, я
остановился в нерешительности. Мимо проезжал человек на велосипеде.
- Скажите, пожалуйста, нет ли здесь поблизости бара?
Человек остановился. Посмотрел на меня и спросил:
- Вам нужен порядочный?
- Мне все равно.
- Тогда пройдите по этой улице, - он показал на темный, пустынный
переулок направо, - и сверните за угол. Там бар для матросов.
- Спасибо.
Я без труда нашел указанный бар, на котором висела вывеска
"МОРЯК".
В низеньком и длинном зале было дымно и шумно. Справа вдоль стены
высились стойки буфета, а в глубине была небольшая эстрада, на которой
сидел слепой аккордеонист, и его музыку едва можно было разобрать в
гвалте пьяных голосов. Народа было много. Я с трудом нашел свободное
место возле пожилого и бедно одетого матроса, который тупо и
бессмысленно уставился на пустую бутылку из под рома. Перед ним на
столе лежали карты в потертой целлофановой обертке. Он не обратил на
меня никакого внимания, продолжая сидеть не меняя позы. Во взгляде его
мутных, пьяных глаз было что-то нездоровое и я уже собирался было
пересесть на другое место, как вдруг к нашему столику подошла милая, но
грубо накрашенная девушка в дешевом сиреневом платье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32