Вкупе с профессионально поставленными вопросами, для то-
го чтобы вытянуть из меня все детали до последней, включая самоуничиже-
ние, и принудительным перерасходом батончиков, шоколадок "Марс" и прос-
вирок, значение которых в периоды сексуального самовозвышения впервые
бвло указано мне этим добрым и святым человеком.
Бэйн-Хипкисс выглядит обеспокоенным. Почему бы и нет? Это волнующая
история. В мире полно вещей, вызывающих отвращение. Не все в жизни -
"виставижн" и "тандербердз". Даже шоколадки "Марс" обладают скрытой
сутью, опасной в глубине. Искоренением риска пусть занимаются женские
организации и фонды, лишь меньшинство - увы! - может быть великими греш-
никами.
- Вот так я и стал убежденным антиклерикалом. Не любил больше Госпо-
да, не ежился от слов "сын мой". Я бежал от ряс, где бы они не появля-
лись, предавал анафеме все, что прилично, богохульствовал, писал поганые
лимерики, срифмованные под "монашку-какашку", словом, был в упоительном
полном отлучении. Потом мне стало ясно, что это не игра в одни ворота,
как казалось вначале, что за мной погоня.
- А...
- Это открылось мне благодаря брату-расстриге из Ордена Гроба Господ-
ня, не слишком сообразительному человеку, но сохранившему добро в тайни-
ках сердца, он восемь лет проработал поваром во дворце епископа. Он ут-
верждал, что на стене в кабинете епископа висит карта, и в нее воткнуты
булавки, отмечающие тех из епархии, чьи души под вопросом.
- Господи всемогущий! - ругается Бэйн-Хипкисс, мне кажется, или тут
слабо веет...
- Она дисциплинированно обновлялась коадъютором, довольно политизиро-
ванным человеком. Каковыми, по моему опыту, является большинство церков-
ных функционеров ниже епископского ранга. Парадоксально, но сам епископ
- святой.
Бэйн-Хипкисс смотрит недоверчиво:
- Вы все еще верите в святых?
- Я верю в святых,
святую воду,
коробки для пожертвований,
пепел в Пепельную Среду,
лилии на Пасху,
ясли, кадила, хоры,
стихари, библии, митры, мучеников,
маленькие красные огоньки,
дам из Алтарного Общества,
Рыцарей Колумба,
сутаны и лампады,
божий промысел и индульгенции,
в силу молитвы,
Преосвященства и Высокопреподобия,
дарохранительницы и дароносицы,
звон колоколов и пение людей,
вино и хлеб,
Сестер, Братьев, Отцов,
право убежища,
первосвятительство Папы Римского,
буллы и конкордаты,
Указующий Перст и Судный День,
в Рай и Ад,
я верю во все это. В это невозможно не верить. Вот от этого все так
сложно.
- Но тогда...
- Баскетбол. В него я не верю.
За этой фразой большее. Это был первый ритуал, открывший мне возмож-
ность других ритуалов, других праздников, например, "Крови Дракулы",
"Поразительном Колоссе", "Оно покорило мир". В силах ли Бэйн-Хипкисс
постичь этот славный теологический вопрос: каждый верит в то, во что мо-
жет, и следует за этим видением, что столь ярко возвышает и унижает мир?
Оставшись в темноте, наедине с собой, каждый жертвует "Поразительному
Колоссу" все надежды и желания, пока епископ рассылает свои патрули,
хитрых старых попов, величавые парочки монахинь с простыми поручениями.
Я помню год, когда все носили черное, как я нырял в парадные, как неп-
ристойно спешил, переходя улицу!
Бэйн-Хипкисс заливается румянцем, ему неловко, сучит ногами, открыва-
ет рот:
- Я хочу исповедоваться.
- Исповедуйтесь, - понуждаю я, - не стесняйтесь.
- Я сюда послан.
И прямо под носом, и в Тибете у них есть агенты, даже в монастырях у
лам.
- Это мне кое-что напоминает, - констатирую я, но Бэйн-Хипкисс вста-
ет, поднимает руку к голове, командует: "Смотрите!". Берлигейм съежива-
ется, а он сдирает свою кожу. Умный Бэйн-Хипкисс, он сделал меня, я сижу
с открытым ртом, он стоит, усмехаясь, с кожей болтающейся на лапе, слов-
но дохлая кухонная тряпка. Он белый! Я притворяюсь невозмутимым. - Это
напоминает мне, касательно мысли, сказанной ранее, и фильм, что мы сей-
час смотрим, - интересный тому пример...
Но он обрывает меня.
- Ваша позиция, в целом еретичная, имеет свой резон, - констатирует
он, - но с другой стороны, мы не можем позволить, чтобы целостность на-
шей операции была поставлена под вопрос, волей-неволей, людьми со смеш-
ными идеями. Отец Блау ошибался, мы тоже стадо не без паршивых овец. С
другой стороны, если каждый из нашей паствы вздумает покинуть нас, то
кто же спасется? Вы должны стать первым. Мне пришлось использовать это
(виновато показывает фальшивое лицо), чтобы приблизиться к вам, это ради
здоровья вашей души.
Болбочет гололицый Бэйн-Хипкисс. Неужели Бчрлигейм схвачен, должен ли
он сдаться? Ведь все еще есть знак с надписью "ВЫХОД", в сортир, на
стульчак, в форточку.
- Я уполномочен применить силу, - извещает он, хмурясь.
- Касательно мысли, упомянутой выше, - замечаю я, - или начинавшей
упоминаться, фильм, что мы смотрим, - сам по себе ритуал, множество лю-
дей смотрит такие фильмы и отказывается понимать то, что в них говорит-
ся. Согласи...
- В настоящее время у меня есть более срочное дело, - говорит он, -
сами пойдете?
- Нет, - твердо отвечаю я. - Обратите внимание на фильм, он пытается
сказать вам кое-что, откровения не так часты в наше время, чтобы позво-
лить себе швыряться ими налево и направо.
- Я должен предупредить вас, - говорит он, - что для человека, испол-
ненного рвения, нет преград. Рвение, - гордо продолжает он, - это мое
отчество.
- Я не пошевелюсь.
- Должны.
Теперь Бэйн-Хипкисс легко передвигается на маленьких священничьих
ножках, боком минуя ряды сидений. Хитрая улыбка на лице выдает его ие-
рархическую принадлежность, руки невинно сжаты на животе, чтобы проде-
монстрировать чистоту намерения. Странные повизгивания, как в "Ночи Кро-
вавого Зверя", пугающе красноватый оттенок неба, как в "Оно покорило
мир". Откуда они исходят? Сладость, текущая из-под кресел, стала всепог-
лощающей. Я попытался предостеречь его, но тщетно, он не слышит. Выхва-
тываю футляр из кармана пиджака, вставляю иглу в смертельное инструмен-
та, пригибаюсь в готовности. Бэйн-Хипкисс приближается, глаза закрыты в
мистическом экстазе. Я хватаю его за глотку, погружаю жало в шею, его
глаза выпучиваются, лицо корчится, он оседает, дрожа, мешком посреди си-
дений, через мгновение он залает, как собака.
Большинству не хватает соображения, чтобы бояться, они смотрят теле-
визор, курят сигары, тискают жен, рожают детей, голосуют, выращивают
гладиолусы, ирисы, флоксы, никогда не заглядывают в лицо "Вопящему Чере-
пу", "Подростку-Оборотню", "Тысячеглазому Зверю", никакого понятия о
том, что скрыто поверхностью, никакой веры в явления, не признанные ие-
рархией.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
го чтобы вытянуть из меня все детали до последней, включая самоуничиже-
ние, и принудительным перерасходом батончиков, шоколадок "Марс" и прос-
вирок, значение которых в периоды сексуального самовозвышения впервые
бвло указано мне этим добрым и святым человеком.
Бэйн-Хипкисс выглядит обеспокоенным. Почему бы и нет? Это волнующая
история. В мире полно вещей, вызывающих отвращение. Не все в жизни -
"виставижн" и "тандербердз". Даже шоколадки "Марс" обладают скрытой
сутью, опасной в глубине. Искоренением риска пусть занимаются женские
организации и фонды, лишь меньшинство - увы! - может быть великими греш-
никами.
- Вот так я и стал убежденным антиклерикалом. Не любил больше Госпо-
да, не ежился от слов "сын мой". Я бежал от ряс, где бы они не появля-
лись, предавал анафеме все, что прилично, богохульствовал, писал поганые
лимерики, срифмованные под "монашку-какашку", словом, был в упоительном
полном отлучении. Потом мне стало ясно, что это не игра в одни ворота,
как казалось вначале, что за мной погоня.
- А...
- Это открылось мне благодаря брату-расстриге из Ордена Гроба Господ-
ня, не слишком сообразительному человеку, но сохранившему добро в тайни-
ках сердца, он восемь лет проработал поваром во дворце епископа. Он ут-
верждал, что на стене в кабинете епископа висит карта, и в нее воткнуты
булавки, отмечающие тех из епархии, чьи души под вопросом.
- Господи всемогущий! - ругается Бэйн-Хипкисс, мне кажется, или тут
слабо веет...
- Она дисциплинированно обновлялась коадъютором, довольно политизиро-
ванным человеком. Каковыми, по моему опыту, является большинство церков-
ных функционеров ниже епископского ранга. Парадоксально, но сам епископ
- святой.
Бэйн-Хипкисс смотрит недоверчиво:
- Вы все еще верите в святых?
- Я верю в святых,
святую воду,
коробки для пожертвований,
пепел в Пепельную Среду,
лилии на Пасху,
ясли, кадила, хоры,
стихари, библии, митры, мучеников,
маленькие красные огоньки,
дам из Алтарного Общества,
Рыцарей Колумба,
сутаны и лампады,
божий промысел и индульгенции,
в силу молитвы,
Преосвященства и Высокопреподобия,
дарохранительницы и дароносицы,
звон колоколов и пение людей,
вино и хлеб,
Сестер, Братьев, Отцов,
право убежища,
первосвятительство Папы Римского,
буллы и конкордаты,
Указующий Перст и Судный День,
в Рай и Ад,
я верю во все это. В это невозможно не верить. Вот от этого все так
сложно.
- Но тогда...
- Баскетбол. В него я не верю.
За этой фразой большее. Это был первый ритуал, открывший мне возмож-
ность других ритуалов, других праздников, например, "Крови Дракулы",
"Поразительном Колоссе", "Оно покорило мир". В силах ли Бэйн-Хипкисс
постичь этот славный теологический вопрос: каждый верит в то, во что мо-
жет, и следует за этим видением, что столь ярко возвышает и унижает мир?
Оставшись в темноте, наедине с собой, каждый жертвует "Поразительному
Колоссу" все надежды и желания, пока епископ рассылает свои патрули,
хитрых старых попов, величавые парочки монахинь с простыми поручениями.
Я помню год, когда все носили черное, как я нырял в парадные, как неп-
ристойно спешил, переходя улицу!
Бэйн-Хипкисс заливается румянцем, ему неловко, сучит ногами, открыва-
ет рот:
- Я хочу исповедоваться.
- Исповедуйтесь, - понуждаю я, - не стесняйтесь.
- Я сюда послан.
И прямо под носом, и в Тибете у них есть агенты, даже в монастырях у
лам.
- Это мне кое-что напоминает, - констатирую я, но Бэйн-Хипкисс вста-
ет, поднимает руку к голове, командует: "Смотрите!". Берлигейм съежива-
ется, а он сдирает свою кожу. Умный Бэйн-Хипкисс, он сделал меня, я сижу
с открытым ртом, он стоит, усмехаясь, с кожей болтающейся на лапе, слов-
но дохлая кухонная тряпка. Он белый! Я притворяюсь невозмутимым. - Это
напоминает мне, касательно мысли, сказанной ранее, и фильм, что мы сей-
час смотрим, - интересный тому пример...
Но он обрывает меня.
- Ваша позиция, в целом еретичная, имеет свой резон, - констатирует
он, - но с другой стороны, мы не можем позволить, чтобы целостность на-
шей операции была поставлена под вопрос, волей-неволей, людьми со смеш-
ными идеями. Отец Блау ошибался, мы тоже стадо не без паршивых овец. С
другой стороны, если каждый из нашей паствы вздумает покинуть нас, то
кто же спасется? Вы должны стать первым. Мне пришлось использовать это
(виновато показывает фальшивое лицо), чтобы приблизиться к вам, это ради
здоровья вашей души.
Болбочет гололицый Бэйн-Хипкисс. Неужели Бчрлигейм схвачен, должен ли
он сдаться? Ведь все еще есть знак с надписью "ВЫХОД", в сортир, на
стульчак, в форточку.
- Я уполномочен применить силу, - извещает он, хмурясь.
- Касательно мысли, упомянутой выше, - замечаю я, - или начинавшей
упоминаться, фильм, что мы смотрим, - сам по себе ритуал, множество лю-
дей смотрит такие фильмы и отказывается понимать то, что в них говорит-
ся. Согласи...
- В настоящее время у меня есть более срочное дело, - говорит он, -
сами пойдете?
- Нет, - твердо отвечаю я. - Обратите внимание на фильм, он пытается
сказать вам кое-что, откровения не так часты в наше время, чтобы позво-
лить себе швыряться ими налево и направо.
- Я должен предупредить вас, - говорит он, - что для человека, испол-
ненного рвения, нет преград. Рвение, - гордо продолжает он, - это мое
отчество.
- Я не пошевелюсь.
- Должны.
Теперь Бэйн-Хипкисс легко передвигается на маленьких священничьих
ножках, боком минуя ряды сидений. Хитрая улыбка на лице выдает его ие-
рархическую принадлежность, руки невинно сжаты на животе, чтобы проде-
монстрировать чистоту намерения. Странные повизгивания, как в "Ночи Кро-
вавого Зверя", пугающе красноватый оттенок неба, как в "Оно покорило
мир". Откуда они исходят? Сладость, текущая из-под кресел, стала всепог-
лощающей. Я попытался предостеречь его, но тщетно, он не слышит. Выхва-
тываю футляр из кармана пиджака, вставляю иглу в смертельное инструмен-
та, пригибаюсь в готовности. Бэйн-Хипкисс приближается, глаза закрыты в
мистическом экстазе. Я хватаю его за глотку, погружаю жало в шею, его
глаза выпучиваются, лицо корчится, он оседает, дрожа, мешком посреди си-
дений, через мгновение он залает, как собака.
Большинству не хватает соображения, чтобы бояться, они смотрят теле-
визор, курят сигары, тискают жен, рожают детей, голосуют, выращивают
гладиолусы, ирисы, флоксы, никогда не заглядывают в лицо "Вопящему Чере-
пу", "Подростку-Оборотню", "Тысячеглазому Зверю", никакого понятия о
том, что скрыто поверхностью, никакой веры в явления, не признанные ие-
рархией.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20