— А надо им браться за дело с уверенностью, что победы не видать мне. Нечего удивляться проигрышу, если не умеешь верно настроиться!
— Но это охлаждает их пыл.
Бабаня, казалось, была искренне удивлена:
— А что им мешает бороться за второе место? Летиция не сдавалась.
— Вот в чем мы надеемся убедить вас, Эсме: примите почетную отставку. Вы вполне могли бы произнести небольшое напутственное слово, вручить приз и… и, пожалуй, даже… э-э… войти в состав судейской коллегии…
— А будут судьи? — удивилась бабаня. — У нас никогда не было судей. Просто все знали, кто победитель.
— Ага, — подтвердила маманя. Ей вспомнились сцены в финалах одного или двух Испытаний. Когда побеждала бабаня Громс-Хмурри, всем это было ясно как день. — Истинная правда.
— Это был бы очень красивый жест, — продолжала Летиция.
— Кто решил, что должны быть судьи? — поинтересовалась бабаня.
— Э-э… комитет… то есть… ну… нас собралось несколько человек. Дабы не пускать на самотек…
— Ага. Понятно, — кивнула бабаня. — А флажки?
— Простите?
— Вы, конечно, развесите гирлянды таких маленьких флажков? И, может быть, организуете продажу каких-нибудь яблок на палочках?
— Разумеется, мы по мере сил украсим…
— Хорошо. Не забудьте про костер.
— Ну, если все пройдет славненько и гладенько.
— Ага. Что ж. Все пройдет очень славненько. И очень гладенько, — пообещала бабаня.
Госпожа Мак-Рица не сумела подавить вздох облегчения.
— Значит, все замечательно устроилось, — сказала она.
— Разве? — спросила бабаня.
— Мне казалось, мы договорились, что…
— Да что вы? Неужто? — Бабаня выхватила из очага кочергу и яростно ткнула ею в огонь. — Я еще подумаю.
— Хозяйка Громс-Хмурри, могу я пойти на откровенность? — спросила Летиция.
Кочерга замерла на полдороги.
— Ну?
— Видите ли, времена меняются. По-моему, теперь я поняла, отчего вам кажется, будто непременно нужно быть властной и суровой, но поверьте мне, если я скажу вам по-дружески: вам станет гораздо легче, если вы капельку смягчитесь и постараетесь держаться чуточку любезнее — вот как присутствующая здесь наша сестра Гита.
Улыбка мамани Огг окаменела и превратилась в маску. Летиция как будто бы не заметила этого.
— Похоже, все ведьмы на пятьдесят миль в округе трепещут перед вами, — продолжала она. — И надо признать, вы обладаете многими ценными умениями, но, чтобы быть ведьмой, в наши дни вовсе не обязательно притворяться старой злючкой и пугать людей. Я говорю вам это как друг…
— Будете проходить мимо, заглядывайте, — оборвала ее бабаня.
Это был знак. Маманя Огг торопливо поднялась.
— Я полагала, мы обсудим… — заартачилась Летиция.
— Я провожу вас до дороги, — поспешно вызвалась маманя, выволакивая товарок из-за стола.
— Гита! — резко окликнула бабаня, когда компания уже была у дверей.
— Да, Эсме?
— Ты потом вернешься.
— Да, Эсме.
И маманя кинулась догонять троицу, уже шагавшую по дорожке.
Походку Летиции маманя определяла для себя как «решительную». Неверно было бы судить о госпоже Мак-Рице по пухлым щечкам, встрепанным волосам и дурацкой привычке всплескивать ладошками во время беседы. В конце концов, ведьма есть ведьма. Поскреби любую, и… и окажешься нос к носу с ведьмой, которую только что поскреб.
— Несимпатичная особа, — проворковала Летиция. Но это было воркование крупной хищной птицы.
— Вот тут вы попали в точку, — согласилась маманя, — только…
— Пора щелкнуть ее по носу!
— Ну-у…
— Она ужасно с вами обращается, госпожа Огг. Безобразно грубо! С замужней женщиной таких зрелых лет! На мгновение зрачки мамани сузились.
— Такой уж у нее характер, — сказала она.
— На мой взгляд, мелочный и гадкий!
— Ну да, — просто откликнулась маманя. — Так часто бывает. Но послушайте, вы…
— Гита, подкинешь чего-нибудь для буфета? — быстро вмешалась кума Бивис.
— Что ж, пожалуй, пожертвую пару бутылок, — ответила маманя, теряя запал.
— О, домашнее вино? — оживилась Летиция. — Славненько!
— Ну да, вроде того. Ну, вот уже и дорога, — спохватилась маманя. — Я только… я только заскочу обратно, скажу спокойной ночи…
— Как вы вокруг нее пляшете! Это, знаете ли, просто унизительно, — поджала губы Летиция.
— Да. Что поделаешь… Такая уж я привязчивая. Доброй ночи.
Когда маманя вернулась в избушку, бабаня Громс-Хмурри стояла посреди кухни, скрестив руки на груди, и лицо ее напоминало неприбранную постель. Одна нога выстукивала дробь.
— А сама выскочила за колдуна, — фыркнула бабаня, едва ее подруга переступила порог. — И не говори мне, что ничего такого в этом нет.
— Но ты же знаешь, колдунам можно жениться. Сдай посох и шляпу — и женись на здоровье. Нет такого закона, чтоб колдуну жить холостяком, если он бросил колдовство. А иначе считается, что они женаты на своем ремесле.
— Да уж, быть ее мужем — работенка не из легких. — Бабаня скривила губы в кислой усмешке.
— Много нынче намариновала? — спросила маманя, по ассоциации со словом «уксус», только что пришедшим ей в голову.
— Весь лук мушка попортила.
— Жалко. Ты любишь лук.
— Даже мушкам нужно есть, — философски заметила бабаня. Она бросила сердитый взгляд на дверь. — «Славненько»!
— У нее в нужнике на крышке вязаный чехол, — сообщила маманя.
— Розовый?
— Да.
— Славненько.
— Она вообще ничего себе, — откликнулась маманя. — Вон в «Локте скрипача» трудится как пчелка. О ней хорошо говорят.
Бабаня фыркнула.
— А обо мне тоже хорошо говорят?
— Нет, Эсме, о тебе говорят тихо-тихо.
— И отлично. Видела ее шляпные булавки?
— Честно сказать, мне они кажутся… славненькими.
— Вот до чего докатились ведьмы. Сплошные побрякушки и никаких панталон.
Маманя, которая считала, что и то, и другое — дело вкуса, попробовала воздвигнуть на пути поднимающейся волны гнева гранитную стену.
— А ты бы гордилась тем, что они нипочем не хотят допускать тебя до Испытаний!
— Очень мило. Маманя вздохнула.
— Иногда и «милое» кое-чего стоит, Эсме.
— Может, я не всегда могу помочь, Гита, но я и вредить не стану. Мне незачем казаться лучше, чем я есть.
Маманя вздохнула. Истинная правда, бабаня была ведьмой старого закала. Она не делала людям добра, она поступала по справедливости. Но маманя знала, что людям не всегда по душе справедливость. Вот, например, давеча старый Поллитт свалился с лошади. Ему хотелось болеутоляющего, а нужны были несколько мгновений мучительной боли, пока бабаня вправляла вывих. Беда в том, что в памяти остается боль.
Она склонила голову набок. Бабаня по-прежнему притоптывала ногой.
— Ты никак что-то задумала, Эсме? Меня не проведешь. У тебя вид такой.
— Это какой же, будь любезна объяснить?
— Ты так смотрела, когда того душегуба нашли на дереве в чем мать родила — он еще ревмя ревел и все твердил про чудище, которое за ним гналось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12
— Но это охлаждает их пыл.
Бабаня, казалось, была искренне удивлена:
— А что им мешает бороться за второе место? Летиция не сдавалась.
— Вот в чем мы надеемся убедить вас, Эсме: примите почетную отставку. Вы вполне могли бы произнести небольшое напутственное слово, вручить приз и… и, пожалуй, даже… э-э… войти в состав судейской коллегии…
— А будут судьи? — удивилась бабаня. — У нас никогда не было судей. Просто все знали, кто победитель.
— Ага, — подтвердила маманя. Ей вспомнились сцены в финалах одного или двух Испытаний. Когда побеждала бабаня Громс-Хмурри, всем это было ясно как день. — Истинная правда.
— Это был бы очень красивый жест, — продолжала Летиция.
— Кто решил, что должны быть судьи? — поинтересовалась бабаня.
— Э-э… комитет… то есть… ну… нас собралось несколько человек. Дабы не пускать на самотек…
— Ага. Понятно, — кивнула бабаня. — А флажки?
— Простите?
— Вы, конечно, развесите гирлянды таких маленьких флажков? И, может быть, организуете продажу каких-нибудь яблок на палочках?
— Разумеется, мы по мере сил украсим…
— Хорошо. Не забудьте про костер.
— Ну, если все пройдет славненько и гладенько.
— Ага. Что ж. Все пройдет очень славненько. И очень гладенько, — пообещала бабаня.
Госпожа Мак-Рица не сумела подавить вздох облегчения.
— Значит, все замечательно устроилось, — сказала она.
— Разве? — спросила бабаня.
— Мне казалось, мы договорились, что…
— Да что вы? Неужто? — Бабаня выхватила из очага кочергу и яростно ткнула ею в огонь. — Я еще подумаю.
— Хозяйка Громс-Хмурри, могу я пойти на откровенность? — спросила Летиция.
Кочерга замерла на полдороги.
— Ну?
— Видите ли, времена меняются. По-моему, теперь я поняла, отчего вам кажется, будто непременно нужно быть властной и суровой, но поверьте мне, если я скажу вам по-дружески: вам станет гораздо легче, если вы капельку смягчитесь и постараетесь держаться чуточку любезнее — вот как присутствующая здесь наша сестра Гита.
Улыбка мамани Огг окаменела и превратилась в маску. Летиция как будто бы не заметила этого.
— Похоже, все ведьмы на пятьдесят миль в округе трепещут перед вами, — продолжала она. — И надо признать, вы обладаете многими ценными умениями, но, чтобы быть ведьмой, в наши дни вовсе не обязательно притворяться старой злючкой и пугать людей. Я говорю вам это как друг…
— Будете проходить мимо, заглядывайте, — оборвала ее бабаня.
Это был знак. Маманя Огг торопливо поднялась.
— Я полагала, мы обсудим… — заартачилась Летиция.
— Я провожу вас до дороги, — поспешно вызвалась маманя, выволакивая товарок из-за стола.
— Гита! — резко окликнула бабаня, когда компания уже была у дверей.
— Да, Эсме?
— Ты потом вернешься.
— Да, Эсме.
И маманя кинулась догонять троицу, уже шагавшую по дорожке.
Походку Летиции маманя определяла для себя как «решительную». Неверно было бы судить о госпоже Мак-Рице по пухлым щечкам, встрепанным волосам и дурацкой привычке всплескивать ладошками во время беседы. В конце концов, ведьма есть ведьма. Поскреби любую, и… и окажешься нос к носу с ведьмой, которую только что поскреб.
— Несимпатичная особа, — проворковала Летиция. Но это было воркование крупной хищной птицы.
— Вот тут вы попали в точку, — согласилась маманя, — только…
— Пора щелкнуть ее по носу!
— Ну-у…
— Она ужасно с вами обращается, госпожа Огг. Безобразно грубо! С замужней женщиной таких зрелых лет! На мгновение зрачки мамани сузились.
— Такой уж у нее характер, — сказала она.
— На мой взгляд, мелочный и гадкий!
— Ну да, — просто откликнулась маманя. — Так часто бывает. Но послушайте, вы…
— Гита, подкинешь чего-нибудь для буфета? — быстро вмешалась кума Бивис.
— Что ж, пожалуй, пожертвую пару бутылок, — ответила маманя, теряя запал.
— О, домашнее вино? — оживилась Летиция. — Славненько!
— Ну да, вроде того. Ну, вот уже и дорога, — спохватилась маманя. — Я только… я только заскочу обратно, скажу спокойной ночи…
— Как вы вокруг нее пляшете! Это, знаете ли, просто унизительно, — поджала губы Летиция.
— Да. Что поделаешь… Такая уж я привязчивая. Доброй ночи.
Когда маманя вернулась в избушку, бабаня Громс-Хмурри стояла посреди кухни, скрестив руки на груди, и лицо ее напоминало неприбранную постель. Одна нога выстукивала дробь.
— А сама выскочила за колдуна, — фыркнула бабаня, едва ее подруга переступила порог. — И не говори мне, что ничего такого в этом нет.
— Но ты же знаешь, колдунам можно жениться. Сдай посох и шляпу — и женись на здоровье. Нет такого закона, чтоб колдуну жить холостяком, если он бросил колдовство. А иначе считается, что они женаты на своем ремесле.
— Да уж, быть ее мужем — работенка не из легких. — Бабаня скривила губы в кислой усмешке.
— Много нынче намариновала? — спросила маманя, по ассоциации со словом «уксус», только что пришедшим ей в голову.
— Весь лук мушка попортила.
— Жалко. Ты любишь лук.
— Даже мушкам нужно есть, — философски заметила бабаня. Она бросила сердитый взгляд на дверь. — «Славненько»!
— У нее в нужнике на крышке вязаный чехол, — сообщила маманя.
— Розовый?
— Да.
— Славненько.
— Она вообще ничего себе, — откликнулась маманя. — Вон в «Локте скрипача» трудится как пчелка. О ней хорошо говорят.
Бабаня фыркнула.
— А обо мне тоже хорошо говорят?
— Нет, Эсме, о тебе говорят тихо-тихо.
— И отлично. Видела ее шляпные булавки?
— Честно сказать, мне они кажутся… славненькими.
— Вот до чего докатились ведьмы. Сплошные побрякушки и никаких панталон.
Маманя, которая считала, что и то, и другое — дело вкуса, попробовала воздвигнуть на пути поднимающейся волны гнева гранитную стену.
— А ты бы гордилась тем, что они нипочем не хотят допускать тебя до Испытаний!
— Очень мило. Маманя вздохнула.
— Иногда и «милое» кое-чего стоит, Эсме.
— Может, я не всегда могу помочь, Гита, но я и вредить не стану. Мне незачем казаться лучше, чем я есть.
Маманя вздохнула. Истинная правда, бабаня была ведьмой старого закала. Она не делала людям добра, она поступала по справедливости. Но маманя знала, что людям не всегда по душе справедливость. Вот, например, давеча старый Поллитт свалился с лошади. Ему хотелось болеутоляющего, а нужны были несколько мгновений мучительной боли, пока бабаня вправляла вывих. Беда в том, что в памяти остается боль.
Она склонила голову набок. Бабаня по-прежнему притоптывала ногой.
— Ты никак что-то задумала, Эсме? Меня не проведешь. У тебя вид такой.
— Это какой же, будь любезна объяснить?
— Ты так смотрела, когда того душегуба нашли на дереве в чем мать родила — он еще ревмя ревел и все твердил про чудище, которое за ним гналось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12