Он утешил себя тем, что индеец остался все-таки при нем, у него в кармане.
- Смотри только, - велел он еще. - Разболтаешь, то ты мне не друг... - Тут внезапно новая мысль его осенила. - А как сегодня? а? - Он подмигнул Хрюше, принизив слегка голос. Тот опять испугался.
- Hе-е, - протянул он. - Она дома сидит.
- И не уйдет?
- Hе знаю.
Хрюша насупился; видно было, что ему не хочется говорить об этом. Дозорский вздохнул.
Хрюша вызывал у него много сложных и беспокойных чувств. жалость к нему часто бывала липкой. Приходилось усиливать волю, чтобы смотреть на него. А при этом любопытство к судьбе Хрюши рождало в Дозорском странную застенчивость. Он не решался спросить прямо, намеков же Хрюша не понимал, и тогда порой Дозорский ставил ему вопросы, от которых сам дрожал втихомолку, хотя и не знал почему. Ответы разочаровывали его; но Дозорский угадывал, что только тупость Хрюши этому виной, а по существу происходивших с ним событий у него в жизни совершается многое, куда более важное и интересное, чем те слова, которые он мог сказать об этом. Так было и теперь.
В их разговоре, кратком и туманном, речь между ними на самом деле шла о том, как Дозорскому осуществить давнее, не вдруг высказанное им желание поглядеть на тот инструмент, при помощи которого мать Хрюши старалась вывести своего сына в люди. По его словам, это была пластмассовая палка, и он демонстрировал синяки от этой палки, но стащить ее из дому не решался и, похоже было, боялся ее не меньше, чем саму мать или отца. Дозорский вначале уговаривал его, выставляя доводы в том смысле, что, мол, этого ведь никто все равно не узнает. "Ага-а, канючил Хрюша, - она придет, а ее нет... " - "Так ведь ты быстро? " - "А я забуду, как она стояла... " Дозорский предлагал ему заметить место, прилепить к полу кружочек пластилина и проч., но тут податливый всегда Хрюша был неумолим; он слишком близко разбирался в вопросе, даже глядел как-то на Дозорского по этому случаю свысока, и Дозорский в конце концов уступил. Он вместо того стал сам напрашиваться в гости. Хрюша не возражал, только повторял опять, что нужно, чтобы матери не было дома. Дозорский сам тоже так считал.
Мать Хрюши была крупная, представительная женщина с округлыми чертами тела и лица. Уходя куда-нибудь из дому, она бросала зоркий взгляд на игравшего во дворе Хрюшу, прочих же детей, если они попадались ей на глаза, дарила приятной улыбкой. Зато Хрюше она никогда не улыбалась. Ее муж был низкоросл и коренаст, но, как видно, вовсе не состоял у ней под каблуком, и, хотя черты его были мелки (как и у Хрюши), все же каркающий резкий голос его выдавал в нем крутой нрав. Хрюшу он порол редко, но при этом всегда долго и сильно.
- Пошли на болото, - сказал Хрюша, когда Дозорский засыпал "секретик " и поднялся опять с колен.
- Hа болото? - Дозорский в сомнении поглядел кругом. - Hе; пошли лучше... вон, на экскаватор позырим.
Экскаватор трудился где-то в конце улицы. Уходить из-за дома было сейчас самое время, но идти на болото Дозорский действительно не хотел. Болото находилось в лесу, за гаражами, причем уже и гаражи были территорией, отчасти заповедной для малышей. Туда ходили "взрослые ", то есть школьники первых классов, которые там тайно курили в зябких железных ущельях табак и не имели привычки церемониться с мелюзгой. Hа болоте они, правда, показывались реже, но и без них были веские основания сторониться подобных мест. К тому побуждала и сыновняя покорность.
Роль болота исполняла мелкая, вся поросшая травой лужа, каким-то чудом не просыхавшая даже в жару. Была она, конечно, опасна не более, чем любая другая лужа во дворе, однако, во-первых, именно в ней чаще всего у Дозорского промокала обувь, что грозило мифической простудой, а во-вторых, он неизменно приходил после нее домой весь с ног до головы в грязи, стяжая тем себе всякий раз нагоняй. Излишне говорить, что Андрюше-Хрюше путь туда тоже был закрыт строго-настрого.
- Да ну, экскаватор... - протянул он теперь, выпячивая нижнюю губу жест, при богатстве его мимики, главный. Дозорский промолчал в ответ. Решение уже было принято им, и потому Хрюша убрал губу, засопел и, хмуро поглядев себе под нос (что порою бывало кстати), поплелся следом за Дозорским во двор, куда тот свернул, опасаясь как-нибудь забыть ведро, спрятанное им у водостока. Во дворе по-прежнему было тихо и безлюдно. Однако, как заметил Дозорский, к юноше в песочнике присоединилась теперь толстая Лера, наперсница и шпионка Эли; они что-то пылко обсуждали между собой, причем Лера противно взвизгивала по временам, как это она и вообще имела обыкновение делать. Увидав ее, Дозорский тотчас смекнул, что ему лучше не останавливать на себе ее взгляд и, быстро подхватив ведро, поспешил прочь со двора, в конец улицы. Хрюша следовал за ним.
Hо в этот раз оказался прав Хрюша: экскаватор и впрямь вряд ли стоил их внимания. Он был разболтан, гремел и истекал маслом и, едва только начав траншею, которую рыл уже дня два, вдруг мертво заглох с полным ковшом в яме. Шофер его хлопнул дверцей, однако чинить ничего не стал и удалился на обед, хотя был еще только ранний полдень.
- Что теперь? - спросил Хрюша с надеждой.
Дозорский покосился на него.
- Hу что, - сказал он. - Теперь, если ты хочешь, то можно... м-м... укол.
- Да-а, мне уже вчера был, - канючливо не согласился Хрюша.
- Что ж, что вчера. То вчера, а то сегодня, - говорил рассудительный Дозорский.
- Да? а тебе? а ты когда?
Hо Дозорский знал ход, безотказный в случае с Хрюшей.
- Hу, если ты согласен, - сказал он вкрадчиво, - так мы пойдем потом на болото.
Хрюша подозрительно вгляделся в него.
- Честно? - спросил он с сомнением.
- Честное слово.
- Hу хорошо. Hо только это все равно в последний раз. Потом уже твоя очередь.
Дозорский кивнул. Договоренность была достигнута, и мальчики с заговорщическими лицами направились к ближайшему подъезду соседнего дома, причем Хрюша шел теперь впереди. Дозорский поднял по дороге сухую яблоневую веточку, праздно валявшуюся в траве на газоне, и, отломив от нее тонкую щепку, показал Хрюше. Хрюша не возражал.
В подъезде была сизая тьма и пахло чужим жилищем. Это очень как-то не понравилось Дозорскому, который вообще был чувствителен к запахам. Хуже, однако, было другое: подъезд был крайний, и в нем, в отличие от их родного подъезда, вовсе отсутствовал необходимый теперь подвальный спуск. Все, что здесь было, - это темный закуток под лестницей, где держали коляски и велосипеды. Сейчас, правда, он был почти пуст: в углу стояла только старая велосипедная рама с ржавыми педалями и - почему-то - сломанная лыжная палка без кольца. Дозорский хотел уж было поворотить обратно, но умелый Хрюша сориентировался в полутьме, прошел в закуток и, быстро встав на колени, нагнулся вперед, одновременно сдернув с себя до колен штаны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9
- Смотри только, - велел он еще. - Разболтаешь, то ты мне не друг... - Тут внезапно новая мысль его осенила. - А как сегодня? а? - Он подмигнул Хрюше, принизив слегка голос. Тот опять испугался.
- Hе-е, - протянул он. - Она дома сидит.
- И не уйдет?
- Hе знаю.
Хрюша насупился; видно было, что ему не хочется говорить об этом. Дозорский вздохнул.
Хрюша вызывал у него много сложных и беспокойных чувств. жалость к нему часто бывала липкой. Приходилось усиливать волю, чтобы смотреть на него. А при этом любопытство к судьбе Хрюши рождало в Дозорском странную застенчивость. Он не решался спросить прямо, намеков же Хрюша не понимал, и тогда порой Дозорский ставил ему вопросы, от которых сам дрожал втихомолку, хотя и не знал почему. Ответы разочаровывали его; но Дозорский угадывал, что только тупость Хрюши этому виной, а по существу происходивших с ним событий у него в жизни совершается многое, куда более важное и интересное, чем те слова, которые он мог сказать об этом. Так было и теперь.
В их разговоре, кратком и туманном, речь между ними на самом деле шла о том, как Дозорскому осуществить давнее, не вдруг высказанное им желание поглядеть на тот инструмент, при помощи которого мать Хрюши старалась вывести своего сына в люди. По его словам, это была пластмассовая палка, и он демонстрировал синяки от этой палки, но стащить ее из дому не решался и, похоже было, боялся ее не меньше, чем саму мать или отца. Дозорский вначале уговаривал его, выставляя доводы в том смысле, что, мол, этого ведь никто все равно не узнает. "Ага-а, канючил Хрюша, - она придет, а ее нет... " - "Так ведь ты быстро? " - "А я забуду, как она стояла... " Дозорский предлагал ему заметить место, прилепить к полу кружочек пластилина и проч., но тут податливый всегда Хрюша был неумолим; он слишком близко разбирался в вопросе, даже глядел как-то на Дозорского по этому случаю свысока, и Дозорский в конце концов уступил. Он вместо того стал сам напрашиваться в гости. Хрюша не возражал, только повторял опять, что нужно, чтобы матери не было дома. Дозорский сам тоже так считал.
Мать Хрюши была крупная, представительная женщина с округлыми чертами тела и лица. Уходя куда-нибудь из дому, она бросала зоркий взгляд на игравшего во дворе Хрюшу, прочих же детей, если они попадались ей на глаза, дарила приятной улыбкой. Зато Хрюше она никогда не улыбалась. Ее муж был низкоросл и коренаст, но, как видно, вовсе не состоял у ней под каблуком, и, хотя черты его были мелки (как и у Хрюши), все же каркающий резкий голос его выдавал в нем крутой нрав. Хрюшу он порол редко, но при этом всегда долго и сильно.
- Пошли на болото, - сказал Хрюша, когда Дозорский засыпал "секретик " и поднялся опять с колен.
- Hа болото? - Дозорский в сомнении поглядел кругом. - Hе; пошли лучше... вон, на экскаватор позырим.
Экскаватор трудился где-то в конце улицы. Уходить из-за дома было сейчас самое время, но идти на болото Дозорский действительно не хотел. Болото находилось в лесу, за гаражами, причем уже и гаражи были территорией, отчасти заповедной для малышей. Туда ходили "взрослые ", то есть школьники первых классов, которые там тайно курили в зябких железных ущельях табак и не имели привычки церемониться с мелюзгой. Hа болоте они, правда, показывались реже, но и без них были веские основания сторониться подобных мест. К тому побуждала и сыновняя покорность.
Роль болота исполняла мелкая, вся поросшая травой лужа, каким-то чудом не просыхавшая даже в жару. Была она, конечно, опасна не более, чем любая другая лужа во дворе, однако, во-первых, именно в ней чаще всего у Дозорского промокала обувь, что грозило мифической простудой, а во-вторых, он неизменно приходил после нее домой весь с ног до головы в грязи, стяжая тем себе всякий раз нагоняй. Излишне говорить, что Андрюше-Хрюше путь туда тоже был закрыт строго-настрого.
- Да ну, экскаватор... - протянул он теперь, выпячивая нижнюю губу жест, при богатстве его мимики, главный. Дозорский промолчал в ответ. Решение уже было принято им, и потому Хрюша убрал губу, засопел и, хмуро поглядев себе под нос (что порою бывало кстати), поплелся следом за Дозорским во двор, куда тот свернул, опасаясь как-нибудь забыть ведро, спрятанное им у водостока. Во дворе по-прежнему было тихо и безлюдно. Однако, как заметил Дозорский, к юноше в песочнике присоединилась теперь толстая Лера, наперсница и шпионка Эли; они что-то пылко обсуждали между собой, причем Лера противно взвизгивала по временам, как это она и вообще имела обыкновение делать. Увидав ее, Дозорский тотчас смекнул, что ему лучше не останавливать на себе ее взгляд и, быстро подхватив ведро, поспешил прочь со двора, в конец улицы. Хрюша следовал за ним.
Hо в этот раз оказался прав Хрюша: экскаватор и впрямь вряд ли стоил их внимания. Он был разболтан, гремел и истекал маслом и, едва только начав траншею, которую рыл уже дня два, вдруг мертво заглох с полным ковшом в яме. Шофер его хлопнул дверцей, однако чинить ничего не стал и удалился на обед, хотя был еще только ранний полдень.
- Что теперь? - спросил Хрюша с надеждой.
Дозорский покосился на него.
- Hу что, - сказал он. - Теперь, если ты хочешь, то можно... м-м... укол.
- Да-а, мне уже вчера был, - канючливо не согласился Хрюша.
- Что ж, что вчера. То вчера, а то сегодня, - говорил рассудительный Дозорский.
- Да? а тебе? а ты когда?
Hо Дозорский знал ход, безотказный в случае с Хрюшей.
- Hу, если ты согласен, - сказал он вкрадчиво, - так мы пойдем потом на болото.
Хрюша подозрительно вгляделся в него.
- Честно? - спросил он с сомнением.
- Честное слово.
- Hу хорошо. Hо только это все равно в последний раз. Потом уже твоя очередь.
Дозорский кивнул. Договоренность была достигнута, и мальчики с заговорщическими лицами направились к ближайшему подъезду соседнего дома, причем Хрюша шел теперь впереди. Дозорский поднял по дороге сухую яблоневую веточку, праздно валявшуюся в траве на газоне, и, отломив от нее тонкую щепку, показал Хрюше. Хрюша не возражал.
В подъезде была сизая тьма и пахло чужим жилищем. Это очень как-то не понравилось Дозорскому, который вообще был чувствителен к запахам. Хуже, однако, было другое: подъезд был крайний, и в нем, в отличие от их родного подъезда, вовсе отсутствовал необходимый теперь подвальный спуск. Все, что здесь было, - это темный закуток под лестницей, где держали коляски и велосипеды. Сейчас, правда, он был почти пуст: в углу стояла только старая велосипедная рама с ржавыми педалями и - почему-то - сломанная лыжная палка без кольца. Дозорский хотел уж было поворотить обратно, но умелый Хрюша сориентировался в полутьме, прошел в закуток и, быстро встав на колени, нагнулся вперед, одновременно сдернув с себя до колен штаны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9