А поет ее, как и в книге, сама героиня, Витача Милут, которая и пригласила вас сегодня вечером прийти к нам на ужин.
– Какими духами от нее пахнет?
– Это не запах духов, так проявляется ее жажда жизни. Если вы посмотрите на ее отражение в зеркале, то увидите, что этот аромат ее жажды имеет цвет.
Я обернулся к иконе на зеркале и посмотрел через нее на Витачу Милут. Она сидела в голубом шаре аромата…
В этот момент на реке загудел пароход, звук гудка пересчитал все окна здания и спустился вниз по течению, в Дунай, а дубовая дверь открылась, и в комнату вошел крупный человек без единого волоска на голове. Брови его топорщились, словно усы, а свой тяжелый взгляд, под которым стареешь, он прятал.
– Рядом с такими людьми ногти желтеют, а уши оттопыриваются, – заключил я.
Он приветствовал всех, не подавая руки, а меня пропустил. Сделал вид, что не видит. Одна из красавиц шепнула мне какое-то объяснение относительно того, кто этот новый гость, но я ничего не понял. Должно быть, именно его мы и ждали, потому что сразу же на стол вынесли посуду и мы занялись обедом, причем каждому действительно подавали свои блюда. Мне принесли на закуску белые маслины, фаршированные тоже маслинами, но черными, жареными. Я заметил, что у ложек черенками служили ключи.
– А кто же вы, простите мне этот вопрос? – обратился я к третьей красавице, сидящей за столом, которая до сих пор единственная из них обращалась ко мне на «вы». На это она вдруг тоже перешла на «ты»:
– Когда-то, в прошлом веке, ты любил и меня.
– И вас? Не припомню, однако вы не должны удивляться. Я давно уже не тот, что был в те прошлые времена. Скажу вам откровенно, я уже больше не являюсь автором собственных рассказов, все меньше и меньше я остаюсь автором своих романов, и придет день, когда я окончательно перестану им быть. Но в конце концов, кто же тогда вы?
– Я амулет. Если ты меня истратишь, не сможешь мною больше пользоваться. Если научишься, как снова меня наполнить, я снова буду тебе полезна. Но смотри, если амулет не служит тебе, это не значит, что он не служит кому-то другому… Я – Ерисена Тенецки из твоего романа «Последняя любовь в Константинополе».
Опешив от ее слов, я подумал: «Ведь последний раз я читал свои книги еще в прошлом веке. Может, стоит перечитать? Кто его знает, кого там только сейчас нет…»
Тут Ерисена протянула мне книгу, раскрытую на странице сто двенадцать, где находились те самые слова об амулете, которые она только что произнесла. Я сделал вид, что хочу дотронуться до книги, но на самом деле мне хотелось прикоснуться к державшей ее руке. Между тем мои пальцы прошли сквозь ее руку и наткнулись на стоявшую перед ней тарелку. Я усмехнулся:
– Значит, я могу вас любить, но не могу к вам прикоснуться.
– Это не совсем так, – заметила на это Витача. – Ты вспомни то место из «Пейзажа, нарисованного чаем», где ты говоришь, что героини романа, те самые вампиры, хотя и не сосут твою кровь, но иногда приходят к тебе в сон и крадут немного с наслаждением пролитого мужского семени, чтобы оплодотворить фантазию… Мы пришли сюда потому, что заключили пари: если ты с нами поужинаешь, то, может быть, этой ночью увидишь во сне ту из нас, которую любишь больше, чем остальных. Господин, сидящий во главе стола, умеет читать сны и, следовательно, сможет помочь в нашем деле, поэтому мы его и пригласили. Этой ночью он схватит твой сон и расскажет нам, кого из нас троих там нашел…
Тут я повернулся к мужчине за столом.
– Разумеется, ты и меня не узнал, – не глядя на меня, заметил он. Казалось, что он собирает свои тяжелые взгляды где-то внизу, может быть на полу.
– Неужели и с вами мы знакомы? – спросил я с похолодевшим сердцем.
В этот момент принцесса вскрикнула. Я тут же понял, что ее быстрый, зеленый, глаз уже увидел что-то такое, что второй, фиолетовый, еще только увидит вместе со всеми нами. Так оно и было.
– Я Аврам Бранкович, ловец снов, тот самый, которого ты трижды убил, – сказал безволосый человек.
Тут вскрикнули, прикрыв рот рукой, и две другие дамы, а до меня дошло, что черт сыграл со мной злую шутку, что не следовало мне здесь появляться и что на раздумья о том, что делать дальше, времени у меня совсем мало. И я сказал ему:
– Ввиду того что вы мертвы, о чем и сами только что заявили, объясните нам, каким образом вы сможете оказать этим дамам услуги ловца снов?
Бранкович ухмыльнулся и ответил:
– Разве тот, кто кого-то убил, обращается к убитому на «вы» подобно вам? Хорошо, не будем об этом. Я отвечу на твой вопрос относительно этих дам. Вспомни, ведь именно ты сказал как-то, что покойники, населяющие прошлое каждого человека, лежат в воспоминаниях как пленники или как проклятые. Они не могут измениться, не могут сделать ни одного шага, отличного от тех, что сделали когда-то при жизни, не могут встретиться ни с кем, с кем уже не встречались бы в прошлом, они не могут даже стареть. Единственная свобода, которая дана вашим предкам, целым умершим народам, состоящим из ваших отцов и матерей, – это свобода время от времени навещать вас, живых, в ваших снах. В них мы, покойники, лица из ваших воспоминаний, обретаем немного скудно оплаченной свободы, передвигаемся, встречаемся с какими-то новыми людьми, меняем партнеров в своей ненависти и любви и обретаем нечто похожее на видимость жизни. Так что, возможно, и сегодня вечером, благодаря навыкам ловца снов, я смогу оказаться полезным этим дамам.
– А разве ловцам снов удается сохранить свое умение и свой дар даже после смерти? – перебил я его.
– Мертвые не помнят, кем они были при жизни, – ответил Бранкович, – однако их дар остается при них и после завершения жизни, потому что любой дар более стар, чем человек, и он не угасает даже после его смерти. Так что я смогу этой ночью воспользоваться своим даром, и ты это ясно почувствуешь на собственной шкуре. И можешь даже не гадать, собираюсь ли я употребить мое мастерство против тебя или нет.
С этими словами кир Аврам встал, выпрямившись во весь свой рост. Огромный и безволосый, он был страшен, но я, тоже встав, решительно подвел под разговором черту:
– Я хорошо знаю, что именно могут сделать живым мертвые, если проникнут в их сны. Мне очень жаль, дорогие дамы, но у меня нет намерения долее оставаться здесь.
– Безразлично,– тут же проговорил Бранкович, – останешься ли ты здесь или уйдешь отсюда, потому что все это ты видишь во сне, а я нахожусь здесь оттого, что охочусь на тебя в твоих снах. И уже поймал тебя, а милейшим дамам могу сообщить, что они снились тебе все три вместе. Более того, это вовсе не твой сегодняшний сон, он какой-то зачерствевший, трех– или четырехдневной давности, а может, и вообще прошлогодний, точно сказать не могу, да это не так уж и важно. Кроме того, не будь все это сном, я вообще не смог бы здесь оказаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
– Какими духами от нее пахнет?
– Это не запах духов, так проявляется ее жажда жизни. Если вы посмотрите на ее отражение в зеркале, то увидите, что этот аромат ее жажды имеет цвет.
Я обернулся к иконе на зеркале и посмотрел через нее на Витачу Милут. Она сидела в голубом шаре аромата…
В этот момент на реке загудел пароход, звук гудка пересчитал все окна здания и спустился вниз по течению, в Дунай, а дубовая дверь открылась, и в комнату вошел крупный человек без единого волоска на голове. Брови его топорщились, словно усы, а свой тяжелый взгляд, под которым стареешь, он прятал.
– Рядом с такими людьми ногти желтеют, а уши оттопыриваются, – заключил я.
Он приветствовал всех, не подавая руки, а меня пропустил. Сделал вид, что не видит. Одна из красавиц шепнула мне какое-то объяснение относительно того, кто этот новый гость, но я ничего не понял. Должно быть, именно его мы и ждали, потому что сразу же на стол вынесли посуду и мы занялись обедом, причем каждому действительно подавали свои блюда. Мне принесли на закуску белые маслины, фаршированные тоже маслинами, но черными, жареными. Я заметил, что у ложек черенками служили ключи.
– А кто же вы, простите мне этот вопрос? – обратился я к третьей красавице, сидящей за столом, которая до сих пор единственная из них обращалась ко мне на «вы». На это она вдруг тоже перешла на «ты»:
– Когда-то, в прошлом веке, ты любил и меня.
– И вас? Не припомню, однако вы не должны удивляться. Я давно уже не тот, что был в те прошлые времена. Скажу вам откровенно, я уже больше не являюсь автором собственных рассказов, все меньше и меньше я остаюсь автором своих романов, и придет день, когда я окончательно перестану им быть. Но в конце концов, кто же тогда вы?
– Я амулет. Если ты меня истратишь, не сможешь мною больше пользоваться. Если научишься, как снова меня наполнить, я снова буду тебе полезна. Но смотри, если амулет не служит тебе, это не значит, что он не служит кому-то другому… Я – Ерисена Тенецки из твоего романа «Последняя любовь в Константинополе».
Опешив от ее слов, я подумал: «Ведь последний раз я читал свои книги еще в прошлом веке. Может, стоит перечитать? Кто его знает, кого там только сейчас нет…»
Тут Ерисена протянула мне книгу, раскрытую на странице сто двенадцать, где находились те самые слова об амулете, которые она только что произнесла. Я сделал вид, что хочу дотронуться до книги, но на самом деле мне хотелось прикоснуться к державшей ее руке. Между тем мои пальцы прошли сквозь ее руку и наткнулись на стоявшую перед ней тарелку. Я усмехнулся:
– Значит, я могу вас любить, но не могу к вам прикоснуться.
– Это не совсем так, – заметила на это Витача. – Ты вспомни то место из «Пейзажа, нарисованного чаем», где ты говоришь, что героини романа, те самые вампиры, хотя и не сосут твою кровь, но иногда приходят к тебе в сон и крадут немного с наслаждением пролитого мужского семени, чтобы оплодотворить фантазию… Мы пришли сюда потому, что заключили пари: если ты с нами поужинаешь, то, может быть, этой ночью увидишь во сне ту из нас, которую любишь больше, чем остальных. Господин, сидящий во главе стола, умеет читать сны и, следовательно, сможет помочь в нашем деле, поэтому мы его и пригласили. Этой ночью он схватит твой сон и расскажет нам, кого из нас троих там нашел…
Тут я повернулся к мужчине за столом.
– Разумеется, ты и меня не узнал, – не глядя на меня, заметил он. Казалось, что он собирает свои тяжелые взгляды где-то внизу, может быть на полу.
– Неужели и с вами мы знакомы? – спросил я с похолодевшим сердцем.
В этот момент принцесса вскрикнула. Я тут же понял, что ее быстрый, зеленый, глаз уже увидел что-то такое, что второй, фиолетовый, еще только увидит вместе со всеми нами. Так оно и было.
– Я Аврам Бранкович, ловец снов, тот самый, которого ты трижды убил, – сказал безволосый человек.
Тут вскрикнули, прикрыв рот рукой, и две другие дамы, а до меня дошло, что черт сыграл со мной злую шутку, что не следовало мне здесь появляться и что на раздумья о том, что делать дальше, времени у меня совсем мало. И я сказал ему:
– Ввиду того что вы мертвы, о чем и сами только что заявили, объясните нам, каким образом вы сможете оказать этим дамам услуги ловца снов?
Бранкович ухмыльнулся и ответил:
– Разве тот, кто кого-то убил, обращается к убитому на «вы» подобно вам? Хорошо, не будем об этом. Я отвечу на твой вопрос относительно этих дам. Вспомни, ведь именно ты сказал как-то, что покойники, населяющие прошлое каждого человека, лежат в воспоминаниях как пленники или как проклятые. Они не могут измениться, не могут сделать ни одного шага, отличного от тех, что сделали когда-то при жизни, не могут встретиться ни с кем, с кем уже не встречались бы в прошлом, они не могут даже стареть. Единственная свобода, которая дана вашим предкам, целым умершим народам, состоящим из ваших отцов и матерей, – это свобода время от времени навещать вас, живых, в ваших снах. В них мы, покойники, лица из ваших воспоминаний, обретаем немного скудно оплаченной свободы, передвигаемся, встречаемся с какими-то новыми людьми, меняем партнеров в своей ненависти и любви и обретаем нечто похожее на видимость жизни. Так что, возможно, и сегодня вечером, благодаря навыкам ловца снов, я смогу оказаться полезным этим дамам.
– А разве ловцам снов удается сохранить свое умение и свой дар даже после смерти? – перебил я его.
– Мертвые не помнят, кем они были при жизни, – ответил Бранкович, – однако их дар остается при них и после завершения жизни, потому что любой дар более стар, чем человек, и он не угасает даже после его смерти. Так что я смогу этой ночью воспользоваться своим даром, и ты это ясно почувствуешь на собственной шкуре. И можешь даже не гадать, собираюсь ли я употребить мое мастерство против тебя или нет.
С этими словами кир Аврам встал, выпрямившись во весь свой рост. Огромный и безволосый, он был страшен, но я, тоже встав, решительно подвел под разговором черту:
– Я хорошо знаю, что именно могут сделать живым мертвые, если проникнут в их сны. Мне очень жаль, дорогие дамы, но у меня нет намерения долее оставаться здесь.
– Безразлично,– тут же проговорил Бранкович, – останешься ли ты здесь или уйдешь отсюда, потому что все это ты видишь во сне, а я нахожусь здесь оттого, что охочусь на тебя в твоих снах. И уже поймал тебя, а милейшим дамам могу сообщить, что они снились тебе все три вместе. Более того, это вовсе не твой сегодняшний сон, он какой-то зачерствевший, трех– или четырехдневной давности, а может, и вообще прошлогодний, точно сказать не могу, да это не так уж и важно. Кроме того, не будь все это сном, я вообще не смог бы здесь оказаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57