– Здесь сорок мешков, – говорит Шейн, – в каждом по арробе золотого песку, круглым числом 220 тысяч долларов. И все это золото мое. Оно принадлежит Великому Акуле. Индейцы сдают весь золотой песок мне. 220 тысяч долларов, – говорит Шейн, – тебе небось такие деньги и во сне не снились, лоточник ты несчастный. И все они мои.
– И много тебе от них толку? – говорю я издевательски и злопыхательски. – Выходит, ты государственная казна для этой шайки нищих деньгопроизводителей. И даже процентов не платишь, так что никто из твоих вкладчиков не может купить себе хотя бы технический алмаз огастовского (штат Мэн) производства ценой в 200 долларов за 4 доллара 85 центов?
– Послушай, – говорит Шейн, и на лбу у него выступает испарина. – Я тебе открыл душу, потому что ты завоевал мое расположение. Тебе случалось держать золотой песок не в тройском весе, а в весе эвердьюпойс, самом что ни на есть весомом весе, который насчитывает не двенадцать, а целых шестнадцать фунтов?
– Никогда, – говорю. – Не имею такой скверной привычки.
Тут Шейн падает на колени и заключает мешки с золотом в объятия.
– Обожаю золото, – говорит он. – Я бы, – говорит, – круглые сутки его не выпускал из рук. Нет у меня в жизни большей радости. Стоит мне войти в эту комнату, и я – король и богач разом. Через год я буду миллионером. Богатство мое растет с каждым днем. Все индейцы как один по моему приказу намывают песок в ущелье. Счастливее меня, У. Д., нет человека на свете. Я же хочу только, чтоб золото мое было у меня под боком, чтоб богатство мое росло с каждым днем, а больше я от жизни ничего не прошу. Теперь, – говорит, – ты понимаешь, почему мои индейцы не покупают твои товары. Им не на что их покупать. Золотой песок они без остатка выдают мне. Я их король. Я обучил их ничего не желать и ни о чем не мечтать. Так что прикрывай-ка ты свою лавочку.
– Нет, теперь я тебе скажу, кто ты такой, – говорю я. – Ты самый что ни на есть бесстыжий жмот. Ты проповедуешь предложение и знать ничего не хочешь о спросе. А предложение, – продолжаю я, – оно и есть предложение. Только и всего. Ну, а со спросом дело другое, это силлогизм и понятие выше классом. Спрос учитывает права наших жен и детей, благотворительность и дружбу и даже уличных попрошаек. И понятия эти должны друг друга уравновешивать. И я тебя честно предупреждаю – мне есть еще чем тебя ошарашить по коммерческой линии, так что гляди в оба, как бы я не порушил твои косные мыслишки относительно политики и экономии.
Назавтра я с утра пораньше дал указание Макклинтоку пригнать на площадь еще одну мулосилу с товарами. Народу опять набежало видимо-невидимо.
Я, ясное дело, достаю самые наилучшие ожерелья, браслеты, гребешки, сережки и велю дамам их примерить. Потом иду с козыря.
Вынимаю из последнего мешка полгросса ручных зеркал в прочных оловянных оправах и распределяю их между дамами. Так я познакомил племя пече с зеркалами.
Смотрю: по площади шествует Шейн.
– Ну, как торговля, не сыграла еще в ящик? – спрашивает он и утробно хохочет.
– Не только не сыграла в ящик, а как бы еще несколько ящиков товару выписать не пришлось, – говорю.
Тут по толпе прошел ропот. Женщины заглянули в магический кристалл, увидели, какие они красотки, и поделились этим открытием с мужчинами. Мужчины, ясное дело, давай ссылаться на нехватку денег и временные трудности перед выборами, но дамы и слушать ничего не хотели.
И тут настал мой час. Я прервал оживленный разговор Макклинтока с мулами и наказал ему заняться переводом.
– Переведи им, – говорю, – что на золотой песок они могут купить эти украшения, достойные королей и королев земли. Передай им, что за желтый песок, который они намывают из ручья для Его Преподобия Акулея и Марципана вашего племени можно приобрести все эти драгоценности и амулеты, которые их украсят, а также замаринуют и сохранят от злых духов. Передай им, что питтсбургские банки платят четыре процента по вкладам, деньги по желанию клиента высылаются почтой, а от этого богатей-не-зевай хранителя народного достояния – и спасибо не дождешься. И еще передай им, Мак, не ленись, повтори, да не раз, чтоб они не мешкая пустили песок в оборот. Говори с ними так, будто ты сроду терпеть не можешь Брайана.
Макклинток благосклонно машет рукой одному из своих мулов и швыряет в толпу одну-другую верстатку петита.
Тогда какой-то гуттаперчевый индеец залезает вместе со своей дамой на большой камень, а вокруг шеи у нее в три ряда намотана моя облезлая бижутерия и бусы поддельного мрамора, и произносит речь – на слух смахивает, будто игральные кости в стакане трясут.
– Он говорить, – переводит Макклинток, – людишки не понимать, что золотой песок ваши вещички покупать. Женщины беситься. Великий Акула говорить – золотой песок он хранить злых духов отогнать.
– Злых духов от денег нипочем не отгонишь, – говорю я.
– Они говорить, – продолжает Макклинток, – Акула их дурачить. Они много-много ругаться.
– Ладно, ладно, – говорю. – Пусть гонят золотой песок или монету – и я отдам им весь товар. Песок взвешивается на ваших глазах и принимается по шестнадцати долларов за унцию, больше здесь, на хватимальском берегу, никто им не даст.
В этом месте индейцы вдруг кидаются врассыпную, а я не могу понять, какая муха их укусила. Мы с Маком пакуем ручные зеркала и ожерелья, что они покидали, и отводим мулов в тот корраль, который нам отвели под гараж.
Сначала в наш корраль доносится шум и гам, потом через площадь на всех парах мчится Патрик Шейн, одежда на нем изорвана в клочья, а лицо так исцарапано, будто очень живучая кошка дралась с ним за свою жизнь.
– Они грабят сокровищницу, У. Д.! – вопит он. – Они хотят убить меня и тебя в придачу. Живо приведи мулов в боевую готовность. Надо сматываться, нельзя терять ни минуты.
– Выходит, они раскусили, – говорю я, – что такое закон спроса и предложения.
– Это все женский пол виноват, – говорит король. – А ведь как они мной восторгались, бывало.
– Тогда они еще не знали зеркал, – говорю я.
– Они схватились за топоры, – говорит Шейн. – Поторапливайся.
– Бери себе чалого мула, – говорю я. – В печенках ты у меня сидишь со своим законом спроса и предложения. А себе я возьму мышастого, он порезвее будет, у него скорость на два узла больше. Чалый, он шпатит, но может статься, что тебе и на нем удастся удрать, – говорю. – Вот если б ты предусмотрел справедливость в своей политической платформе, я, может, дал бы тебе мышастого.
Взгромоздились мы на наших мулов и не успели пересечь сыромятный мост, как на другой стороне показались индейцы и ну бросать в нас камни и ножи. Но мы мигом обрубили ремни со своего краю и двинули к побережью.
1 2 3 4