«...Говорят, что «Чайка» не пьеса. В таком случае посмотрите на сцене «не пьесу»! Пьес так много... Я не знаю, как сделал Чехов: пришли на сцену люди, и так как эти люди давно жили до бенефиса г-жи Левкеевой и будут жить после бенефиса, то пришли они со своими радостями и страданиями, которые дала им жизнь, и стали жить перед публикой... Публика любит силу, любит, чтобы перед ней боролись. Тригорин мало боролся. Он не плакал и не бил себя кулаком в грудь. Вы спросите: почему же он этого не делал? Я не знаю почему. Я думаю, что он забыл о том, что на один этот вечер перенесся на подмостки. Он просто жил, как жили все кругом, не заботясь о том, что на них смотрят гг. рецензенты...»
Какая острая, современная — с сегодняшней точки зрения — оценка! Не только пьесы «Чайка» — всей новой чеховской драматургии. Так она писала, почти единственная в те первые дни, противоборствуя улюлюканью публики и «господ рецензентов».
И — в той же рецензии о самой Чайке: «Она пришла вся беленькая, тоненькая, и принесла открытое сердечко, в котором еще не было ничего... и с такой верой и пылкостью молодости отдала Тригорину медальон вместе со своим сердцем и жизнью, которая, казалось ей, уже не имела смысла без него. И он все взял. Любил ли он свою Чайку? Любил, может быть. Но бедная Чайка внесла с собой беспокойство и новое страдание, и тогда он выгнал ее из своей жизни... Отчего она не утопилась?..
Публика полюбила бы ее, пожалела бы об ней и похлопала бы автору. Но автор знал, что он не выдумал образ своей Чайки, и он не посмел заставить ее кричать и топиться, как топятся и кричат все героини...»
Это менее чем за полгода до их встречи в Москве, в которую вторглась жестоко его болезнь. В «Переполненной чаше» я пишу: «Свой девятый вал они пережили в Остроумовской клинике. Ограниченное время, боязнь за его жизнь и его слабость освободили от всего, позволили обо всем забыть...»
Оказалось, диалог продолжился. Напомню о нем вкратце.
Осенью 1897 года Лидия Алексеевна послала Чехову вырезки газет со своими рассказами. Среди них «Забытые письма», рассказ, о котором Авилова пишет в своих воспоминаниях:
«Зачем после свидания в клинике, когда он был «слаб и не владел собой»,— а мне уже нельзя было не увериться, что он любит меня,— зачем мне надо было послать «Забытые письма», полные страсти, любви и тоски?
Разве он мог не понять, что это к нему взывали все эти чувства?»
Чехов в ту пору был в Ницце, ее рассказы ему переслали туда.
Он все понял. Услышал. Он выделил «Забытые письма» из присланного ею.
«Ах, Лидия Алексеевна, с каким удовольствием я прочел Ваши «Забытые письма». Это хорошая, изящная, умная вещь... в ней пропасть искусства и таланта... Я говорю про тон, искреннее, почти страстное чувство».
В рассказе Авиловой женщина пишет любимому человеку, с которым была близка при жизни мужа. Теперь муж умер, и она пишет любимому и ждет его с каждым пароходом, но — напрасно.
В записной книжке в том же ноябре 1897 года Чехов записывает сюжет: богатый чиновник, носивший портрет губернаторши четырнадцать лет, отказывается помочь ей, когда она овдовела, болеет...
Но отшутиться не удается. И тогда же, в ноябре, но чуть позже, возникает запись об уважении к тайне. Потом, два года спустя, в «Даме с собачкой» Чехов разовьет и уточнит свою мысль о явном и тайном в человеческой жизни.
«И по какому-то странному стечению обстоятельств, быть может случайному, все, что было для него важно, интересно, необходимо, в чем он был искренен и не обманывал себя, что составляло зерно его жизни, происходило тайно от других...» Так размышляет в рассказе Гуров. Но это два года спустя. Ключ же к этим размышлениям возник в ноябре 1897-го.
Рассказ о чиновнике и губернаторше никогда не был написан.
В «Забытых письмах», усомнившись в любимом, героиня спрашивает: «Я не могу припомнить, говорил ли ты мне когда-нибудь, что любишь меня? Мне так бы хотелось припомнить именно эту простую фразу... Ты говорил, что любовь все очищает и упрощает... Любовь...»
Чехов отвечает Авиловой в рассказе «О любви»:
«...воспоминание о стройной белокурой женщине оставалось во мне все дни, я не думал о ней, но точно тень ее лежала на моей душе».
Там же: «Мы подолгу говорили, молчали, но мы не признавались друг другу в нашей любви и скрывали ее робко, ревниво. Мы боялись всего, что бы могло открыть нашу тайну нам же самим».
На ее брелок он ей ответил со сцены.
На ее «Забытые письма» — рассказом «О любви».
Можно было предположить, что «Дама с собачкой» — тоже ответ.
В «Переполненной чаше» я пишу: «Мы можем только гадать...» И еще — о «Даме с собачкой»: «Это горестный рассказ о любви без будущего. Рассказ-прощанье».
Последние пять лет они не виделись. С мая 1899 года, когда он пришел на вокзал, чтобы повидать ее. Были только письма. В одном из них, написанном после долгого перерыва, Лидия Алексеевна пишет Чехову:
«Я бы очень хотела видеть Вас, рассказать Вам и многое снять с себя, что мне так ненавистно... Точно позор! А я по совести не чувствую, что заслужила его...
Я все боялась, что я умру и не успею сказать Вам, что я Вас всегда глубоко уважала, считала лучшим из людей.
И я же оклеветала себя в Вашем мнении. Так вышло».
Мне опять приходится прибегнуть к «Переполненной чаше» (пусть читатель не сетует, но ведь это продолжение, развитие той же истории). Там я писала: «Что хочет снять с себя Лидия Алексеевна? «Точно позор»,— говорит она. Но позор, не заслуженный ею... Произошла ли какая-то неловкость с ее стороны?»
И вот газета «Сын отечества» с рассказом Лидии Авиловой «Последнее свидание». Этот рассказ позволяет утверждать с уверенностью, что и «Дама с собачкой» тоже ответ.
В «Последнем свидании» Авилова продолжает рассказ Чехова «О любви». Повторены даже имена главных действующих лиц. Героиня его, тоже Анна Алексеевна, сближается с другом дома, зовут его, как и у Чехова, Павел, изменено лишь отчество: вместо Константинович — Аркадьевич — П. А. Переставлены инициалы Антона Павловича. (Назвать героя Павлом Антоновичем Авилова не рискнула.)
, Писательница пытается исследовать: к чему привела бы героев их связь? принесло бы это счастье обоим?
Ее выводы неутешительны. Анна Алексеевна не находит радости в близости с ироничным, суховатым Павлом Аркадьевичем, который избегает разговоров, «сентиментальных сцен». Он презрителен и насмешлив. Глубоко оскорбленная в душе, чувствуя, что любовь гаснет, уничтожается, сама порывает с Павлом Аркадьевичем, сказав: «Знаешь, пора разойтись. Нам друг с другом стало скучно». Он узнает из газеты о кончине Анны Алексеевны. И, поразмыслив, удобно ли это, все же едет в дом, где уже год как не был. Дом, «где он был принят, как друг, и куда он внес позор, страдание и смерть».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30