Сын ушел с Пигулкой. Ивану вроде бы полегчало. А Олена уж думала, что не пережить ему этой ночи. Сейчас у него топорщились усы, подбородок как-то странно заострился. Но, может быть, ей так только казалось...
— Садись!..— кивнул он на край кровати.
Она села.
Он ничего не говорил, но она понимала, что вставать не надо. И то, что он молчал, хотя собирался что-то сказать, мучило ее. Однако она решила терпеть.
— Инструменты мои раздай, а то пропадут понапрасну, ежели ими никто не будет пользоваться... Грех это... — И умолк, хотя сказано было еще не все.
Сидя на краешке кровати, Олена представила себе плотничий, столярный, каменщицкий инструмент. Все это не просто возникло перед нею беспорядочной грудой— нет, инструменты Ивана блестели, сверкали, каждый из них разговаривал только ему присущим голосом и изо всех сил бодрился.
Ритмично отбивал такт топор, позванивали в спокойном медленном танце долота, свистом отзывались пилы, со скрипом вгрызались в твердое дерево сверла, в бешеной пляске носились фуганки, выплевывая белые шелковистые ленты, лениво и важно взад-вперед шаркал длинный шерхебель — с его помощью Иван как бы наводил глянец, завершая трудную, требовавшую много хлопот работу.
Все жило, действовало, и вместе с инструментами трудился сам мастер Иван, неважно, что он уж который месяц не брал их в руки и они мирно отлеживались на чердаке в ожидании лучших, более веселых времен...
«Где пила?»
«Кто опять вынес из хаты долото?»
«Куда девался топор?»
«Кому без меня отдали сверла?»
«Кто затупил плотничий нож?»
«А пропади вы пропадом за то, что не поддерживаете порядок и никогда ничего не кладете на место!»
Так и звучит в ушах у Олены ворчливый голос Ивана: весь сенокос, всю жатву провел дома, а инструменты неизвестно куда запропастились. Догадайся-ка теперь, где они, попробуй-ка их отыскать.
Правда, они всегда находились. Но без шума было не обойтись.
— Канадский белый точильный камушек прибереги для зятя Ивана. Чтоб ему было на чем нож поточить... больно полезный камушек... Хорошо служил, я любил его... Пусть останется Ивану на память... Еще от моего деда завалялся... Дед его с заработков принес... Миколе, сыну нашего свата, топорик и пилу ручную. Давно о таких мечтал... И Юрко пусть себе что-нибудь выберет — у него два сына... Может, хоть один по мастерству пойдет... Да нет, дети нынче стали какие-то не такие... Им лишь бы рук не прикладывать...
Так постепенно все и распределил. И теперь отдыхал, как человек, покончивший с одним из самых важных и трудных дел.
Олена вскочила было с места, но он жестом остановил ее.
— Ты, если хочешь, позови попа... А дети у меня ученые... Для них пусть играет оркестр... Как-нибудь помирится одно с другим... На свете и не такое бывает...
Точно не слова, а острый нож вонзался ей в сердце...
— На новую одежу денег не тратьте. Мой серый костюм и на пасху надеть не стыдно... Шляпу положить не забудь: пусть и там видят, что я не баба, а мужик... И резную палку, которую Марийка подарила, тоже положи: будет на что опереться, ежели встретятся крутые горы или придется реки вброд переходить, да и всякую нечисть отгонять, обороняться от нее пригодится...
Он умолк...
Отец Климентий явился строгий и подтянутый, будто собрался на богомолье в дальние края.
Олена, зная, что он должен прийти, выглядывала его с крыльца.
— Как Иван? — спросил поп, поднимаясь по невысоким ступеням.
— В чем только душа держится... — отвечала Олена и такими глазами поглядела на отца Климентия, словно теперь от него зависело спасение не только души, но и тела.
— А говорит еще?
— Говорит чисто...
Иван, едва услышав голос попа в сенях, отвернулся к стене и закрыл глаза.
Отец Климентий постоял с минуту посреди комнаты, точно не зная, с чего начать и вообще что делать.
— Больной спит? — спросил он. А дьячок — низкорослый человечек в поношенном полушубке — что есть мочи вытянул свою тонкую шею, будто хотел поверх высоко взбитой белой перины увидеть лицо Ивана.
— Разве что недавно уснул... — стала оправдываться хозяйка: за духовным отцом как-никак пришлось посылать в соседнее село куму Этелу,
Иван тяжело застонал.
— Добрый день, сват! — тотчас громко поздоровался с ним дьячок Сидор, хоть и не доводился хозяину ни близким, ни дальним сватом.
— Спишь? — приблизилась к Ивану жена.
— Божьей вам благодати, хозяин Иван! — ласковым, бархатным голосом произнес отец Климентий.
Иван пошевелился.
Олена осторожно отодвинула перину от головы больного.
— Отец Климентий пришли!.. — сказала она, не зная, с какого боку подступиться к мужу.
— Климентий? — негромко переспросил Иван, бесстрастно глядя на духовного отца.
— Молебен, сват!.. Молебен... он всегда положен... да и для примирения души надобно исповедаться... — наставлял больного дьячок Сидор Штым.
Иван молчал, только сосредоточенно смотрел на смуглого лицом, красивого, дородного отца Климентия. Было видно, что он собирается что-то сказать попу или, может быть, хочет о чем-то спросить, а молчит потому, что мысли проносятся беспорядочным роем либо он что- то решает сам с собой.
— Узнаете меня? — не выдержав его взгляда, поп быстро шагнул к больному.
— Вы — отец Климент...
— А его узнаете? — показал поп на дьячка, когда тот тоже подошел поближе.
— Это шалопай и бездельник Сидорко... Штым... Федоров сын... У соседей из-под кур яйца воровал и на курево менял... — медленно, но членораздельно проговорил Иван.
— Человек к тебе по божьему делу пришел, а ты вон какую честь ему оказываешь? — бросилась спасать положение растерявшаяся хозяйка. — Это же наш дьячок!
— Да я ничего... — рассудительно и спокойно отвечал Иван. — Голос у него сызмальства сильный... Когда скотину на пастбище выгоняли, так орал, что в соседнем селе слыхать было... — Последнее слово Иван произнес очень громко, наверно, опять нахлынула боль.
Сидору Штыму стало не по себе, он как-то сразу сник, увял. Сидор не забыл, а сейчас вспомнил во всех подробностях, как однажды глупо попался на воровстве яиц у Ивановых соседей.
Набрал полную пазуху — ни единого яичка на расплод не оставил — и уж начал было задом вылезать из курятника, как вдруг кто-то его хвать за штаны да как дернет к себе, яйца так и посыпались.
Хозяин Сагайдак нещадно драл его за ухо. Сидорко уж думал, оторвет напрочь. Он завизжал от боли и впился зубами в другую руку хозяина.
Тот крикнул:
— Марги-ита! Выйди-ка во двор! Я в курятнике вора поймал!
Закатав рукава выше локтей, со скалкой наперевес выскочила из хаты хозяйка.
Собрались соседи. Среди них Иван, он тогда еще неженатый был. Да, да, этот самый, что лежит сейчас на кровати.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17