Фердинанд де Соссюр

XVI
– Почему все шепчутся за моей спиной? Думают, что мое выступление – это ярмарочный балаган, потому что я привез с собой пациента?! Легко говорить об отсутствующих – расписывать эффективные методы лечения, примененные к больным, которые находятся в тысяче километров отсюда. Девяносто процентов историй болезней, о которых я знаю, это – научная фантастика. Психиатрическая фантастика.
Наум ответил не сразу. Он смотрел на Бланеса, как если бы он не искал адекватный ответ, а с усилием вспоминал, кто его собеседник. Потом он сказал тихим голосом:
– Я читал ваши первые работы, доктор. В «Неврологии и переводе» есть очень смелые идеи, которые если и не были тщательно выверены, то заставляли задуматься. С того времени вы сохранили былую смелость, но где вдохновение? Вы подменили теорию зрелищем.
– А почему медицина не может быть зрелищем, если это достойное зрелище?
– В науке концепция зрелища противоречит концепции достоинства.
– В медицине всегда было что-то от театра. Вспомните о публичных вскрытиях, которые проводились в анатомических театрах на глазах у публики, заплатившей за вход. Вспомните об истериях Шарко. Сегодня единичные демонстрации процесса лечения – это епархия знахарей и святош. Медицина превратилась в безличную практику таинства. Вместо наших знаний мы выставляем напоказ наши инструменты. Но почему я, профессиональный врач, должен слушать критические замечания… – он умолк на мгновение, подбирая слово пооскорбительнее, – …какого-то лингвиста?
– Пойдемте в зал, доктор Бланес, – прервал его Кун. – Пора выступать.
Переводчики начали собираться в салоне «Княжество», где раньше мы еще не проводили своих заседаний. Наум задержал меня в холле.
– Я был участником стольких конгрессов, что уже перекрыл свою квоту ханжества. Пойдем выпьем кофе, вспомним старые времена, обменяемся домыслами и выдумками, вместо того чтобы выслушивать весь этот бред.
Я все-таки предпочел послушать выступление Бланеса. Мигель не решался подняться на сцену, и врачу пришлось тащить его за руку. Представляя докладчика, Кун был исключительно тактичен, рассказал о трудах доктора, напомнив, что Бланес был одним из первых в стране врачей, кто изучал связь между заболеваниями мозга и переводческой Работой; он умолчал о последних скандалах, закончившихся Ременной приостановкой членства Бланеса в Союзе невропатологов.
Мигель сосредоточенно рассматривал стол, стакан с водой, лица зрителей, дубовые паркетины пола.
– Я видел различные типы повреждений разума, – начал Бланес. – Я видел людей, которые теряли память, обоняние, восприятие своего тела, которые уже не могли разграничивать сон и бодрствование. В госпитале «Серебряное море» я пользовал одного больного, который, по его словам, слышал голос умершей жены. Я проверил его слух, воспринимавший эти несуществующие звуки. Я видел восемнадцатилетнего юношу, который пытался пройтись по стене, потому что был твердо уверен, что это пол. В одном приюте в пригороде Монтевидео старая учительница слышала звонок одного тона каждый раз, когда видела красный цвет, и звонок другого тона, когда она смотрела на что-то зеленое. Старый морской волк – девяностолетний итальянец – отказывался смотреть на падающие с деревьев листья, потому что на каждом из них видел лицо своего умершего товарища. Я имел дело со случаями исключительными, но ни один из них не сравнится с казусом Мигеля.
Его пациент рассматривал лица присутствующих – пристально и внимательно.
Мигель, объяснил Бланес, был рабочим на стройке. Семь лет назад во время одной демонстрации его ранили в голову, пуля поразила левое полушарие. Два месяца он провел в коме. Пришел в себя в состоянии полной афазии, которая постепенно ослабевала – в течение последующих нескольких месяцев. Явно польщенный рассказом, Мигель, уже привыкший к тому, что история его болезни стала его биографией, внимательно слушал Бланеса.
– Сначала Мигель не мог вспомнить свой родной язык, но, выздоравливая, он приобретал сверхъестественные способности; он начал переводить с иностранных языков, которые никогда не изучал. То есть для него это были даже не переводы – с иностранного языка. В иностранном всегда есть неясности, непонятные места. А для Мигеля нет такого понятия «не понимаю». Мигель во всем видит смысл, он не переносит неясностей. В мире не существует ни единого слова, которое Мигель считал бы иностранным.
Мигель, универсальный переводчик, сделал легкое движение головой, подтверждая слова врача.
– Два года назад, – продолжал Бланес, – было опубликовано одно исследование о нонсенсе и бессмыслице, его автор привел средневековую легенду. Англичанин-путешественник шел по пляжу и вдруг увидел на берегу запутавшегося в водорослях утопленника, но утопленника живого. Утопленник сорвал с головы корону из кораллов, очистил глаза от водорослей и сказал: я пленник Посейдона. Я плыл на своем корабле, и водоворот увлек меня в пучину вместе со всеми моими спутниками. Посейдон согласился вернуть мне жизнь, только если я объясню ему, что означает слово Arlevein. И вы не знаете, что оно означает? – спросил путешественник. Нет, ответил утопленник; мы отплыли на моем корабле по приказу царя морей, чтобы разгадать эту тайну, поэтому мой корабль называется этим именем. Если ты мне не скажешь значения этого слова, сказал утопленник путешественнику, я увлеку тебя в глубины моря. Путешественник никогда не слышал этого слова, но должен выдать ответ, чтобы спастись. Здесь я оторвался от книги и спросил у Мигеля значение этого слова. И его ответ совпал с ответом из книги.
– И каким же был этот ответ? – спросил Кун.
– Путешественник сказал, что Arlevein означает бесконечные поиски смысла Слова. Мы не знаем, правда ли это, но по сюжету ответ спас англичанина. А теперь пусть скажет сам Мигель.
Мигель выпрямил спину и посмотрел вперед, приготовившись отвечать. От аудитории так и веяло скептицизмом, но зато никто не умирал от скуки, а такой, как Бланес, докладчик прекрасно знает, что недоверие – это лучше, чем скука. Намного лучше.
– Я попрошу вас написать на листочке бумаги любую фразу на любом языке и передать его мне, – сказал Бланес. – Я прочту ее вслух Мигелю, и он ее переведет.
Прошло несколько тягостных секунд. Кун, желая избежать неловкости, нацарапал что-то на квадратном листочке и передал его Бланесу. Доктор прочел:
Nel mezzo del cammin di nostra vita
Mi ritrovai per una selva oscura
Che la diritta via era smaritta
Сюрприза не произошло. Чтобы понять эти стихи, не нужно было в совершенстве владеть итальянским. Мигель сделал приблизительный перевод, придав какой-то забавный смысл, который я не помню, слову smaritta. Почувствовав, что напряжение спало, Бланес попросил прислать фразы на французском, немецком, японском… Тотчас же он получил еще один листок:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26