В груди напудренного вампира тоже, как и у Райнера, билось сердце мальчишки: он бы с удовольствием прибавил к своей коллекции старинных фаянсовых коробок из-под печенья и глиняных Микки Маусов двадцатых годов одну из этих восхитительных богемских кукол. Он даже готов был меняться. Райнера тоже из некоторого снобизма соблазняло заполучить этих маленьких глиняных фетишей Мэтра. Он был готов на все, чтобы удовлетворить свои фантазии: так, выходя из Святой Софии в Стамбуле, он купил для Ингрид в качестве подарка на помолвку двух обезьян у какого-то ярмарочного торговца, ему хотелось снять их в фильме, но при команде «Мотор!» обезьяны принимались скакать и носиться. Ему нравилось исполнять любое свое желание без промедления, ему это даже больше нравилось, чем секс в сауне или в специализированных клубах, это облегчало ему непереносимость бытия. Человек в восковой маске заговорил первым: «Предлагаю трех Микки за одну куклу». Вундеркинд немецкого кино молча растопырил свою полненькую руку будды – пять! При взгляде на эти обрубочки пальцев по лицу папаши поп-арта поползла улыбка. Улыбался он еще и потому, что распознал своего – неплохого торгаша, а не только художника. The best art is business art.
– Пусть будет три Микки и большая коробка из-под печенья.
Эта хитрая свинья Райнер, ganz schweinchenschlau, не удовлетворился сказанным: он снова растопырил пятерню, теперь лицо его расплылось в немного гангстерской улыбке, и его тонкие усики хитрого старого китайца, в свою очередь, растянулись: ему было прекрасно известно, что человек, сидящий рядом с ним, прятал в своем особняке среди кучи самых разнообразных вещей, где можно было встретить совершенно невероятные экземпляры, – человеческие черепа и бриллианты, томящиеся в одиночестве в ящиках с двойным дном – десятки этих Микки Маусов. Коллекция так разрослась, что заполонила уже весь дом, и хозяину с матерью пришлось искать убежища на кухне. Уорхол сдался. Сделка была совершена! Где-то в воздухе должны были встретиться посланные трансатлантическими рейсами из Мюнхена и аэропорта Кеннеди драгоценная куколка и большеухие, длиннохвостые звери. Но Уорхол был не совсем доволен: его обошли в делах, и кто же? – какой-то представитель старушки Европы, который, пожалуй, слишком растолстел из-за того, что ест слишком много сладкого. Этот аскетичный нью-йоркский альбинос, который сидел сейчас на краешке дивана, выпрямив спину, поправил указательным пальцем свой парик: «Господин Фасбиндер, вы никогда не занимаетесь гимнастикой?» – он-то постоянно занимался джиу-джитсу и не ел ничего, кроме диетических супов марки Кэмпбелл, замороженных креветок, и пил только низкокалорийную колу – ходячий кэнди-бар специального употребления.
Ну так вот, теперь Райнер сидит на улице прямо под NNF, он сгорбился, руки на коленях – просто врос в скамейку.
– Простите, вы не знаменитый господин Фасбиндер? – слышит он робкий голосок.
Взгляд опущен по-прежнему, голос еле слышен, он доносится, как вздох:
– Неужели вы думаете, что, будь я этим знаменитым господином Фасбиндером, я бы сидел тут днем в Нью-Йорке в совершенном одиночестве?
Юный афроамериканец идет дальше, очень громко насвистывая латиноамериканскую мелодию, которая постепенно растворяется среди доносящегося издалека лязга кастрюль.
Да, именно лязга кастрюль! Но откуда было взяться этому звучанию полой квинты в тихом отеле «Скриб» в Париже, где все звуки были приглушены, а сами номера служили самым надежным убежищем для членов Жокей-клуба – малейший подъем звука означал здесь требование покинуть отель, где когда-то давно, в 1895 году, братья Люмьер показали первый фильм в истории кинематографа – «Прибытие поезда на вокзал Сиота», – но это ведь тоже происходило в тишине, почти молитвенной тишине, испуганной и напряженной, было слышно только жужжание проекционного аппарата, откуда исхода гипнотический луч, рождавший пугающие и магические картинки.
Машина Его Преосвященства только что доставила ее ко входу в отель, куда она и вошла в сопровождении носильщика: здесь ее ожидал церемонный прием директора, апартаменты заказаны модным домом Сен-Лорана, и тут один из чемоданов – в бело-зеленую клетку из специального картона – не выдержал и раскрылся: персонал и те несколько клиентов, что при этом присутствовали, подняли глаза – их удивление, вероятно, могло быть сравнимо разве что с тем, что испытывали зрители, на глазах у которых поезд приближался к вокзалу Сиота, – по ступеням поскакала целая батарея кастрюль, они звякали, скатываясь вниз, к основанию лестницы, они были разных размеров, ложки, вилки, ножи в придачу, словно в это святилище явилось откуда ни возьмись целое собрание оживших вещей.
Она явилась сюда играть королеву, апартаменты были предоставлены в ее распоряжение господином Сен-Лораном, что в ту пору было синонимом безукоризненной элегантности, она – его протеже, а оказалась беспокойной кухаркой, которая тащит с собой в Париж кастрюли – никогда не знаешь, что где понадобится, – в этот роскошный парижский отель. Все вдруг оборачивается гэгом из американской комедии типа «Золотые диггеры»: бедная провинциальная цыпочка приезжает в столицу попытать счастья, она переживает тяжелые времена в захудалой гостинице на Вашингтон-сквер, потом романтическая любовь, прослушивания, замешательство, кого выбрать: молодого героя-любовника или продюсера – лапочку или папочку? – но папочка при деньгах, соответственно триумф на Бродвее, ее имя горит неоновыми буквами, молодой голубок, который не выдержал конкуренции с богатым папочкой, отправляется к себе в Айдахо. И реплика вконце фильма, на премьере: «Для каждого разбитого в Айдахо сердца зажигает Бродвей свои огни».
Она не понимала, что надо делать – пускаться в объяснения? Начинать извиняться или помогать собирать вилки и кастрюли? Или смеяться? И она засмеялась, вспомнив своего отца: во время войны молодой военно-морской офицер на Балтике оказался застигнутым воздушной тревогой, когда он катил на велосипеде среди холмов; он тут же соскакивает с велосипеда, прячется в канаве и надевает на голову кастрюлю, но сделав это, понимает, что у кастрюли нет дна. Так скорее мог сделать маленький французский капрал Фернандель в «Корове и заключенном», который оказывается в затруднительном положении, или Каретт в «Великой иллюзии», а не обер-лейтенант военно-морских сил вермахта, но этому обер-лейтенанту нравилась площадь Пигаль, Жозефина Бекер, Мулен Руж. И еще ему нравилось кататься на лодке по Луаре.
Хуже всего были даже не сами кастрюли, а то, как они звенели: настоящее святотатство для певицы, сплошная вульгарность – «громыхает, как кастрюля», кастрюли – кухарка – «у нее довольно темное прошлое, она таскает за собой кастрюли»;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67