– Высокая. При условии, что ты веришь в нее.
– Что вы хотите этим сказать? – промолвил он, охваченный вдруг неизбывной тоской.
– Что лично я – не верю в это.
– Вы не верите в Бога?
– В Иггдрасиль? Конечно да! Именно в Иггдрасиль!
– Именно?
– Разве Бог по определению не един, не нетварен? Как же вы хотите, чтобы Он родился и при этом – человеком? Даже если предположить, что это было бы возможно, хотя и абсурдно, в те времена, когда человек не совершал еще грехопадения, смешно и нелепо, и я даже сказала бы, обидно для Божьего достоинства представить себе, что люди, такие, какими они стали сегодня, – низкие, подлые, несчастные, рождающиеся в грязи и бесчестье в сточной канаве, обреченные на жизнь в нечистоте и на смерть в еще большей грязи, – что они могут породить Бога! Я не говорю о том, что мысль о возможности рождения ребенка от девственницы отрицается большинством ученых. Хотя легкомыслие, с которым ученые делают подчас те или иные заявления, просто обескураживает. Думаю, что проблема эта все же решаема: знает же природа случаи партеногенеза у насекомых или у растений. В любом случае, это гораздо менее неправдоподобно, чем тварь, воспроизводящая своего Творца. Если Бог был раньше человека, то как человек может оказаться раньше Бога? Знаю, сейчас вы мне скажете, что человек способен на многие удивительные вещи: он может изобрести электричество или пожертвовать жизнью ради своей королевы или ради родины. Это так. Человек может возвыситься над своим жалким существованием, но, будем серьезны, капитан, – не над своей же природой. Мы построили с вами гипотезу, и я признаю, что она очень соблазнительна, но чтобы проверить ее на опыте, надо было бы поверить в нее, а я на это абсолютно неспособна. Можете говорить мне о расширении границ Империи за счет России или Франции, об открытии новых планет, об усовершенствовании медицины, в чем она очень нуждается, о тройном увеличении дохода от нашей внешней торговли, о сокращении числа бездомных, ежедневно умирающих от голода в Лондоне, – такой человек, как я, мог бы поверить во все это и мог бы даже в этом участвовать. Но, дорогой капитан Даббс, это…
Леди Парангон не договорила. Капитана не было больше рядом с ней. Какое-то мгновенье ей казалось, что она различает среди туманных испарений его белый развевающийся плащ, но вот и он растаял в дымке. Капитан улетучился вместе со своей трубкой. Благородная леди ничем не выдала своих чувств. Она спокойно спустилась по винтовой лестнице и вернулась домой, где под зелеными абажурами уже был подан дымящийся чай и сэндвичи с огурцом.
– А Даббс не захотел выпить с нами чая? – удивился адмирал, подняв очки и глядя поверх страницы «Таймса».
– Нет, папа. Похоже, он очень спешил, – ответила леди Парангон.
* * *
Он миновал атмосферу и стратосферу, рассек Млечный Путь, оставил позади несколько туманностей, пересек несколько галактик, достиг неба, где не было уже никаких звезд, и прибыл в места, где безграничность пространства сливается с безграничностью вечности.
Он был близок к отчаянию, ангельскому отчаянию, чернее которого нет на свете.
* * *
Стрекотали пулеметы. Ростов уже дважды переходил из рук в руки. Сегодня красные пытались взять его снова, белые оборонялись что было сил. Мура резко встала и прошла через гостиную с высоким потолком, выбитыми стеклами, изодранными гардинами и стенами, испещренными следами от пуль. В углу красная лампадка теплилась перед невредимой статуэткой Сварога – Небесного Путника, Триглава – отца остальных богов.
Когда красные захватили Ростов в первый раз, они расстреляли Муриного отца, адвоката-либерала, который всегда защищал их перед великокняжеским судом. Во второй раз они изнасиловали его вдову, скорее смеха ради, чем для удовольствия: она была грузной и некрасивой, и им было весело поиздеваться над немолодой женщиной. Детей они не тронули, а Мура пряталась в шкафу. У них не было времени, чтобы грабить, потому что белые уже шли им на смену; в отместку они только разбили сапогами клавиатуру старинного рояля. С этого дня Мура стала главой семьи: она ходила на базар, продавала столовое серебро, чтобы накормить шестерых братьев и сестер, готовила им, как умела, пищу. Все остальное время она молилась Сварогу.
Мура пошла и постучала в дверь белогвардейца.
Он не сразу ответил, но потом спрыгнул с кровати и поспешно открыл ей дверь:
– Простите, Мура. Я заснул. Вы стучали, а мне казалось, что это «максим» строчит.
Белогвардеец был почти ребенком. На нем была белая русская рубаха из небеленого холста с черными погонами, украшенными золотыми инициалами Великого Князя, и черные шаровары. Смятая постель стояла у стены, на которой рядами расположились фотографии Муриных родственников в разнообразных рамках – серебряных, черепаховых, карельской березы, круглых, прямоугольных, овальных, простых, двойных, тройных. Рединготы, фраки, турнюры и кринолины красовались то среди цветочных горшков и желобчатых колонок в мастерской фотографа, то среди самоваров на какой-нибудь веранде, за городом, со слугами на заднем плане. Калейдоскоп глаз, носов, ртов, усов, пенсне, вееров, букетов, галстуков, фиалок, бантов, лорнетов, бородок, ожерелий, моноклей, серег наводил на мысль об очереди на Страшный Суд.
Мура взглянула на всех этих теть, дядей, кузин, кузенов, крестных и двоюродных дедушек. Она не была в кровном родстве со всеми, но не было среди них ни одного, кого бы она не знала по имени. Кроме того, в это роковое время она ощущала себя в некотором роде в ответе за каждого из них, как отвечала она за своих братьев и сестер. Такую же ответственность чувствовала Мура и по отношению к белогвардейцу Грише. Однажды она встретила его на улице – истощенного, изголодавшегося, с полными неистребимого ужаса глазами – и привела к себе. Она не желала знать ни откуда он родом, ни как его фамилия, ей вполне было достаточно его погон, которые говорили, что он – не красный.
– Гриша, – сказала она ему, – они получили подкрепление. Сегодня вечером будет решающий штурм.
Он посмотрел на нее без всякого выражения, как смотрят, когда узнают о ком-то что-то такое, чего лучше было бы не знать; только в глубине глаз все еще прятался страх. Они оба знали: она – что отправляет его на войну, он – что должен туда вернуться.
– Но сначала пойдемте прогуляемся.
Он согласился. В этом мире, где люди убивали друг друга, еще было место для приятных прогулок.
Выходя, они столкнулись на лестнице со стайкой возвращавшихся из школы ребят: дети все еще ходили в школу, несмотря на то что вскоре им, возможно, предстояло погибнуть. Это были Мурины братья и сестры. С тех пор как их мать потеряла рассудок и заперлась в чулане, пугая их своими безумными, как у затравленного зверя, глазами и невыносимым запахом, они стали считать своей мамой Муру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75