Он
шел от шатра к шатру, выполняя свой долг, а за ним, на
собственном его жеребце, сером Змее, ехало двухголовое
чудище, демон с лицами Бро Иутина и Сибарры Клама,
погонявший его плетью. Притом одна голова вела счет да
толковала про ослов ценою в двести золотых, друга же
грозила спустить с него шкуру, а после этого, снова
завернув в нее, бросить на погибель в безводной степи.
Но постепенно сон изменялся; ослицы все больше походили
на женщин, а сам Конан получил возможность выпрямиться,
встать на ноги и продолжить свои занятия с большим удобством
и достоинством. Чудище, маячившее за его спиной, исчезло;
смолкли свист плети и голоса, то считавшие шатры, то
грозившие ему страшными карами, то бубнившие про бесценных
ослов, коих положено продавать на вес серебра. Вдруг Конан
заметил, что человеческий облик вернулся к нему, но это было
еще не самым приятным, оставалось обойти всего лишь два
шатра, стоявших в отдалении и как бы отделенных от всех
прочих.
Он приблизился к этим палаткам и обнаружил, что в одной
его ждет прелестная черноглазая Сиявуш, а в другой
серебряная статуя хромоногого осла. Того самого, с потертым
крупом, в чьем обличье он осчастливил стольких ослиц! Конан
задержался перед двумя шатрами будто бы в нерешительности,
и тут сверху прогрохотал раскатистый глас, подобный рыку
разгневанного Крома: "Выбирай!" И снова: "Выбирай! Выбирай!"
Он выбрал. И сон после этого стал еще приятней.
Змей, почуявший близость жилья, заржал, и Конан очнулся.
Солнце неторопливо склонялось к пыльным сухим травам, но
было еще светло и до заката оставалось немалое время. Серый
жеребец трусил вперед мерной иноходью, голова у Конана была
ясной, и недавние сны, врезавшиеся в память, способствовали
размышлениям и думам о грядущем. Чем Конан и занялся, то
оглядывая пустынный унылый пейзаж, то посматривал на
маячивший уже неподалеку стан гизов.
Он не успел добраться до крайних шатров, как твердо
уверился в двух вещах: во-первых, эта степь, ослы и их
хозяева, к какому б роду-племени они не относились, надоели
ему больше прокисшего вина и прогорклого пива. А во-вторых,
он пришел к мнению, что лучше провести ночь с одной
красавицей, чем с парой десятков, ибо любой плод надо
распробовать как следует, а не куснуть наскоро и второпях.
И тут мыслями его вновь завладела Сиявуш, черноокая
шангарка, жена Сибарры Клама.
Хан гизов поджидал его на окраине лагеря, меж двух
загонов, разграниченных просторными сараями; в одном
перебирали копытами лошади, в другом мирно жевали сено
полтора десятка ослов. Ослы все были как на подбор -
крепкие, молодые, зубастые, с широкими черными полосами
вдоль хребетин. Был Сибарра не в одиночестве; его
сопровождали пять воинов с мечами да копьями и прелестная
Сиявуш с подносом. На подносе Конан узрел кувшин с вином и
пару чаш.
Он слез с коня и, сухо кивнул Сибарре, опрокинул кубок в
пересохшую глотку.
- Ну? - сказал хан, тоже осушив чашу и расправляя усы.
- Был ль скорым твой путь и приятной ночь, отважный лев?
- Всякий путь скор, когда имеешь такого коня, -
ответствовал Конан, потрепав серого Змея по крупу. - Ночь
же выдалась приятной, хоть и нелегкой.
- Что так? - спросил Сибарра, бросая на конанова жеребца
жадные взгляды.
- Все дело в шакалах, - пояснил Конан. - Воют они с
холмов то там, то тут, и воют вранье. Скажем, провыли они,
что есть у Бро Иутина наложница, не то коринфянка, не то
шемитка, ценой в тридцать ослов... А наложниц таких у
старика видимо-невидимо! Как тут разберешь, про которую
выли тебе шакалы?
- И ты... - начал Сибарра Клам, высоко поднимая брови.
Но Конан прервал его, сказав:
- И я познакомился со всеми. И с коринфянками, и с
шемитками, и с аргоссками, и со стигийками и даже с
девушками из страны Куш. Ну, потрудился же я, приятель! Зато
ты не скажешь теперь, что я проиграл!
Он упер руки в бока, гордо выпятил грудь и бросил
взгляд на прелестную Сиявуш. Она потупила глазки.
- Хмм... - с сомнением протянул хан гизов, омрачившись
ликом. - И коринфянки, и шемитки, и аргосски, да еще
наложницы из Куша... Это сколько ж будет? По одной красотке
из каждой страны? Или...
- Или, - сказал Конан. - Двадцать три, если хочешь знать
точный счет. Клянусь печенью Крома!
Воины за спиной хана заржали, и был их смех
недоверчивым и обидным. Даже ослы в загоне перестали жевать
сено и с насмешкой уставились на киммерийца, или с
завистью, если поглядеть с другой стороны. Конан, однако,
выглядел невозмутимым, только раз подмигнул Сиявуш.
- Шакалы воют, ветер носит, - ухмыльнулся Сибарра Клам.
- Ты, значит, гулял по шатрам стигиек да шемиток, а что же
хирши?.. И что Бро Иутин, старая задница?
- Бро Иутин, старая задница, шлет тебе послание, - в
свою очередь ухмыльнулся Конан и вытащил из-за пазухи
свиток. - Читать?
Хан оглядел печати, узнал их и кивнул. Конан
откашлялся. В чтении он был не великий мастак, но один из
шадизарских чародеев помог ему в свое время овладеть сим
искусством, так что разобрать буквы и сложить из них слова
киммерийцу все-таки удавалось. Он еще раз откашлялся,
развернул пергамент и начал:
"От непобедимого и славного Бро Иутина, отца и владыки
черных хиршей, длинноусому шакалу из рода гизов, моче
бесноватого козла, коей побрезговал бы сам Нергал.
Привета тебе не посылаю, смрадный навоз, ибо дошло до
меня, что ты, безухий осел, движимый завистью и собственным
своим скудоумием, побился о заклад с неким пришельцем из
северных земель..."
Воины за ханской спиной опять заржали, черноокая Сиявуш
прыснула и уронила поднос, а Сибарра Клам побагровел и
вцепился рукой в усы. Правой же он шустро выдернул свиток из
пальцев Конана.
- Дай сюда! Такое я сам смогу прочитать!
Он долго водил носом над ровными строчками,
изображенными искусным заморанским писцом, и то краснел, то
бледнел, то кусал ус, то в гневе выплевывал его, то скреб
живот под халатом, видать, от послания Бро Иутина там
здорово чесалось. Наконец хан гизов швырнул свиток на
землю, плюнул на него, растер сапогом и, не глядя на
Конана, буркнул:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10