СИНИЕ МАКИ


М.Мэнсон


Силы почти оставили его. Уперев ноги в землю и напрягая
мышцы, Конан снова и снова пытался оторваться от
предательского монолита, от этой пленившей его железной
колонны. Тщетно! Чудилось, еще немного, и вздувшиеся,
словно корабельные канаты, мускулы варвара преодолеют силу
чар, и тяжелеющее тело оторвется от темной полированной
поверхности; однако странное колдовство, которое держало
его здесь, всякий раз оказывалось сильнее.
Со всхлипом протолкнув воздух в горящие легкие, Конан
вывернул шею и уставился вверх - на медленно сползающий по
гладкому боку монолита полупрозрачный студень.
- Сэт забери проклятого этого Фенга! - выругался он
сквозь зубы. Широкий лоб киммерийца покрыла испарина,
доспех, словно живой, медвежьими объятьями давил на грудь,
а руки и ноги будто бы обратились в тяжеленные бревна.
Конец! - промелькнула в голове Конана мысль. Зарычав от
ярости, он погнал ее прочь. Если б у него было хоть
несколько мгновений, чтоб дать отдых уставшим мышцам! Если
б проклятый панцирь не сжимал стальным обручем его ребра!
Тогда бы он, пожалуй...
Нож! - вдруг всплыло у него в памяти. Где-то тут должен
быть нож!
С трудом ворочая головой под тяжелым шлемом, Конан
вновь принялся озираться и вскоре обнаружил ржавый клинок,
прилипший к колонне неподалеку от его правого локтя.
Так! Теперь осталось лишь протянуть руку... Медленно,
точно продавливая каменную стену, варвар ухитрился
сдвинуться чуть в сторону, пока наконец непослушные пальцы
не сомкнулись на шершавой рукояти ножа. Закусив губу до
крови и стараясь не обращать внимания на зловонный запах
надвигавшейся сверху твари, Конан осторожно потянул нож к
себе.
С сухим треском острый кончик отломился, однако большая
часть лезвия вместе с рукоятью осталась в руке у
киммерийца. Сердце его возликовало! Заставив себя не
глядеть вверх и не думать о том, что скользкие щупальца
стерегущей монолит твари уже жадно ощупывают навершие его
шлема, Конан начал яростно кромсать ремень, скреплявший
нагрудник с остальной частью доспеха.
Но крепкий кожаный ремень упорно сопротивлялся его
попыткам. Он был прочен, как якорная цепь! Не веря
собственным глазам, Конан вновь и вновь царапал его ржавым
лезвием, но на темной, покрытой сеткой морщин поверхности
кожи всякий раз оставался лишь какой-то рыжий порошок: пыль
- не пыль, труха - не труха...
- Кром! Да что же это? - заорал он, терзая непокорный
ремень, и немедленно в голове сложился ответ - как будто
кто-то, с ехидной ухмылкой наблюдавший за его усилиями,
решил подсказать, в чем дело. Несомненно затем, чтобы гнев
его, отчаянье и муки усилились еще больше!
- Это стирается твой нож, твой ржавый нож, - услышал
ошеломленный киммериец. И правда: только сейчас он заметил,
что проржавевшее стальное лезвие постепенно истончается,
тает, как утренний туман, превращаясь в неровную дорожку
бурого порошка...
Заревев, словно смертельно раненный буйвол, Конан
отбросил в сторону бесполезное орудие и титаническим рывком
едва не выворотил столб из земли. Но было поздно: ядовитая
тварь мутным водопадом стекла ему прямо на лицо, залепляя
глаза, рот, уши, ноздри белесой слизью, жгучей, словно
кипящая смола. Захлебываясь собственным криком, Конан
вонзил внезапно освободившиеся руки прямо в облепившую его
мутную жижу и... проснулся.

* * *

- Господин, эй, господин! - кто-то тряс его за плечо. -
Что случилось? Что с тобой, во имя Митры?
- Ничего, - буркнул Конан, чуть приоткрыв глаза и,
убедившись, что перед ним всего лишь десятник Джалай-Арт.
- Плохой сон, - добавил он, переворачиваясь на спину и
зевая во весь рот. - Чего только не приснится в этих
поганых горах! Уже рассвело?
- Да, господин. Рассвет, как задница Нергала - серый и
холодный... - осунувшееся и потемневшее от усталости лицо
Джалай-Арта болезненно сморщилось, но Конан, не дав ему
открыть рот, тут же приказал:
- Поднимай людей, ослиный хвост! Нам уже давно пора в
седла. Шатры и мешки бросить, на коней, и деру! Иначе все
будем у Нергала в заднице!
- Но, господин, люди измотаны... - Из всего отряда
наемников, подчиненных Конану, один лишь Джалай-Арт, правая
рука и верный помощник, осмеливался иногда спорить с ним.
Обычно киммериец относился к этому с философским
спокойствием - на то он и помощник, чтобы изредка шевелить
собственными мозгами, однако ночной кошмар не располагал к
спорам. Пожалуй, для сегодняшнего утра это был бы явный
перебор.
С трудом подавив разгоравшийся гнев, Конан уперся в
лицо десятника синими льдинками глаз и процедил сквозь зубы:
- Делай, как велено! В седла! Всем! И пусть эти потомки
псов поторапливаются - если не желают, чтоб яги украсили
свои норы их головами!
- Я подниму людей, - покорно сказал Джалай-Арт и исчез.
Какое-то время до слуха Конана долетал лишь мягкий
топот его сапог да отдаленное ржание встревоженных скакунов.
- Вот и отлично, - прорычал киммериец, поднимаясь на
ноги.
По счастью, Джалай-Арт не был упрямцем - иначе он и не
задержался бы в отряде Конана надолго. Десятник всегда
выполнял приказы своего капитана, убедившись пару раз, что
тот всегда настоит на своем - не словом, так кулаком.
Однако за исключением преданного помощника да послания
к туранскому властелину, спасенного из паучьих лап
предателя Фенга, похвастать Конану было нечем: третий день
он уводил свой отряд от преследовавших их ягов, и только
благодаря счастливой судьбе ему удавалось пока что избегать
открытого сражения. Яги, о коих рассказывал ему Фенг, были
страшным народом, племенем дикарей и охотников за головами,
и горы свои они знали как пять пальцев.
К сожалению, привыкшие к степным просторам туранские
скакуны не могли быстро двигаться по извилистым и крутым
горным тропам, в то время как яги, и в глаза не видевшие
зверя крупней горных коз, они одним им неизвестными
проходами да ущельями, ухитряясь не только не отставать от
всадников, но даже нагонять их. Быть может, уставшие и
вконец измотанные солдаты Конана не ощущали тревожного
напряжения, но сам он с каждым утром чувствовал, что враг
подходит все ближе и ближе.
1 2 3 4 5 6