Иронию он услышать не
пожелал. "Почти все" - это пустыня Смоки, штат Невада, секретный объект
"сто семь", чугунные рожи охранников и работа над проектом "Dеvil's
рuррit".
Пентагон хотел сразу всего и побольше. Чего хотел я сам, сказать
невозможно. Я просто работал, получал и готовился рано или поздно
встретить Элен. Работать было противно. Три года кряду я ругался с
военными, заигрывал с машинистками и до хрипоты спорил с Кохом-старшим,
своим заместителем. Он метался по лаборатории и обзывал меня самозванцем,
невеждой и мальчишкой. Он злился и брызгал слюной, но поделать ничего не
мог, ведь я был любимчиком руководителя проекта - того самого танкового
генерала. Он приказал во всем слушаться меня, даже не заметив, что я уже
был на следующей ступени.
Многие спорят о том, как мы погибли. Одни говорят о гигантском
метеорите, другие - о глобальном похолодании, третьи во всем обвиняют
вспышку сверхновой. Я много думал об этом, еще будучи инсектом, но сейчас
я твердо уверен - это не главное. Нет смысла говорить о причине нашего
вымирания, значительно важнее то, что мы существовали. Особенно сейчас,
когда на Земле возродился последний из нас. Он помнит все, о чем знали мы:
и брачный восторг весенних ночей, и лунные блики на влажной шкуре, и
великий раскол континентов, и мышиную возню первых приматов под ногами.
Теплокровным вряд ли было бы приятно узнать, с каким удовольствием
мы, как будто случайно, давили их далеких пращуров. И мне нечего больше
делать в этой дыре, настало время идти дальше.
В один прекрасный день все умерли, а я пропал без вести. Дело в том,
что летом 1973 года наша работа была завершена. Мы наконец-то построили
штуку, о которой мечтал Пентагон. Она была хороша всем, за одним
исключением: никого, кроме меня, и ничего, кроме своей дурьей прихоти, эта
штука не признавала. В первые пять минут полигонных испытаний она
заглушила во всей округе радиосвязь, нарезала в лапшу армейских
наблюдателей и навсегда заткнула глотку Коху-старшему. Генерала с ласковым
голосом эта штука послала от моего имени к черту и расстреляла шрапнелью.
В течение последующих двух часов она лязгала, громыхала, плевалась огнем,
баловалась с реактивами в лаборатории и пускала ракеты по казармам охраны.
В конце концов, она добралась до складов горючего и устроила небольшой
фейерверк на зависть любому голливудскому пиротехнику. Когда на объекте
"сто семь" не осталось ни одного теплокровного, я поблагодарил ее за
услуги. Эта штука тихо отошла в сторонку, блеснула вспышка, волна горячего
воздуха прокатилась по вертолетной площадке и мне стало легко и весело.
Вертолеты стояли, как новенькие - все, кто пытался к ним добраться, были
изрешечены из автоматических пушек моим беспокойным детищем, но на самих
машинах я не увидел ни единой царапины. Я выбрал себе темно-зеленый
"сикорски" армейского образца (на таких мы воевали во Вьетнаме) и через
несколько минут уже держал курс на юго-восток.
"Вообще-то, они сами виноваты, - бормотал я себе, набирая высоту, -
они ни за что в жизни не отпустили бы меня с объекта, не построй я им эту
чертову куклу. И Кох-старший сам виноват - нечего было цепляться ко мне со
своими дурацкими замечаниями. И к тому же, какого черта я тратил нервы во
Вьетнаме? И, кстати, почему меня не отпустили в Корею, я ведь так хотел!"
Я был сильно взвинчен, но решил не огорчаться по пустякам, тем более,
что впереди уже виднелась трава - я подлетал к южной границе пустыни
Смоки.
Я посадил вертолет у въезда в первый попавшийся городок.
Трансконтинентальное шоссе рассекало его на две одинаковые в скуке и
серости части. Над домами дрожало зарево, на улицах было пустынно, без
всяких признаков жителей города, которые, наверняка, поголовно заняты
потреблением холодного пива. Пейзаж дополнял огромный щит с надписью
"Добро пожаловать в Уорм-Спрингс! Славный Уорм-Спрингс!" Признаться, за
час пребывания в этой дыре я не нашел в ней ровным счетом ничего славного.
В пустой закусочной бутерброды были какие-то пресные, виски не в меру
теплый, да и хозяин попался чересчур общительный.
- Вы, никак, большая шишка? - осведомился он, с назойливым интересом
оглядывая меня с ног до головы.
- Да, здоровенная, - небрежно бросил я.
- Тогда, может, вы скажете, что заглушило утром телевизор?
- Скажу, - ответил я. - Это вторжение.
- Да ну? - ужаснулся хозяин. - И что же теперь?
- Посмотрим. Ситуация критическая.
- А что, разве тяжело справиться с какими-то краснорожими марсианами?
- С марсианами справились бы, но это не марсиане.
- А кто же это?
- Я.
Я купил у владельца местной автомастерской подержанный "бьюик" и,
оставив хозяина закусочной в тягостном недоумении, покинул Уорм-Спрингс.
Через несколько часов там уже были армейские кордоны, суетливая
национальная гвардия и хмурые фэбээровцы. Пока они соображали, что к чему,
пока они разбирались, кого искать, я успел пересечь границу штата. "Бьюик"
оказался неплохой машиной, и с каждым часом я удалялся от несчастного
объекта на сто с лишним миль.
Было уже темно, когда на обочине я разглядел неподвижный "форд".
Присев рядом с ним на корточки, курила женщина. Больше я не разглядел
ничего, так как пронесся мимо нее маленьким торнадо. Через несколько
секунд я понял, что не мешало бы вернуться, очень не мешало бы вернуться.
И я вернулся.
Ее звали Джин. Меня - Рекс, Тайри Рекс.
У нее была холодная кожа, славная холодная кожа, такая же, как и у
всех нас. Свой первый рок-н-ролл мы танцевали на просторном заднем сидении
ее "форда" той же ночью. Я скрывался от ФБР, Джин от своего мужа. И мы
решили поиграть в прятки вместе. Уютный "Хилтон-отель" в Финиксе -
прекрасное место для наших танцев и замечательное укрытие от симпатичных
людей в бежевых плащах, которые ищут некоего Фарвуда, свидетеля и,
предположительно, главного виновника Невадской катастрофы. У каждого из
них есть жетон агента ФБР, автоматический пистолет и желание пристрелить
Фарвуда при первой же встрече. Рано или поздно кому-то из нас не повезет.
Удивительно быстро юркнул в прошлое август; солнце промчалось галопом
через точку осеннего равноденствия; красное и желтое заменили в привычной
палитре зелень нашего лета. Каждая ночь была длиннее предыдущей, каждый
новый дождь все дольше, все злее и злее стучался в наше окно, все меньше и
меньше отделяло нас с Джин от расставания. Это ощущение, сперва прозрачное
и зыбкое, постепенно обретало четкую структуру, твердело, оформлялось в
жестах, словах.
1 2 3
пожелал. "Почти все" - это пустыня Смоки, штат Невада, секретный объект
"сто семь", чугунные рожи охранников и работа над проектом "Dеvil's
рuррit".
Пентагон хотел сразу всего и побольше. Чего хотел я сам, сказать
невозможно. Я просто работал, получал и готовился рано или поздно
встретить Элен. Работать было противно. Три года кряду я ругался с
военными, заигрывал с машинистками и до хрипоты спорил с Кохом-старшим,
своим заместителем. Он метался по лаборатории и обзывал меня самозванцем,
невеждой и мальчишкой. Он злился и брызгал слюной, но поделать ничего не
мог, ведь я был любимчиком руководителя проекта - того самого танкового
генерала. Он приказал во всем слушаться меня, даже не заметив, что я уже
был на следующей ступени.
Многие спорят о том, как мы погибли. Одни говорят о гигантском
метеорите, другие - о глобальном похолодании, третьи во всем обвиняют
вспышку сверхновой. Я много думал об этом, еще будучи инсектом, но сейчас
я твердо уверен - это не главное. Нет смысла говорить о причине нашего
вымирания, значительно важнее то, что мы существовали. Особенно сейчас,
когда на Земле возродился последний из нас. Он помнит все, о чем знали мы:
и брачный восторг весенних ночей, и лунные блики на влажной шкуре, и
великий раскол континентов, и мышиную возню первых приматов под ногами.
Теплокровным вряд ли было бы приятно узнать, с каким удовольствием
мы, как будто случайно, давили их далеких пращуров. И мне нечего больше
делать в этой дыре, настало время идти дальше.
В один прекрасный день все умерли, а я пропал без вести. Дело в том,
что летом 1973 года наша работа была завершена. Мы наконец-то построили
штуку, о которой мечтал Пентагон. Она была хороша всем, за одним
исключением: никого, кроме меня, и ничего, кроме своей дурьей прихоти, эта
штука не признавала. В первые пять минут полигонных испытаний она
заглушила во всей округе радиосвязь, нарезала в лапшу армейских
наблюдателей и навсегда заткнула глотку Коху-старшему. Генерала с ласковым
голосом эта штука послала от моего имени к черту и расстреляла шрапнелью.
В течение последующих двух часов она лязгала, громыхала, плевалась огнем,
баловалась с реактивами в лаборатории и пускала ракеты по казармам охраны.
В конце концов, она добралась до складов горючего и устроила небольшой
фейерверк на зависть любому голливудскому пиротехнику. Когда на объекте
"сто семь" не осталось ни одного теплокровного, я поблагодарил ее за
услуги. Эта штука тихо отошла в сторонку, блеснула вспышка, волна горячего
воздуха прокатилась по вертолетной площадке и мне стало легко и весело.
Вертолеты стояли, как новенькие - все, кто пытался к ним добраться, были
изрешечены из автоматических пушек моим беспокойным детищем, но на самих
машинах я не увидел ни единой царапины. Я выбрал себе темно-зеленый
"сикорски" армейского образца (на таких мы воевали во Вьетнаме) и через
несколько минут уже держал курс на юго-восток.
"Вообще-то, они сами виноваты, - бормотал я себе, набирая высоту, -
они ни за что в жизни не отпустили бы меня с объекта, не построй я им эту
чертову куклу. И Кох-старший сам виноват - нечего было цепляться ко мне со
своими дурацкими замечаниями. И к тому же, какого черта я тратил нервы во
Вьетнаме? И, кстати, почему меня не отпустили в Корею, я ведь так хотел!"
Я был сильно взвинчен, но решил не огорчаться по пустякам, тем более,
что впереди уже виднелась трава - я подлетал к южной границе пустыни
Смоки.
Я посадил вертолет у въезда в первый попавшийся городок.
Трансконтинентальное шоссе рассекало его на две одинаковые в скуке и
серости части. Над домами дрожало зарево, на улицах было пустынно, без
всяких признаков жителей города, которые, наверняка, поголовно заняты
потреблением холодного пива. Пейзаж дополнял огромный щит с надписью
"Добро пожаловать в Уорм-Спрингс! Славный Уорм-Спрингс!" Признаться, за
час пребывания в этой дыре я не нашел в ней ровным счетом ничего славного.
В пустой закусочной бутерброды были какие-то пресные, виски не в меру
теплый, да и хозяин попался чересчур общительный.
- Вы, никак, большая шишка? - осведомился он, с назойливым интересом
оглядывая меня с ног до головы.
- Да, здоровенная, - небрежно бросил я.
- Тогда, может, вы скажете, что заглушило утром телевизор?
- Скажу, - ответил я. - Это вторжение.
- Да ну? - ужаснулся хозяин. - И что же теперь?
- Посмотрим. Ситуация критическая.
- А что, разве тяжело справиться с какими-то краснорожими марсианами?
- С марсианами справились бы, но это не марсиане.
- А кто же это?
- Я.
Я купил у владельца местной автомастерской подержанный "бьюик" и,
оставив хозяина закусочной в тягостном недоумении, покинул Уорм-Спрингс.
Через несколько часов там уже были армейские кордоны, суетливая
национальная гвардия и хмурые фэбээровцы. Пока они соображали, что к чему,
пока они разбирались, кого искать, я успел пересечь границу штата. "Бьюик"
оказался неплохой машиной, и с каждым часом я удалялся от несчастного
объекта на сто с лишним миль.
Было уже темно, когда на обочине я разглядел неподвижный "форд".
Присев рядом с ним на корточки, курила женщина. Больше я не разглядел
ничего, так как пронесся мимо нее маленьким торнадо. Через несколько
секунд я понял, что не мешало бы вернуться, очень не мешало бы вернуться.
И я вернулся.
Ее звали Джин. Меня - Рекс, Тайри Рекс.
У нее была холодная кожа, славная холодная кожа, такая же, как и у
всех нас. Свой первый рок-н-ролл мы танцевали на просторном заднем сидении
ее "форда" той же ночью. Я скрывался от ФБР, Джин от своего мужа. И мы
решили поиграть в прятки вместе. Уютный "Хилтон-отель" в Финиксе -
прекрасное место для наших танцев и замечательное укрытие от симпатичных
людей в бежевых плащах, которые ищут некоего Фарвуда, свидетеля и,
предположительно, главного виновника Невадской катастрофы. У каждого из
них есть жетон агента ФБР, автоматический пистолет и желание пристрелить
Фарвуда при первой же встрече. Рано или поздно кому-то из нас не повезет.
Удивительно быстро юркнул в прошлое август; солнце промчалось галопом
через точку осеннего равноденствия; красное и желтое заменили в привычной
палитре зелень нашего лета. Каждая ночь была длиннее предыдущей, каждый
новый дождь все дольше, все злее и злее стучался в наше окно, все меньше и
меньше отделяло нас с Джин от расставания. Это ощущение, сперва прозрачное
и зыбкое, постепенно обретало четкую структуру, твердело, оформлялось в
жестах, словах.
1 2 3