Камера показывает стол, за ним сидит Толик и ест. На стул перед ним садится Герда.
Толик. Кто тебе сказал, что я ей привет передаю?
Герда. Тебе что, жалко сестре привет передать?
Толик. Обойдется. Каждый день вижу. Какие еще приветы?
Герда. Слушай, мне все равно неудобно как-то. Мы живем в большом доме, а они в моей трехкомнатной квартире.
Толик. Что неудобно? Две семьи в одном доме нельзя. Две женщины на одной кухне - тоже нельзя. Что тебе неудобно? Одной хозяйкой быть неудобно?
Герда. Я думаю, может сестра на тебя обижается?
Толик. Кто обижается? Что это за слова? Я пока еще главный в семье. И что ей обижаться - разве плохо в трехкомнатной квартире жить? А тебе отца досматривать.
Герда. Все равно - вместе веселее было. И девочка скоро родится (кладет руку на плоский еще живот), что-нибудь случится, а я здесь одна.
Толик. Во-первых - родится мальчик. Во-вторых - что может случиться?
Герда. Мало ли, что может случиться? Всякое в жизни случается.
Толик. Если головой думать - ничего не случается. Глупости все эти случайности.
Герда. А мы с тобой в троллейбусе - не случайно встретились?
Толик. Ну, случайно. Подумаешь!
Герда. Слушай, а что тебя вообще в тот троллейбус занесло? Тебя же в троллейбус не затащишь! Ты же скорее пешком пойдешь, чем в троллейбус сядешь!
Толик. Машина поломалась, поэтому сел в троллейбус.
Герда. (хитро) Скажи - «клянусь, покойной матери».
Толик отворачивается к окну.
Герда. (тоном человека, нащупывающего неожиданную истину) А ну, говори, зачем сел в этот троллейбус?
Толик. Просто так сел.
Герда. (тоном И.Небог) Толик…
Толик. Ладно - тебя увидел и поэтому следом за тобой сел. Довольная?
Герда. Наконец-то!
Толик. Что - «наконец-то»?
Герда. Наконец-то ты мне в любви объяснился!
Толик. Подумаешь - сел в троллейбус…Что такого? Зачем тогда замуж за меня выходила, если я тебе в любви не объяснился?
Герда. Сама видела. Женщина всегда видит. И папа мне сказал.
Толик. Отец? Он тебе, что мог сказать?
Герда. Что я тебе снилась.
Толик молчит. Потом
Толик. Женщинам хорошо! Им не надо в любви признаваться!
Герда. (очень серьезно) Я тебя очень люблю, Толик… Очень…
Камера с Герды переходит на окно, на котором в вазоне стоит очень красивый букет роз. Очень красивый. Камера уходит прямо в розы. Раздается ужасное пение Дмитрия Федоровича Сапириди…
Камера проходит сквозь букет и уходит в лазурное небо. Пение удаляется и затихает. Камера возвращается из лазурного небосвода в окно, но это уже кабинет И.Небог. За столом сидит Кулябко. Он мрачен. Он резко встает и решительно направляется к выходу.
Кабинет. За столом сидит Первый. Входит решительный Кулябко.
Первый. (Встает) Александр Антонович! Проходите, дорогой, садитесь. Сейчас чаю прикажу.
Кулябко. (также решительно). Не надо чаю! Не до чаю!
Первый. Почему, Александр Антонович! Самое время чаи погонять! Дела идут как никогда хорошо! Последний контракт - это просто прорыв! У нас теперь даже не Российский уровень, а считай европейский! А там и Азия с Америкой никуда не денутся! Растем, Александр Антонович! И как растем! Я, честно говоря, в нашем деле сейчас внутри страны, даже достойных нам конкурентов не вижу!
Кулябко. (очень, ну очень взволнован) Вот в том то и дело, Вадим Петрович! В том то и дело! Поэтому я и считаю своим долгом сейчас просто уйти и прекратить свое вот это, вот как даже назвать не получается! Это же что же такое получается? Я прихожу на работу и вижу, что я ничего не вижу! И куда я не захочу что-нибудь сделать, я просто не нахожу! И куда я не захочу что-нибудь сделать - а там уже сделано! Но я же не такой, чтобы это сделано и хорошо! Я же тоже понимаю, что должен при этом совесть свою поиметь! Но мне моё это никто не поддерживает! И всё опять везде сделано, и я опять не могу даже совесть свою поиметь! А разве так можно? Как же это так можно? Нет - так нельзя! Ведь надо же чтобы каждый! Ведь, если это не каждый, то разве это уже каждый? Какой же это каждый, когда он не каждый? Нет - это не каждый! А вот если каждый, тогда это каждый! Ведь, не только вы, но и мы! А какое же это мы, когда я не могу про него сказать, что оно я? Как же я могу это сказать? Я не могу это сказать! И кто сказал, что вы - это не мы? Нет! Вы - это мы! Но это же не я! Разве не так? Но это же не так! И при этом такие деньги! И что? Так и будем дальше так? Нет - не будем! Вот зачем я пришел и что я хотел сказать!
И главное! Что - деньги? Обман, видимость одна, бумажки! Но когда все это для одного бумажки, а для одного другого он рук не покладает, то, как же это может быть? Как же это возможно? Это невозможно! Как же это возможно, если это невозможно? Ведь это ж главное!
А теперь о главном. Разве я должен это даже повторять? Или даже об этом говорить? Куда же еще об этом говорить? Вот я сторожем на стройке работал. Дом девятиэтажный строили, а я сторожем работал. И разве я не знал? Разве не понимал? Тоже ведь, не так просто! А ну как, выйдешь утром - а дом украли? И что? Разве я не знал, разве не понимал? А теперь - как же это? Теперь же это не так! И разве я должен даже об этом даже сейчас опять говорить? Разве это и так не понятно? Это же понятно!
Или вот Союзпечать! Все говорят - что такое киоски? Каждый киоск - ничего! Но ведь киосков много! Их вон, сколько много! А если в каждом киоске человек не знает и не понимает, или ему тоже никто это его не поддерживает, то, что с того, что их много? Тогда их что много, что мало, никакой ведь разницы! Разве не так? Так! Какая же тогда разница? И что? Разве я не знал? Разве я не понимал? И все мне поддерживали! И что мне теперь про эти киоски говорить, когда я теперь даже совесть свою и - и ту поиметь не могу!
Или вот когда на строительстве химкомбината работал, то у нас немцы были шеф-монтажники, они футеровку делали, так на них со стороны посмотришь - в жизни не скажешь, что они немцы! А химкомбинат большой был, народу понагнали со всей страны, никто никого не знает, начальство бегает, каждого спрашивает - "ты кто? иди туда! А ты кто? иди туда!" Неразбериха страшная. И время дождливое было, дороги развезло, а по телевизору только первая программа и тут между деревьев прямо рядом со столовой баня стояла, так я поспорил, что подожгу ее с двух спичек, а Игорь Мелкумов, наш стропальщик, вообще не пил и любые чертежи по монтажу читал, так он один раз подал тридцать футеровочных плит наверх, а по немецкому плану нужно было только двадцать семь. Немцы говорят - "снимай лишнее!", а он им - "Зачем "снимай", если завтра снова подавать"? Так и не договорились! Но каждый же знал! Каждый же понимал! Хоть немцы, хоть мы! А сейчас? Я сейчас разве смогу то же самое сказать? Хоть про немцев, хоть про себя! Пусть даже это греки будут! Что ж с того, что греки? Разве я смогу это сейчас сказать? Не смогу же! Поэтому я считаю своим долгом уволиться, потому что как же это можно, если это нельзя?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47