– Кто легализовал это слово, из какого учебника взято это название?
Вишневскому отказывали в праве дать имя своему методу, защитить гипотезу, столь обоснованную практикой.
– Истина восторжествует, – утешали его другие, – независимо от того, будете или не будете вы отстаивать ее.
Он мог возразить им, что торжество истины – событие не столь уж частое. Утверждение Птолемея, что земля неподвижна, довольно долго мешало истине себя проявить. Пятнадцать веков эта ложная теория владела умами людей. Учение Галена о функции человеческого организма угнетало медицину пятнадцать веков. Ни Везалию, ни Сервету, ни Джордано Бруно истину не привелось отстоять.
– Наука строга и справедлива, – с серьезным видом вещали ученые мужи. – Научные факты должны быть до конца обоснованы.
Какая строгость! Так ли исчерпывающе объяснил им Пастер механику иммунитета? Много ли знают медики о природе гормонов? Что им известно о терморегуляции, о той самой «температуре», которой они придают такое значение у постели больного? Ни для кого не секрет, что благотворные факты являются в медицине значительно раньше, чем. их можно обосновать.
«Неизученный» новокаиновый блок, физиологией и патологией не обоснованный, имел все основания стать научной гипотезой, лечебным приемом и диагностическим методом.
Надо быть справедливым: противники блокады имели основание быть осторожными. Спор между ними и Вишневским не был перепевом давно забытых разногласий между рационалистами и эмпириками. Тут никто не утверждал, что врачу достаточно располагать известными фактами, почерпнутыми из опыта, и ничем больше. Настаивая на том, что опыт недостаточен без знания причин, вызывающих явление, без теории и системы лечения, противники главным образом имели в виду опыт истории медицины, печальное свидетельство прошлого.
Ни одна наука не знала так много несчастных увлечений, как хирургия. Раз возникшая идея, словно поветрие, овладевала умами врачей, вытесняя из практики опыт минувших столетий. Случайное изобретение, плод не в меру горячего воображения, принималось за панацею, становилось невольным бичом человечества.
В семнадцатом веке неведомо откуда рождается страсть к трепанациям. Свыше тысячи лет рука хирурга не смела коснуться инструментом мозга и его оболочек – и вдруг эпопея безумств. Трепанируют эпилептиков, меланхоликов, сифилитиков, душевнобольных, чтобы выпустить из черепа «губительный пар». Даже коронованные особы не могли уберечься от страшного увлечения хирургов. Филиппу Нассаускому просверлили череп двадцать семь раз, принц Оранский вынес семнадцать трепанаций. Один из врачей произвел над больным пятьдесят трепанаций в течение семидесяти дней.
В начале девятнадцатого века возникает учение, которое объясняет телесные и душевные недуги застоями в кровеносной системе. Начинается новый психоз. По любому обстоятельству у больного выпускают до двух фунтов крови. Страшное средство обращается в панацею против всяческих бед. Монахи ищут в нем лекарство против мирского соблазна, врачи и ученые – обоснование для новых идей в хирургии. Увлечение пускает корни в народе, местами уподобляясь ритуалу. В городе Павии в день святого Антония становится обычаем пускать на церковной площади кровь богомольцам. Француз Бруссэ за свою горячую приверженность к кровопусканию был современниками назван кровопийцей. Метод его насмешливо назвали «вампиризмус». В то время говорили, что «Наполеон опустошил Францию, а Бруссэ ее обескровил». Сумасшествие охватило Европу. «В военном госпитале, – писал Пирогов, – на каждом шагу раздавалось приказание: «Поставить больному десять пиявиц». Как можно было сомневаться в целесообразности пиявиц, раз еще Гиппократ свидетельствовал, что первыми поправляются те раненые, которые последними были подобраны, потеряв большую часть своей крови…
Современники Вишневского знали цену панацеям и имели основание им не доверять.
Увлеченные примерами из прошлого, суровые судьи не приняли в счет исторического пути хирургии и места блокады в этом развитии.
В течение своей многовековой истории хирургия прошла через три замечательных этапа. Между первым и вторым прошло четырнадцать веков, третий наступил в девятнадцатом столетии. В первых веках нашей эры утвердилось убеждение, что ампутировать можно только омертвевшую конечность. Лучше всего выждать, когда она сама отпадет. В тех случаях, когда больному угрожает опасность изойти кровью, рану следует прижечь раскаленным железом. С появлением огнестрельного оружия переломы, вызываемые его применением, приводили, как правило, к смерти, а врачи, отчасти из неумения останавливать кровь, не изменяли общепринятой практики.
Таков был сберегательный принцип в древности и в эпоху средневековья.
В шестнадцатом веке во Франции возникает идея перевязывать сосуды раненой конечности и останавливать таким образом кровотечение. Средство, оставленное в эпоху Перикла, вновь возродилось при Бурбонах. Вмешательство хирурга стало менее опасно, и к нему начали все чаще прибегать. Легкость, с какой стала возможна операция, настроила врачей на легкомысленный лад, случаи ампутации множились. Практика выжидания была решительно изгнана из клиники. Благодетельное средство, таким образом, не снизило, а повысило смертность среди больных. «Неприятельское оружие, – сказал Людовик, – менее опасно для французских солдат, чем ножи полевых хирургов».
Началось отрезвление – и новый поворот к принципу сберегательности.
Перелом был настолько решителен, что Пирогов, который в Кавказской войне высказывался за немедленное удаление поврежденной конечности, семь лет спустя, во время Крымской войны, говорил, что «ранняя ампутация принадлежит к самым убийственным операциям хирурга».
Принцип сберегательности снова взял верх, чтобы не уступать своих позиций. Сложнейшая аппаратура современной науки, рентгеновские лучи и биохимические лаборатории охраняют больного от поспешных решений врача. Арсенал этих средств непрерывно растет, и не видно предела его дальнейшим успехам. Тем более странно, как могли современники Вишневского об этом забыть, не увидеть в блокаде новое сберегательное средство. Из ста восьмидесяти случаев спонтанной гангрены сто семьдесят семь были блоком предупреждены; в ста случаях из ста непроходимость кишечника, возникающая на почве спазмы, и отек мозга, как результат тяжелого ранения, проходят без вмешательства ножа. Пятьдесят процентов больных аппендицитом выписываются из больницы, не подвергаясь операции. Это ли не сберегательность? Как могли хирурги это забыть?
Хирург-гуманист
Великое счастье – намечать себе цели и добиваться их.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25