– На данный момент да.
– А что же будет с нами, с армией? – настаивал капитан первого класса. – Не пройдет и часа, как ополченцы и милиционеры окажутся здесь.
– То есть как «что будет с армией»? – возмущенно выкрикнул полковник. – В аналогичной ситуации в Петрине местный гарнизон обстрелял центр города из орудий и минометов, в Осиеке, в казарме «Милан Станивукович» офицеры, такие же, как вы, вместо того чтобы задавать ненужные вопросы, расстреляли на месте двух солдат, которые отказались выполнять приказ и открыть огонь по местным жителям, угрожавшим военным. И вы еще спрашиваете, «что будет»? Вот что будет! Мы будем защищаться! Оружия и боеприпасов у нас более чем достаточно!
Наступило непродолжительное замешательство.
– Но они утверждают, что мы напали на них! – решительно произнес капитан первого класса.
– Отставить! Молчать, капитан! Отставить! Если бы я лично не знал вашего отца, коммуниста, который с первых дней войны участвовал в партизанской борьбе, я бы вас немедленно арестовал! – Он резко повернулся к остальным. – Вы что, до сих пор не поняли, что это тоже война? Что напали на нашу армию? Что это мы стали жертвой агрессии? Что эти камни бросают сейчас в нас?
– Это ложь, товарищ полковник! Мы вовсе не жертва, мы агрессоры! Это мы напали на подразделения территориальной обороны Словении, это мы сейчас воюем против отрядов народного ополчения и частей МВД Хорватии, это мы завтра двинемся на Боснию и Герцеговину… – говорил капитан первого класса с такой убежденностью, что можно было не сомневаться – у него найдутся сторонники.
– Вы завтра же отправитесь в Вуковар, да, именно в Вуковар, капитан, клянусь памятью моей матери и моих товарищей из КОСа , я сделаю это, да, да, не сомневайтесь, именно туда я и пошлю вас! – Полковник решительно взмахнул рукой.
Повисло молчание, было хорошо слышно, как где-то над ними, на уровне второго этажа, барабанит по окнам град камней, звенят стекла, как ударившиеся о стену и потерявшие скорость камни звонко падают в водосточный желоб, тянущийся прямо рядом с ними, над окнами первого этажа. Послышался протяжный, выразительный свисток локомотива.
Тут поднялся шум, заговорили даже те, кто пока держался спокойно, кто до сих пор не шевельнулся, не проронил ни звука; все пришло в движение, словно растревоженный муравейник.
– Дезертиры, усташи, предатели, американские наймиты, враги социализма… – кричал полковник, вытянув руку в том направлении, откуда долетел до них издевательский сигнал машиниста. – Прямо посреди бела дня бегут! Не слышите? Вы что, не понимаете, тут все считают, что об нас можно вытирать ноги, все, даже гребаные железнодорожники! – И тут, совершенно неожиданно для всех присутствующих, пораженных наглостью неизвестного им беглеца, у него вырвалось тихо и оттого страшно: – Но казарму мы не сдадим. – И он снова громко и нервозно выкрикнул: – Дежурный, подать сигнал тревоги! Где дежурный?
В тот же момент, как за спиной полковника дежурный поднес к губам трубу, несколько офицеров бросились к нему и схватили за руки. Перед ними он был беспомощен.
Тем временем в мрачный вестибюль казармы влетело несколько солдат, промокших под уже вовсю лившим дождем, они искали полковника. Их тут же окружили унтер-офицеры и засыпали вопросами:
– Части МВД уже прибыли?
– Ополченцы вместе с МВД?
– Что там вообще происходит?
Взводный, возглавлявший солдат, не отвечая на вопросы, прямо как был, с растрепанными, мокрыми грязно-желтыми волосами, устремился к полковнику и отрапортовал:
– Товарищ полковник. Взводный Иовица Паливукович.
– Докладывай, Паливукович.
– У входа в казарму делегация женщин, они требуют встречи с вами.
– Кто у входа? – изумился полковник, переводя взгляд со взводного на вошедших в этот момент остальных солдат. – Как ты сказал? Какие еще женщины? Что за женщины?
– Я не знаю, что это за женщины, товарищ полковник, но они требуют именно вас. Лично, – пытался выкрутиться солдат.
Спрашивать еще о чем-нибудь не имело больше никакого смысла, потому что шум за окнами становился просто невыносимым. Несколько раз снаружи кто-то сильно, угрожающе тряхнул огромную входную дверь.
– Пусть войдут, впустите их, пусть войдут! Пусть все катятся к чертовой матери, все, все, и усташи, и женщины, все к чертовой матери! – растерялся полковник.
Минуту спустя в зале, где происходило совещание офицеров, появилась группа местных женщин, предводительствуемая взводным. Не зная, как следует вести себя с военными, они кланялись во все стороны.
Вместе с ними, никем не замеченные, вошли и Симаргл с Хорсом, самым страшным, а возглавлял их Черноглав, бог победы с серебряными усами.
– Продолжим, – сказал Черноглав.
– Что вам нужно? Кто вы такие? – продолжил полковник, демонстрируя как свое недовольство, так и наигранную решительность.
– Матери мы, товарищ офицер, – подала голос одна из них. – Матери солдат, которые служат в Югославской народной армии.
– Мы призываем вас пощадить невинные жизни наших сыновей, – произнесла, видимо заранее заготовленную фразу, другая.
– Проявите человечность и не допустите, чтобы пролилась кровь наших детей, – снова заговорила первая.
– Я, как ваш товарищ, попросил вас объяснить, что вы хотите. Товарищи женщины, поймите, идет война. Я в свое время тоже был на войне, и никто не просил о том, чтобы меня пожалели. Моя мать гордилась тем, что я партизан, и тем, что как партизан могу погибнуть от рук усташей, понимаете, товарищи женщины, уста-шей! Точно таких же усташей, как и те, что столпились сейчас на улице. Слышите их? – спросил полковник.
– Не требуйте от наших сыновей стрелять в братьев, сестер, в собственных родителей! – воскликнула третья женщина.
Капитан первого класса думал о своей матери, вдове партизана-героя, думал о том, что и она могла бы оказаться в этом зале, с этими женщинами, примерно такого же возраста, такая же испуганная и растерянная, ведь и у нее есть та же, что и у них, причина быть здесь, и поэтому все время, с момента стычки с полковником, он мучился вопросом, что бы она сказала, если бы действительно пришла в казарму за ним, за своим сыном, точно так же как незадолго до начала дождя эти женщины слетелись сюда, словно птицы, чтобы укрыть своих беззащитных птенцов от непогоды. «Мама, я здесь… – подумал он среди повисшей в вестибюле мучительной тишины, отразившейся на лицах всех присутствующих, – я здесь с тобой… и с покойным отцом».
– Во имя нашей свободы мы требуем от вас не допустить, чтобы политические проблемы решались ценой жизни наших детей, – угрожающе заявила одна, до сих пор молчавшая мать, и некоторые из женщин начали всхлипывать.
– Хорошо, товарищи женщины, вы высказали все, что хотели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41