* * *
Анетта и Григор лежали в постели в мастерской художника, друга Арнаудова, расположенной на последнем этаже кооперативного дома в центре города. Мастерская тонула в грязи и беспорядке, но в ней имелись все коммунальные удобства, выгодным было и ее месторасположение: дом находился на тихой улочке, поблизости не было никаких учреждений и торговых точек, движение было слабым и в основном пешеходным. Плохо было лишь то, что приходилось считаться с графиком художника, довольно непредсказуемым, как и сам характер маэстро. В гостиной, в прихожей, в спальне валялись картины, холсты, рамы, старые чемоданы, громоздились этажерки с пыльными журналами и пожелтевшими газетами, кухня месяцами не знала веника. Поначалу Анетта испытывала брезгливость, но постепенно смирилась. Стала приносить и менять постельное белье, выделила на кухне шкафчик для посуды и приборов, каждый раз вылизывала и дезинфицировала ванную.
В тот вечер Григор принес фрукты и бутылку виски, и после ужина они расположились по-римски – голышом, обернутые в накрахмаленные простыни, в головах были поставлены ваза с фруктами и ведерко со льдом. По радио какая-то далекая станция передавала джаз. Они пили, запуская пальцы в виноградные гроздья, рассеянно прислушиваясь к воплям саксофонов.
– Ужасно хочется попутешествовать с тобой, – проронила Анетта. – Куда-нибудь в Европу, по маленьким городкам. Увы, это невозможно.
– Все возможно, Ани. Анетта горько усмехнулась. – Утешитель мой, вещай, лги мне красиво…
Григор поцеловал ее.
– Не могу без тебя, понимаешь? Знаю, что это безнадежно, но все равно не могу. А годы летят, ты об этом не задумывался?
Григор целовал ее, растравляя в ней ощущение злой доли.
– Дома без устали меня поучают – поступи так, веди себя этак… А я шатаюсь с тобой по чужим домам и чердакам, зарабатываю пенсию для кукушки с прошлым…
Губы Григора застыли на впадинке у ключицы, она резко отпрянула и поднялась на колени.
– Не слушай меня, я говорю глупости… Ничего мне не надо, хочу только тебя!
Григор уткнулся лицом в подушку и не отзывался.
– Ты меня слышишь?
Григор не шелохнулся.
– Что с тобой? Ты слышишь меня?
Выдержав паузу, он притворно ленивым движением завел руку за голову.
– Ани, выслушай меня внимательно. Мне требуется твоя помощь в одном очень важном деле… – он сделал паузу. – Нужно внести вклады на кодовый счет.
– В сберкассу?
– В заграничный банк.
Она присела на пятки, механически растирая бедра.
– Где это?
Григор назвал город.
– Твой счет?
– Мой. Свой ты откроешь сама.
Дрожащей рукой Анетта потрогала его лоб. Он был холодным.
– У тебя случайно нет температуры?
– Я говорю серьезно.
Мысль Анетты работала молниеносно.
– А почему ты не сделаешь это сам?
– Сейчас я не могу тебе этого сказать.
– Гриша, давай не будем валять дурака – ты меня что, за ребенка считаешь?
– Люди моего ранга всегда находятся под наблюдением, несмышленыш ты мой.
Она рассмеялась:
– Могут поймать цыпленочка, голенького… – она потерла лоб и, наклонив голову, тихо спросила: – Так ты решил мной пожертвовать?
Она ожидала, что он ее приголубит, но Григор даже не пошелохнулся.
– Технологи вне подозрения, подозревают торговцев, Ани.
В храме, добавила про себя Анетта, а вслух сказала:
– Я должна знать все – все, ты это понимаешь?
– Я же сказал – когда придет время.
Его тон одновременно и раздражал, и сковывал ее.
– И чем же я заслужила… эту честь?
– Ты забываешь о своей информированности. Только сейчас она сообразила, зачем ему понадобилось между прочим расспрашивать ее о ходе технических переговоров. Раньше она объясняла это профессиональным любопытством, ну, возможно, – интересом.
– Значит, не хочешь мне говорить?
– Пойми – пока не время.
– Странно… Ты не искренен, зато щедр.
Промолвив это, она сразу же пожалела – теперь он наверняка обидится. Но Григор оставался невозмутим.
– Сейчас могу сказать тебе одно: надеюсь, что наступит день, когда ты меня поймешь.
Анетта уловила намек.
– Ты никогда на это не отважишься – прости за откровенность.
– Ты прощена, Ани.
Ей не приходилось видеть его настолько уверенным и настолько бесчувственным. И снова она не сдержалась:
– Ты наивен, мой мальчик. Ты не допускаешь, что я могу тебя выдать?
– Ну и что?
– Ты – опасный человек, Гриша…
Никуда она не денется – согласится, прикидывал Григор, он обмозговал не один вариант разговора и его последствий, одним из которых было предательство. Но в это он не верил.
– Ани, – сказал он, посмотрев ей прямо в глаза, – сегодня решающий день в нашей жизни, в судьбе нас обоих.
Он приподнялся и взял оставленную рядом с кроватью коробку, которую Анетта раньше не заметила. Вынул из нее завернутую в марлю иголку, потер заранее приготовленной ваткой безымянный палец своей руки и рассчитанным взмахом проколол его. Появилась алая капля, которая быстро набухала.
– Пей, – и он поднес палец к ее лицу.
Анетта инстинктивно отпрянула.
– Пей, Ани, у меня чистая кровь.
И он прижал свой палец к ее губам, заметив, как расширились ее зрачки.
– Гри…
Ее голос оборвался, в следующее мгновение Анетта почувствовала на языке соленый вкус его теплой крови. Она принялась сосать в беспамятстве, внутри у нее все оборвалось. Григор подождал, затем взял ее послушный безымянный палец, проколол его и торжественно поднес к своим губам. Анетта пожирала глазами его чистое темя с поредевшими волосами, лысеющий овал расширялся к затылку. Она испытывала ощущение, что ее кровь вытекает, силы покидают ее, она вся проваливается в какую-то бездну.
– Нет! – она вырвала из его рта свой палец: впервые в жизни Анетта по-настоящему испугалась, по телу пробежала дрожь. Сперва мелкая, в основном по коже, затем озноб перекинулся на мышцы, руки, ноги. Она силилась что-то сказать, но зубы ее стучали. Григор не стал дожидаться, пока она придет в себя, кинулся на нее и грубо, до садизма, овладел ею…
На заре она первой очнулась ото сна. Огляделась, мучительно припоминая, где она находится. Рядом спал Григор, по привычке закинув руку за голову. На пальце темнело засохшее коричневое пятнышко. Она посмотрела и на свой безымянный палец. На нем тоже была маленькая точка, прикосновение к которой вызывало боль. Воспоминание о пережитом нахлынуло на нее и подхватило ее, как мутный поток. Ей никогда не приходилось просыпаться в настолько неуютной комнате да еще в такое отвратительно тусклое утро, проникавшее снаружи сквозь обвисшие занавески. Отовсюду выползала противная ноябрьская промозглость, смешанная с колючей мглой.
Первой мыслью, пришедшей ей в голову, было одеться и бесшумно исчезнуть. И она вперила взор в спящего Григора. Лишь сейчас она почувствовала боль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35