Рука посинела, под ее весом несколько клавиш просело, издав протяжный стон.
Вернув ключ хозяину бара, мы отправились к Лерою. Шли молча. У меня было такое ощущение, что между ног мне вложили мокрую салфетку, вроде той, которой увлажняют рассохшиеся музыкальные инструменты. От этого ноги подкашивались, и Лерою приходилось поддерживать меня. Он с беспокойством поглядывал в мою сторону. Его острые взгляды приводили меня в смятение, и я отворачивала лицо. На воротнике его рубашки алело пятно. Но я так и не поняла, что это: кровь от моего укуса или след от поцелуя.
Когда мы свернули в неосвещенный проулок, Лерой что было силы стиснул меня в объятьях и прошептал: «Я хочу, чтобы ты любила меня!» Его шепот прозвучал в тишине переулка, как гром. Я вдохнула острый запах его тела, слегка отдающий лавровым листом, прокипевшим в густой похлебке из свиной требухи, и вдруг поняла, что очень скоро все будет кончено.
После этого случая я стала избегать Лероя и, вернувшись к своим загульным дружкам, кутила с ними ночи напролет. Пресытившись злачными местами Токио, мы переместились в клуб на американской базе. Время от времени я сталкивалась там с Лероем, но он не заговаривал со мной. Он даже не делал попыток приблизиться к нашей компании. Он садился за стойку бара подальше и, ссутулившись, потягивал колу с ромом. Он никогда ни с кем не разговаривал, и, казалось, целиком ушел в свои мысли. Но однажды я перешла все границы. Я плюхнулась на колени к какому-то типу и начала очень громко отпускать фривольные шуточки. Лерой обернулся и мрачно, исподлобья посмотрел на меня через плечо. Поймав его взгляд, я просто съежилась от стыда, будто я голая исполняла стриптиз, но притворилась, что ничего не замечаю, а потом принялась обмусоливать того парня, изгваздав ему физиономию помадой. Тут Лерой вскочил и, отшвырнув ногой табурет, пулей вылетел на улицу. С моих плеч просто груз свалился — я вновь обрела свободу! Меня, разумеется, тут же подняли на смех.
В ту ночь мне хотелось лишь одного — напиться и перетрахаться, с кем угодно и где угодно. Я вышла из бара в обнимку с тем самым типом, у которого сидела на коленях, и которого видела первый раз в жизни. Мы брели по какой-то улице мимо череды бесконечных баров, как вдруг у меня возникло мерзкое предчувствие. Я услышала знакомую мелодию — и поняла, что мы находимся в том самом месте. Я поволокла своего провожатого — поскорей, поскорей пройти мимо! Но парень был еще пьянее меня, так что с трудом волочил ноги. Пока мы валандались, дверь с грохотом распахнулась, и в проеме возник Лерой.
— Эй… Ты… слышь, чувак… — успел выговорить мой кавалер заплетающимся языком. Метнув стремительный взгляд, Лерой ударил его что было силы. Парня буквально швырнуло на другую сторону улицы, он ударился о дверь какого-то магазина и покатился кубарем. Потом застыл бесформенной грудой.
Я похолодела, решив, что та же участь сейчас постигнет меня. Но Лерой только стоял и молча смотрел. Переведя дух, я небрежно сказала:
— Что-то ноженьки не идут…
Он подхватил меня и понес к своей машине. Я вдруг почувствовала странное облегчение. Я посмотрела в зеркало заднего вида, не видно ли того парня — но нет, в зеркале было пусто. Ничего, кроме металлической сетки ворот.
5
Сама не знаю, что я хотела себе доказать в тот вечер, какие свидетельства получить. Я сидела верхом на стуле, перевернув его спинкой вперед. Ноги мои были широко раздвинуты, но спинка стула надежно скрывала от Лероя то, что было между ними. Облокотившись о спинку обоими локтями, я приказала Лерою раздеться. Он начал медленно расстегивать пуговицы на рубашке, не сводя с меня глаз. Когда он дошел до молнии на джинсах, я кивком приказала ему подойти. Он пополз ко мне на коленях, поэтому его голова оказалась как раз на уровне моего рта. Но он явно не испытывал никакой неловкости. Никакой обиды или раздражения. Он глядел на меня, словно ребенок, с нетерпением ждущий следующего приказания. И тут я с силой плюнула ему в лицо. Это и было моим приказанием. На мгновение его лицо исказилось, но тотчас же приняло прежнее непорочное выражение. Я плюнула еще раз. И тут же с треском спустила молнию на его джинсах. Трусов на нем не оказалось. Я заглянула в ширинку — она распахнулась, как нижние губы дешевой девки. От этой мысли меня охватила такая жгучая ревность, что помутилось в голове. Я встала и поставила стул, как надо. Потом медленно развела ноги. В тот день на мне было облегающее черное платье, и я побоялась, что резинка трусиков будет выпирать на бедрах, а потому белья на мне тоже не было — только алые подвязки для чулок обвивали мои бедра.
Заставив Лероя встать на колени напротив, я вонзила острую длинную шпильку своей красной туфли в его обмякшее от нервного напряжения мужское достоинство. Лерой скривился от острой боли, однако член вдруг стал набухать и расти, словно змея, которой показали приманку.
Я затолкала его голову под юбку, а сама закинула ноги ему на плечи, чтобы не походить на какое-то диковинное двуполое животное.
Стул шатался и скрипел. Я сжала голову Лероя ногами и запрокинула голову. Туфли соскочили с меня и упали на пол. Мне вдруг вспомнилась деревянная лошадка, на которой я обожала кататься в детстве. Она начинала скакать, когда в нее бросали монетку. Я постоянно приставала к маме, со слезами канюча деньги. А теперь я могу заставить эту лошадку скакать, когда мне захочется. Только вместо монеток у меня теперь глаза, зубы и рот. Я блаженно вздохнула. Это было как отпущение всех грехов Лероя. Я запустила пальцы в его курчавую шевелюру, выдирая слипшиеся напомаженные волосы. Мое тело сжималось и разжималось, словно пружина, двигаясь вверх-вниз по стержню его языка.
Чтобы сильнее раздразнить себя, я подтащила его повыше за волосы и подняла его голову. Он посмотрел на меня прозрачными, просветленными глазами. В такие моменты глаза у него всегда делались чистыми и непорочными. Будто он знал, как это распаляет меня.
Я толкнула его на пол и стащила с себя чулок. Потом связала ему запястья. Возможно, в этом не было никакой нужды, он и так совершенно не сопротивлялся. Он был готов добровольно заковать себя в кандалы.
Тогда я начала ласкать его тело. Мои губы таяли, как разогревшаяся пастель, и выписывали по его телу немыслимые узоры. Меня не смущало то, что холст черного цвета. Мои волосы струились между нами. Вскоре он взмолился о пощаде, не в силах сдерживать себя. При виде его мучений меня просто слеза прошибла.
И я уступила. Он назвал мою киску «hungry woman». Беззубая голодная женщина, вот как он ее назвал. В ту ночь я была ненасытна. И безумно хотела заполнить себя до предела. Такое со мной случилось впервые в жизни. Ведь до этого меня постоянно терзало чувство неудовлетворенной жажды — я была как кисточка во флаконе с лаком для ногтей, который уже почти пуст.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
Вернув ключ хозяину бара, мы отправились к Лерою. Шли молча. У меня было такое ощущение, что между ног мне вложили мокрую салфетку, вроде той, которой увлажняют рассохшиеся музыкальные инструменты. От этого ноги подкашивались, и Лерою приходилось поддерживать меня. Он с беспокойством поглядывал в мою сторону. Его острые взгляды приводили меня в смятение, и я отворачивала лицо. На воротнике его рубашки алело пятно. Но я так и не поняла, что это: кровь от моего укуса или след от поцелуя.
Когда мы свернули в неосвещенный проулок, Лерой что было силы стиснул меня в объятьях и прошептал: «Я хочу, чтобы ты любила меня!» Его шепот прозвучал в тишине переулка, как гром. Я вдохнула острый запах его тела, слегка отдающий лавровым листом, прокипевшим в густой похлебке из свиной требухи, и вдруг поняла, что очень скоро все будет кончено.
После этого случая я стала избегать Лероя и, вернувшись к своим загульным дружкам, кутила с ними ночи напролет. Пресытившись злачными местами Токио, мы переместились в клуб на американской базе. Время от времени я сталкивалась там с Лероем, но он не заговаривал со мной. Он даже не делал попыток приблизиться к нашей компании. Он садился за стойку бара подальше и, ссутулившись, потягивал колу с ромом. Он никогда ни с кем не разговаривал, и, казалось, целиком ушел в свои мысли. Но однажды я перешла все границы. Я плюхнулась на колени к какому-то типу и начала очень громко отпускать фривольные шуточки. Лерой обернулся и мрачно, исподлобья посмотрел на меня через плечо. Поймав его взгляд, я просто съежилась от стыда, будто я голая исполняла стриптиз, но притворилась, что ничего не замечаю, а потом принялась обмусоливать того парня, изгваздав ему физиономию помадой. Тут Лерой вскочил и, отшвырнув ногой табурет, пулей вылетел на улицу. С моих плеч просто груз свалился — я вновь обрела свободу! Меня, разумеется, тут же подняли на смех.
В ту ночь мне хотелось лишь одного — напиться и перетрахаться, с кем угодно и где угодно. Я вышла из бара в обнимку с тем самым типом, у которого сидела на коленях, и которого видела первый раз в жизни. Мы брели по какой-то улице мимо череды бесконечных баров, как вдруг у меня возникло мерзкое предчувствие. Я услышала знакомую мелодию — и поняла, что мы находимся в том самом месте. Я поволокла своего провожатого — поскорей, поскорей пройти мимо! Но парень был еще пьянее меня, так что с трудом волочил ноги. Пока мы валандались, дверь с грохотом распахнулась, и в проеме возник Лерой.
— Эй… Ты… слышь, чувак… — успел выговорить мой кавалер заплетающимся языком. Метнув стремительный взгляд, Лерой ударил его что было силы. Парня буквально швырнуло на другую сторону улицы, он ударился о дверь какого-то магазина и покатился кубарем. Потом застыл бесформенной грудой.
Я похолодела, решив, что та же участь сейчас постигнет меня. Но Лерой только стоял и молча смотрел. Переведя дух, я небрежно сказала:
— Что-то ноженьки не идут…
Он подхватил меня и понес к своей машине. Я вдруг почувствовала странное облегчение. Я посмотрела в зеркало заднего вида, не видно ли того парня — но нет, в зеркале было пусто. Ничего, кроме металлической сетки ворот.
5
Сама не знаю, что я хотела себе доказать в тот вечер, какие свидетельства получить. Я сидела верхом на стуле, перевернув его спинкой вперед. Ноги мои были широко раздвинуты, но спинка стула надежно скрывала от Лероя то, что было между ними. Облокотившись о спинку обоими локтями, я приказала Лерою раздеться. Он начал медленно расстегивать пуговицы на рубашке, не сводя с меня глаз. Когда он дошел до молнии на джинсах, я кивком приказала ему подойти. Он пополз ко мне на коленях, поэтому его голова оказалась как раз на уровне моего рта. Но он явно не испытывал никакой неловкости. Никакой обиды или раздражения. Он глядел на меня, словно ребенок, с нетерпением ждущий следующего приказания. И тут я с силой плюнула ему в лицо. Это и было моим приказанием. На мгновение его лицо исказилось, но тотчас же приняло прежнее непорочное выражение. Я плюнула еще раз. И тут же с треском спустила молнию на его джинсах. Трусов на нем не оказалось. Я заглянула в ширинку — она распахнулась, как нижние губы дешевой девки. От этой мысли меня охватила такая жгучая ревность, что помутилось в голове. Я встала и поставила стул, как надо. Потом медленно развела ноги. В тот день на мне было облегающее черное платье, и я побоялась, что резинка трусиков будет выпирать на бедрах, а потому белья на мне тоже не было — только алые подвязки для чулок обвивали мои бедра.
Заставив Лероя встать на колени напротив, я вонзила острую длинную шпильку своей красной туфли в его обмякшее от нервного напряжения мужское достоинство. Лерой скривился от острой боли, однако член вдруг стал набухать и расти, словно змея, которой показали приманку.
Я затолкала его голову под юбку, а сама закинула ноги ему на плечи, чтобы не походить на какое-то диковинное двуполое животное.
Стул шатался и скрипел. Я сжала голову Лероя ногами и запрокинула голову. Туфли соскочили с меня и упали на пол. Мне вдруг вспомнилась деревянная лошадка, на которой я обожала кататься в детстве. Она начинала скакать, когда в нее бросали монетку. Я постоянно приставала к маме, со слезами канюча деньги. А теперь я могу заставить эту лошадку скакать, когда мне захочется. Только вместо монеток у меня теперь глаза, зубы и рот. Я блаженно вздохнула. Это было как отпущение всех грехов Лероя. Я запустила пальцы в его курчавую шевелюру, выдирая слипшиеся напомаженные волосы. Мое тело сжималось и разжималось, словно пружина, двигаясь вверх-вниз по стержню его языка.
Чтобы сильнее раздразнить себя, я подтащила его повыше за волосы и подняла его голову. Он посмотрел на меня прозрачными, просветленными глазами. В такие моменты глаза у него всегда делались чистыми и непорочными. Будто он знал, как это распаляет меня.
Я толкнула его на пол и стащила с себя чулок. Потом связала ему запястья. Возможно, в этом не было никакой нужды, он и так совершенно не сопротивлялся. Он был готов добровольно заковать себя в кандалы.
Тогда я начала ласкать его тело. Мои губы таяли, как разогревшаяся пастель, и выписывали по его телу немыслимые узоры. Меня не смущало то, что холст черного цвета. Мои волосы струились между нами. Вскоре он взмолился о пощаде, не в силах сдерживать себя. При виде его мучений меня просто слеза прошибла.
И я уступила. Он назвал мою киску «hungry woman». Беззубая голодная женщина, вот как он ее назвал. В ту ночь я была ненасытна. И безумно хотела заполнить себя до предела. Такое со мной случилось впервые в жизни. Ведь до этого меня постоянно терзало чувство неудовлетворенной жажды — я была как кисточка во флаконе с лаком для ногтей, который уже почти пуст.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41