Рассказы –

Ги де Мопассан
Проклятый хлеб
Анри Бренну
Глава 1
У папаши Тайля было три дочери: старшая, Анна, — о ней в семье старались не говорить; средняя, теперь уже восемнадцатилетняя Роза, и младшая, Клер, еще девчонка, для которой только что началась пятнадцатая весна.
Папаша Тайль, вдовец, работал старшим механиком на пуговичной фабрике Лебрюмана.
Человек достойный, всеми уважаемый, честный, непьющий, словом, образцовый труженик, он жил в Гавре, на Ангулемской улице.
Когда Анна упорхнула, как говорится, из дому, старик пришел в неистовство: грозился даже убить молокососа-соблазнителя, старшего приказчика в крупном магазине мод. Затем пошли слухи, что малышка остепенилась, бросила случайные связи, живет с пожилым человеком, членом коммерческого суда Дюбуа, вкладывает свои сбережения в государственные бумаги, и отец поуспокоился.
Он стал даже проявлять к ней интерес — расспрашивал прежних подруг, навещавших ее, как она живет, и когда ему рассказывали, что она обставилась, что у нее куча цветных ваз на каминах, картины на стенах, повсюду ковры и часы с позолотой, по губам его скользила довольная улыбка. Сам-то он за тридцать лет работы еле скопил жалких пять-шесть тысяч франков! В конце концов девочка не так уж глупа!
Однажды в полдень к нему явился молодой Тушар, сынок бочара, жившего в конце их улицы, и попросил руки Розы, второй дочери Тайля. У старика екнуло сердце. С дочерьми ему определенно везет: Тушары люди состоятельные, с положением.
Ударили по рукам и свадьбу решили справить как следует — в Сент-Адресе, в ресторане мамаши Жюза. Правда, это будет стоить уйму денег, ну да бог с ними — такое событие бывает раз в жизни.
Но как-то утром, когда старик пришел домой завтракать и садился с обеими дочерьми за стол, дверь распахнулась, и появилась Анна. Шикарный туалет, кольца, шляпа с пером — загляденье да и только! Отец ахнуть не успел, как она повисла у него на шее; затем со слезами бросилась в объятия сестер; затем, утирая слезы, села за стол и потребовала тарелку: ей хочется поесть в кругу семьи. Теперь прослезился и папаша Тайль, несколько раз повторив: «Очень хорошо, девочка, очень хорошо!» Тут Анна сразу перешла к делу. Она не допустит, чтобы свадьбу -Розы справляли в Сент-Адресе, нет уж, извините! Свадьбу справят у нее, Анны, и отцу не придется ничего выкладывать. Она уже все обдумала, обсудила, устроила, словом, все берет на себя.
Старик опять одобрил: «Очень хорошо, девочка, очень хорошо!» Но потом засомневался. Вдруг Тушары не согласятся? Роза, невеста, удивилась:
— Не согласятся? С какой стати? Предоставь это мне: я сама поговорю с Филиппом.
Она действительно в тот же день поговорила с женихом, и тот ответил, что вполне согласен. Тушары-родители тоже пришли в восторг при мысли о хорошем обеде, на который не придется раскошеливаться. Они твердили:
— Все будет в наилучшем виде — это уж точно. У господина Дюбуа денег куры не клюют.
Они только выговорили себе право пригласить свою приятельницу Флоранс, кухарку жильцов, занимавших бельэтаж. Анна тут же согласилась.
Свадьбу назначили на последний вторник месяца.
Глава 2
После церемонии в мэрии и венчания в церкви кортеж направился к дому Анны. Со своей стороны, Таили пригласили их старую тетку Ламондуа и пожилого родственника Совтанена, любителя порассуждать о высоких материях, человека церемонного и чопорного, — от него ожидали наследства.
Совтанен шел в паре с Анной. Так устроили намеренно: тот и другая были самыми значительными и почетными персонами во всей компании.
У подъезда Анна оставила кавалера и побежала вперед, пояснив:
— Я покажу дорогу.
Она взлетела по лестнице, и вереница гостей медленно потянулась за нею.
Девушка распахнула дверь квартиры, посторонилась и пропустила приглашенных, которые следовали мимо нее, тараща глаза, вертя головой и дивясь невиданной роскоши.
Стол был накрыт в гостиной — столовую сочли слишком тесной. В лучах солнца, врывавшихся в окно, сверкали графины, доверху налитые вином, — посуду взяли напрокат в соседнем ресторане.
Дамы пошли в спальню снимать шали и шляпы, а Тушар-отец, остановившись на пороге, шутливо указывал мужчинам глазами на широкую, низкую кровать и одобрительно подмигивал. Папаша Тайль, державшийся подчеркнуто достойно, с тайной гордостью рассматривал богатую обстановку и, не выпуская из рук шляпы, расхаживал по комнатам, как пономарь по церкви, примечая и запоминая каждый предмет.
Анна носилась взад и вперед, отдавала распоряжения, поторапливала с обедом.
Наконец она встала в дверях столовой, откуда была вынесена вся мебель, и объявила:
— Попрошу на минутку сюда.
Гости всей дюжиной устремились на зов и увидели столик, на котором венчиком выстроилось двенадцать рюмок с мадерой.
Роза с мужем, держа друг друга за талию, уже целовались по углам. Совтанен не спускал с Анны глаз, явно возбужденный надеждами и пылом, которые неизменно просыпаются в мужчине, даже если он стар или уродлив, подле женщин легкого поведения, как будто те в силу своего ремесла, по профессиональному долгу обязаны хоть в какой-то степени принадлежать каждому самцу.
Затем сели за стол, и начался обед. Родители расположились на одном краю, молодежь — на другом. Справа распоряжалась г-жа Тушар-мать, слева — новобрачная. Анна присматривала за всем и вся, следя, чтобы в бокалах не обнажалось дно, а тарелки не пустели. Гости, однако, чувствовали себя скованными: богатая квартира и пышная сервировка вселяли в них почтительность, смущение, даже робость. Ели много, ели вкусно, но никто не веселился, как принято на свадьбе. Обстановка была слишком изысканной, и это стесняло. Г-жа Тушар-мать, любительница посмеяться, изо всех сил старалась расшевелить собравшихся и, когда подали десерт, крикнула:
— Эй, Филипп, спой-ка нам!
Сын ее слыл у себя на улице обладателем одного из лучших голосов во всем Гавре.
Новобрачный не заставил себя просить. Он с вежливой улыбкой поднялся, галантно повернулся лицом к свояченице и на мгновение задумался, выбирая что-нибудь подобающее случаю — такое же пристойное, серьезное, торжественное, как сам обед.
Анна с довольным видом откинулась на спинку стула и приготовилась слушать. Все изобразили на лице внимание и слегка заулыбались.
Певец объявил:
— «Проклятый хлеб».
Затем, согнув кренделем правую руку, отчего сюртук вздыбился у него на шее, начал:
Благословен тот хлеб, что у земли скупой Победно вырвали мы, не жалея пота; Тот трудовой наш хлеб, что с легкою душой Приносит человек семье после работы.
Но есть проклятый хлеб, который ад растит, Чтоб нас им соблазнить и развратить глубоко. (Бис.) Не трогайте его — он яд в себе таит О дети милые, не ешьте хлеб порока!
1 2