– Тра-та-та-та-та. – Канадец покрутил рукой с фляжкой над головой. Он был пьян.
Потом они услышали два выстрела, секунду спустя – третий.
– Это команданте. Во всяком случае, это его пистолет. У вас есть с собой пистолет?
– Пистолет?
Команданте и офицер вышли из темноты ночи.
– Почему стреляли? – Канадец бросился им навстречу.
– Он подумал, что услышал гремучую змею. – Команданте кивнул в сторону офицера. – Но здесь их не бывает. Не беспокойтесь.
5
Во время ужина канадец повел разговор с команданте. Он сказал, что уверен, стрелял он, а не офицер, и спросил, почему он это отрицает. Тут офицер начал подсмеиваться над инженером. Ах, он точно слышал, что выстрелы произведены из «TT». Так он по звуку узнает, стреляет «TT» или пистолет Макарова, браунинг или «беретта»? Не странно ли, что именно он так хорошо узнает пистолеты по «голосу»? Так великолепно разбирается в оружии? Именно он?
Канадец взглянул на него вопросительно.
– Вы же тогда переехали из Америки в Канаду, потому что не хотели иметь ничего общего с оружием, так ведь?
– И что?
Офицер рассмеялся и ударил себя по бедрам.
Когда костер прогорел и они лежали в спальных мешках, немец смотрел сквозь обгоревшие стропила на небо. Его вновь поражала эта звездная бездна. Он опять искал тот движущийся свет, за которым можно было бы следить глазами. И не находил его.
Настоящий отец борется за своего сына. Он дерется за него. Или бежит вместе с ним. Но не сидит, пожимая плечами. Не смотрит с идиотской ухмылкой, как у него забирают сына.
Он вспомнил и о других, столь же постыдных сценах. Обед с вышестоящими коллегами, которые игнорировали его и которых он презирал, но тем не менее хотел сделать им приятное. Вечер с женой и ее родителями, когда тесть дал ему почувствовать, что хотел бы видеть рядом с дочерью другого мужа, а он молча сидел с вежливой улыбкой на лице. Урок танцев, последний танец он танцевал с самой симпатичной девушкой, но сделал хорошую мину при плохой игре, когда другой, один из сильных мира сего, взял и с улыбкой увел ее, хотя именно он, который танцевал с ней последним, должен был, следуя правилам, проводить ее домой.
Лицо горело, стыд душил его. Воспоминания обо всех поражениях в жизни, невоплощенные намерения, умершие надежды – все это слилось в одно мучительное чувство – стыд. Как будто он хочет убежать от самого себя и не может, как будто что-то изнутри разрывает его на части. Как будто что-то рассекает его на две половины. Да, подумал он, это стыд. Физическое чувство раздвоенности, сердце, состоящее или состоявшее из двух половинок. Одной такой половинкой я презирал коллег, а другой хотел сделать им приятное, своего тестя я наполовину ненавидел, но в то же время наполовину почитал, ради жены. Да, я хотел пойти с той симпатичной девушкой, но не желал этого всем сердцем и всей душой. И сыну своему я был отцом только наполовину.
Он уснул. Когда он проснулся, сознание было ясным. Он присел и вслушался в темноту. Ему хотелось знать, что его разбудило. Безмолвие царило кругом. Он вновь услышал крик птицы и какой-то шорох, как будто ветер колышет опавшую листву. Вдруг над джипом, стоявшим у входа, с громким шумом, похожим на выстрел хлопушки, взвилось пламя. Прежде чем немец выполз из своего спального мешка, офицер уже бежал через площадку к джипу, стоявшему рядом с горевшим. Отпустил тормоз и начал его толкать. Немец подбежал к нему и стал помогать. Вспышки пламени обжигали, он подумал, что огонь может в любой момент перекинуться на их машину. Но у них получилось. Два других джипа стояли на безопасном расстоянии.
– А вы разве…
– Да, я выставил караул.
Офицер потащил немца в церковь. Клирос стоял пустой. Все сбились у входа, там языки пламени не освещали церковь. Никто не сказал ни слова, пока огонь не погас. Затем офицер и команданте шепотом отдали приказы, и солдаты исчезли в темноте ночи.
– Мы поднимемся на башню, а вы идите на клирос. Вот, профессор, возьмите мой пистолет. – Офицер отдал немцу свое оружие.
Потом он и команданте ушли. Канадец задержал немца.
– Завтра утром, когда рассветет, возьмем себе джип и пару ребят и поедем назад. Если они не хотят, чтобы мы добрались до этого дурацкого города, оставим затею с машинами. Я в свое время не для того попал в Канаду вместо Вьетнама, чтобы меня здесь пристрелили.
– Но…
– Где ваш разум? Они нас не хотят. Они нас не убили, хотя могли бы, и сделали это только из вежливости. Но дело примет совсем другой оборот, если мы ответим невежливостью на их вежливость.
– Кто это «они»?
– Откуда я знаю? Да это меня и не интересует.
Немец заколебался.
– А что, это разве не наша…
– …задача принести в страну мир? Разве мы не двое из двенадцати апостолов мира? – Канадец рассмеялся. – Вы что, не понимаете? Все именно так, как сказал президент: если им нравится воевать, то с ними никогда не будет мира. Это как с алкоголем. Пока алкоголик еще не скатился на самое дно, так глубоко, что глубже не бывает, он не прекратит пить. – Он вытащил из кармана фляжку. – Ваше здоровье!
6
Хотя было холодно, немец уснул. Когда он, закоченевший, проснулся, уже светало. Он приподнялся и увидел слева тщательно припаркованные борт к борту оба джипа и третий, одиноко стоящий посреди площадки. Он и не заметил, как далеко они его ночью оттащили. В кронах деревьев висел туман. Свет был серым и тем не менее резал глаза.
Он услышал какие-то звуки. Металл ударялся о камень, снова и снова, снова и снова комья с сочным чмоканьем падали на землю. Неужели водители копали могилу? Взошло солнце, бледный желтый шар.
Звон лопат напомнил ему о каникулах у моря и о песочном замке, который он построил вместе с сыном, потому что все отцы со своими детьми строили песочные замки, и его сын хотел иметь такого отца, как у всех детей, и хотел делать с ним вместе то, что делают все. И его сын захотел построить личный замок из песка, лучший из всех. Но из его школьных друзей и дворовых приятелей, перед которыми он хотел похвалиться, здесь не было никого, и стоившее отцу и сыну стольких усилий строительство не достигло желанной цели. То же случилось и с походом в горы, который они с сыном совершили два года спустя. Они просто не дошли до того места, до которого хотели дойти или до которого, по его мнению, должны были дойти, чтобы сыну открылась радость преодоления. Он вспомнил несколько других ситуаций, в которых оказался неудачником, где от него чего-то требовали, а не хвалили; ругали, а не утешали; когда он уклонялся от чего-то, вместо того, чтобы идти напролом. Эти эпизоды будоражили память, нарушали покой, словно поезд, идущий где-то там, далеко, у линии горизонта. Поезд, на который он должен был сесть, но который уже давно ушел.
Он почувствовал себя ослабевшим, оперся на цоколь колонны и взглянул на солнце.
1 2 3 4 5 6