– Поймите, нельзя строить, хотя бы и образцовый район, исключительно на государственные средства. Чем вы счастливее других? Тем, что впереди других идете? Приветствуем от всей души. Тем, что план разработали? Приветствуем от всей души. Но… какая вам лично – да и всем – будет хвала и честь, если мы отпустим средства, а вы построите? Постройте-ка на свои.
– Да. На свои, – по-ребячьи надув губы, проговорил Кирилл. – Но ведь у меня своих станков нет.
– Эко грохнул. Своих. А у нас, что ж, свои, что ль? Народные.
«Прав, прав он! Опять прав!» – решил Кирилл и хотел было сказать об этом, но Сталин перебил его, внезапно предложив съездить за границу.
– Не все там ругай, там есть чему и поучиться, – сказал он.
Кирилл растерянно ответил, что он не знает «чужого языка».
– Экая гора из каши, – сказал на это Сталин.
И Кирилл даже как-то забыл, что перед ним Сталин, и говорил с ним так же, как говорил, допустим, с Богдановым. Иногда даже вступал в спор, стремясь опрокинуть тот или иной довод Сталина. Сталин внимательно вслушивался, а выслушав, начинал спокойно возражать, и глаза его в эти минуты горели усмешкой, такой, какая бывает у отца, когда он говорит о серьезных делах с маленьким сыном. Но усмешка эта вовсе Кирилла не унижала, не оскорбляла, она его задирала, она ему как бы говорила: «А ну, валяй, валяй, тянись… покажи себя всего».
– Страна у нас большая, огромная, народ нам верит… поэтому надо сто раз отмерить и… подождать, опять подумать, – говорил Сталин. – Поэтому всякую мечту, всякое даже очень хорошее предложение надо как следует обдумать… не то – «горшков набьем много». Но уж раз проверил, раз народ подхватил – иди вперед, не оглядывайся, не чеши в затылке, не то и народ, глядя на тебя, тоже будет чесать в затылке.
«Опять другой», – подумал Кирилл и, взволнованный, выхватил платок, намереваясь вытереть лицо.
Вместе с платком из кармана вылетел орден Красного Знамени.
– Да у вас орден. Почему не носите? – спросил Сталин и, опередив Кирилла, поднял с пола орден.
– Фу-у-у ты-ы, – вырвалось у Кирилла, и, принимая орден из рук Сталина, он ото всей души сказал: – Не было бы счастья, да несчастье помогло. Вот теперь буду гордиться: орден принял из ваших рук.
– Валяй. Гордись. – И Сталин засмеялся тихо, в себя, и заговорил о том, что не пора ли Кириллу «сменить руль». – Как ты думаешь, Сергей Петрович, не сменить ли руль твоему «крестнику»?
– Надо бы, – ответил Сивашев.
И еще помнит Кирилл…
Была ночь. Летели темные хлопья снега, они падали на крыши домов, устилали дороги, слепили глаза. Из теплой, белесой пурги таращились огни новостроек.
В эту ночь по высокой, похожей на стену древнего замка плотине расхаживали Богданов и Кирилл Ждаркин. Тут было тихо, и Богданов всегда уходил сюда, чтобы обдумать то или иное большое дело. И теперь они шагали молча, оба в серых шинелях, и теплый крупный снег лежал у них на плечах, на фуражках. Иногда Кирилл, очевидно намереваясь заговорить, встряхивался, и снег падал с него пластами, как штукатурка. Но Кирилл молчал, ибо он не знал, с чего начать и как: то, что свершилось в партии, ошарашило его, как ошарашило и многих молодых коммунистов, не искушенных еще в вопросах политики. Иные молодые коммунисты, в том числе и Кирилл Ждаркин, наивно считали Бухарина, Каменева, Зиновьева, Рыкова «учениками Ленина», и вот теперь те выступили со своими программами, с программами, которые никак не укладывались в голове Кирилла. Он никак не мог понять, чего ж они хотят. Остановить движение страны? Помириться на том, что есть, – на колеистых дорогах, на ветхих фабричонках, на бороне, на сохе? А ведь Кирилл уже видел Запад – с его мощной индустрией, с его гудронированными дорогами, с его тракторами, с его аэропланами, автомобилями. Помириться на том, что есть, значит – снова превратиться в старую Русь, которую в свое время изрядно трепали.
– Ничего не понимаю, – наконец, проговорил он. – Для меня – строить социализм значит жить.
– Сволочи! – не отвечая Кириллу, а высказывая свои мысли, заговорил и Богданов. – Забывают, что у партии память велика… и партия хорошо помнит, как Каменев приветствовал восхождение на престол Михаила Романова, как они с Зиновьевым во враждебной печати выболтали план об Октябрьском восстании… как Бухарин боролся с Лениным и намеревался его арестовать… А что значит – арестовать Ленина? Мы знаем, как «арестовали» немецкие бандиты в свое время Карла Либкнехта… Все это не случайно.
– Но чего они хотят?…
– «Парламент». О-о-о! Подходящие были бы фигурки для болтовни в парламенте.
– Но у тебя тут злость, а не рассудок, – возразил Кирилл. – А я хочу знать: чего они хотят?
– Прикрываются Лениным, как горой, а на деле идут против него, о народе не думают. Для Каменева народ – глупцы, стадо. Для Зиновьева народ – отара. Для Бухарина? Бухарин более ушлый. Он сулит народу магазины, набитые мануфактурой, блаженство. Вишь, грохнул: «Обогащайтесь!» Это кулакам-то!.. Мирно врастайте в социализм. Ты вот хорошо знал Плакущева. Как он мирно врастал в социализм? Что он настряпал в долине Паника?… Сулит блаженство, но за таким блаженством – море крови… А в сущности тянут к реставрации, к сдаче на милость врага… А нам надо стать железной силой. – Богданов забегал по плотине, кутаясь, по старой привычке подхватывая обеими руками брюки, и резко кидал слова: – Мы их так тряхнем, что только пух полетит. «Страна устала». «Страна изошла кровью». Вишь, на что ссылаются. Как будто вся партия не знает, что страна устала, что ей надо бы отдохнуть. Знает. Но ведь есть мотивы более веские. Враг напирает, враг собирается с силой – и вне нашего государства и внутри, – и если мы в ближайшие же годы не превратимся в могучую силу, враг нас утопит в крови… Да, да, милый мой, утопит. Никакой милости, никакой пощады от него не жди… И поэтому надо подтянуть на время животы и ринуться вперед. И ты езжай на совещание. Езжай и скажи там от всего сердца то, что думаешь. Ты – народ. Может, устыдишь… Хотя они давно и стыд и совесть потеряли. – Богданов снова зашагал молча, затем повернулся к Кириллу и, из-под низу глядя ему в глаза, хитровато улыбаясь, проговорил: – Ты только имей в виду: на всяких совещаниях в Москве хорошие работники не только говорят, но и дела делают. Многие остолопы думают, что на конференциях, на съездах, на совещаниях большевики только и занимаются тем, что разговаривают. Нет, милый мой, там и дела делают. Понимаешь? И ты к тому сунься, к другому сунься. С пустыми руками не приезжай…
4
…Кирилл попал в Москву в самый разгар боев.
Спор поднял страну… и тогда Сталин бросил новый клич: «На всех парах устремиться вперед. Иного выхода нет».
– Ого! Что хозяин-то делает, – проговорил Кирилл, подсаживаясь к Лемму, которого тоже – как члена ЦИКа – вызвали на совещание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
– Да. На свои, – по-ребячьи надув губы, проговорил Кирилл. – Но ведь у меня своих станков нет.
– Эко грохнул. Своих. А у нас, что ж, свои, что ль? Народные.
«Прав, прав он! Опять прав!» – решил Кирилл и хотел было сказать об этом, но Сталин перебил его, внезапно предложив съездить за границу.
– Не все там ругай, там есть чему и поучиться, – сказал он.
Кирилл растерянно ответил, что он не знает «чужого языка».
– Экая гора из каши, – сказал на это Сталин.
И Кирилл даже как-то забыл, что перед ним Сталин, и говорил с ним так же, как говорил, допустим, с Богдановым. Иногда даже вступал в спор, стремясь опрокинуть тот или иной довод Сталина. Сталин внимательно вслушивался, а выслушав, начинал спокойно возражать, и глаза его в эти минуты горели усмешкой, такой, какая бывает у отца, когда он говорит о серьезных делах с маленьким сыном. Но усмешка эта вовсе Кирилла не унижала, не оскорбляла, она его задирала, она ему как бы говорила: «А ну, валяй, валяй, тянись… покажи себя всего».
– Страна у нас большая, огромная, народ нам верит… поэтому надо сто раз отмерить и… подождать, опять подумать, – говорил Сталин. – Поэтому всякую мечту, всякое даже очень хорошее предложение надо как следует обдумать… не то – «горшков набьем много». Но уж раз проверил, раз народ подхватил – иди вперед, не оглядывайся, не чеши в затылке, не то и народ, глядя на тебя, тоже будет чесать в затылке.
«Опять другой», – подумал Кирилл и, взволнованный, выхватил платок, намереваясь вытереть лицо.
Вместе с платком из кармана вылетел орден Красного Знамени.
– Да у вас орден. Почему не носите? – спросил Сталин и, опередив Кирилла, поднял с пола орден.
– Фу-у-у ты-ы, – вырвалось у Кирилла, и, принимая орден из рук Сталина, он ото всей души сказал: – Не было бы счастья, да несчастье помогло. Вот теперь буду гордиться: орден принял из ваших рук.
– Валяй. Гордись. – И Сталин засмеялся тихо, в себя, и заговорил о том, что не пора ли Кириллу «сменить руль». – Как ты думаешь, Сергей Петрович, не сменить ли руль твоему «крестнику»?
– Надо бы, – ответил Сивашев.
И еще помнит Кирилл…
Была ночь. Летели темные хлопья снега, они падали на крыши домов, устилали дороги, слепили глаза. Из теплой, белесой пурги таращились огни новостроек.
В эту ночь по высокой, похожей на стену древнего замка плотине расхаживали Богданов и Кирилл Ждаркин. Тут было тихо, и Богданов всегда уходил сюда, чтобы обдумать то или иное большое дело. И теперь они шагали молча, оба в серых шинелях, и теплый крупный снег лежал у них на плечах, на фуражках. Иногда Кирилл, очевидно намереваясь заговорить, встряхивался, и снег падал с него пластами, как штукатурка. Но Кирилл молчал, ибо он не знал, с чего начать и как: то, что свершилось в партии, ошарашило его, как ошарашило и многих молодых коммунистов, не искушенных еще в вопросах политики. Иные молодые коммунисты, в том числе и Кирилл Ждаркин, наивно считали Бухарина, Каменева, Зиновьева, Рыкова «учениками Ленина», и вот теперь те выступили со своими программами, с программами, которые никак не укладывались в голове Кирилла. Он никак не мог понять, чего ж они хотят. Остановить движение страны? Помириться на том, что есть, – на колеистых дорогах, на ветхих фабричонках, на бороне, на сохе? А ведь Кирилл уже видел Запад – с его мощной индустрией, с его гудронированными дорогами, с его тракторами, с его аэропланами, автомобилями. Помириться на том, что есть, значит – снова превратиться в старую Русь, которую в свое время изрядно трепали.
– Ничего не понимаю, – наконец, проговорил он. – Для меня – строить социализм значит жить.
– Сволочи! – не отвечая Кириллу, а высказывая свои мысли, заговорил и Богданов. – Забывают, что у партии память велика… и партия хорошо помнит, как Каменев приветствовал восхождение на престол Михаила Романова, как они с Зиновьевым во враждебной печати выболтали план об Октябрьском восстании… как Бухарин боролся с Лениным и намеревался его арестовать… А что значит – арестовать Ленина? Мы знаем, как «арестовали» немецкие бандиты в свое время Карла Либкнехта… Все это не случайно.
– Но чего они хотят?…
– «Парламент». О-о-о! Подходящие были бы фигурки для болтовни в парламенте.
– Но у тебя тут злость, а не рассудок, – возразил Кирилл. – А я хочу знать: чего они хотят?
– Прикрываются Лениным, как горой, а на деле идут против него, о народе не думают. Для Каменева народ – глупцы, стадо. Для Зиновьева народ – отара. Для Бухарина? Бухарин более ушлый. Он сулит народу магазины, набитые мануфактурой, блаженство. Вишь, грохнул: «Обогащайтесь!» Это кулакам-то!.. Мирно врастайте в социализм. Ты вот хорошо знал Плакущева. Как он мирно врастал в социализм? Что он настряпал в долине Паника?… Сулит блаженство, но за таким блаженством – море крови… А в сущности тянут к реставрации, к сдаче на милость врага… А нам надо стать железной силой. – Богданов забегал по плотине, кутаясь, по старой привычке подхватывая обеими руками брюки, и резко кидал слова: – Мы их так тряхнем, что только пух полетит. «Страна устала». «Страна изошла кровью». Вишь, на что ссылаются. Как будто вся партия не знает, что страна устала, что ей надо бы отдохнуть. Знает. Но ведь есть мотивы более веские. Враг напирает, враг собирается с силой – и вне нашего государства и внутри, – и если мы в ближайшие же годы не превратимся в могучую силу, враг нас утопит в крови… Да, да, милый мой, утопит. Никакой милости, никакой пощады от него не жди… И поэтому надо подтянуть на время животы и ринуться вперед. И ты езжай на совещание. Езжай и скажи там от всего сердца то, что думаешь. Ты – народ. Может, устыдишь… Хотя они давно и стыд и совесть потеряли. – Богданов снова зашагал молча, затем повернулся к Кириллу и, из-под низу глядя ему в глаза, хитровато улыбаясь, проговорил: – Ты только имей в виду: на всяких совещаниях в Москве хорошие работники не только говорят, но и дела делают. Многие остолопы думают, что на конференциях, на съездах, на совещаниях большевики только и занимаются тем, что разговаривают. Нет, милый мой, там и дела делают. Понимаешь? И ты к тому сунься, к другому сунься. С пустыми руками не приезжай…
4
…Кирилл попал в Москву в самый разгар боев.
Спор поднял страну… и тогда Сталин бросил новый клич: «На всех парах устремиться вперед. Иного выхода нет».
– Ого! Что хозяин-то делает, – проговорил Кирилл, подсаживаясь к Лемму, которого тоже – как члена ЦИКа – вызвали на совещание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94