– Нет. Здесь Руби Вилсон.
Профессор бросил трубку и помчался к своей машине.
Пикап Марианны стоял посреди въездной аллейки; его багажное отделение было доверху набито коврами и образчиками драпировок. Бек вылез из машины и на цыпочках прокрался через сад к кухонной двери. Та отворилась совершенно бесшумно. — НЕ ВЕРЮ! — строго внушил он себе и вошел.
Обе женщины сидели на кухне, каждая с большой кружкой кофе в руке, и разглядывали сложный узор на плоском дисплее демонстратора. Услышав шаги, они синхронно подняли головы, и Марианна нахмурилась.
– Что случилось, Бек?
– Случилось?.. И ты еще спрашиваешь! — взорвался он, патетически всплеснув руками. — Вы вдвоем… наедине… посреди бела дня… в моем собственном доме!
Женщины обменялись взглядами.
– И что с того? — сказала Руби. — Что тут удивительного?
– Ничего. И впрямь ничего, как я погляжу. Ведь вы всегда вместе, разве не так? Боже мой, и как я мог не заметить?!
– Не заметить чего? — спросила Марианна.
– Что вы любовницы!!!
Обе уставились на него, разинув рты. Потом Руби закинула голову и оглушительно расхохоталась. Когда к ней присоединилась Марианна, Бек повернулся и покинул дом тем же путем, каким пришел.
Он приехал в «Шератон» задолго до назначенного часа и, чтобы убить время, прямиком направился в бар. Приступив к поглощению спиртного примерно в шесть вечера, профессор заказывал уже пятый коктейль, когда его обнаружил Лоренс Бурбон. С ним был еще один человек — высокий, тощий брюнет с удивительно темным загаром и маслянистыми волосами; издатель представил его как Зефа Даррена, директора художественно-оформительского отдела Сефтон-Хауза.
В номере Бурбона их ожидал изысканный обед, во время которого Даррен усердно занимал внимание гостя проблемами книжных обложек, однако по его окончании сразу же, извинившись, отошел к компьютеру, дабы обменяться с кем-то некими важными электронными посланиями.
Беккет достал из портфеля подписанные им документы и вручил Бурбону.
– Какие-нибудь вопросы? — осведомился тот.
Бек, блаженствуя на софе с чашечкой кофе, отрицательно помотал головой. Он чувствовал себя удивительно спокойным и расслабленным невзирая на все потрясения дня и воистину рекордное количество спиртного в организме.
– Кажется, это вы хотели меня о чем-то спросить, — добродушно заметил он.
– Действительно! — Бурбон улыбнулся и подсел к нему на софу. — Этот кибернетический воришка… Могу ли я устроить для него какие-нибудь электронные ловушки или, скажем, установить в нашей сети кодовые замки?
Профессор кивнул и зевнул одновременно.
– Ну разумеется, Лоренс… Хотя я не уверен, что сумею объяснить вам подобные вещи на пальцах.
– Пусть это вас не беспокоит, Беккет, ведь я и сам отчасти хакер… — Бурбон смущенно ухмыльнулся. — Конечно, я обыкновенный любитель, но все-таки надеюсь, что смогу вас понять. Вы не станете возражать, если я запишу нашу беседу? В случае чего, кто-нибудь из издательских программистов поможет мне разобраться.
Бек не возражал. Издатель, в глазах которого внезапно замерцал хищный хакерский огонек, достал из нагрудного кармана рекордер и вставил в него миниатюрный оптический диск.
– Вы даже не представляете, Беккет, как я ценю вашу любезность!
С этого момента между ними возникло то, что принято называть полным взаимопониманием. Бурбон задавал вопрос за вопросом, а Бек с радостной готовностью отвечал на них. По сути проблема была несложной, однако Ларри (профессор внезапно почувствовал, что просто не может называть своего сердечного друга иначе!) от волнения и восторга буквально ерзал на софе. Бек не мог последовать примеру издателя; какой бы ни был его душевный энтузиазм, тело, казалось, не желало повиноваться ему.
Зеф Даррен, по-видимому, не испытывал никакого интереса к их заумной болтовне. Закончив свои дела с электронной почтой, он сразу же надел виртуальный шлем и перчатки и увлеченно предался какой-то аркадной игре. Профессор усмехнулся, подумав о том, что большинство людей (в том числе Марианна) используют компьютеры лишь для развлечения. Он устроился поудобнее и продолжал говорить, говорить и говорить.
Беккет покинул «Шератон» после полуночи, чувствуя себя усталым, но необычайно взбудораженным. В кармане у него лежал контракт, где черным по белому было написано, что его роман должен быть выпущен в течение года с момента подписания вышеуказанного документа обеими договаривающимися сторонами. Спускаясь на лифте в центральный холл, Бек попытался проиграть в памяти момент своего триумфа, но не смог; от всего, что произошло в номере Бурбона, у него остались лишь неясные, спутанные обрывки впечатлений.
И все же он хорошо помнил, что несколько раз за вечер чуть было не уснул (сперва за столом, потом на софе), невзирая на бесчисленные чашечки кофе и бокалы дайкири, которыми старался взбодриться… Нервное истощение. А виновата в этом исключительно Марианна, по милости которой он лишился нормального сна!
Зато сегодня ночью он будет спать как младенец… или уже завтра? Проходя через пустынный холл, Бек взглянул на часы: двадцать две минуты первого. И кругом ни души. Нет даже дежурного портье за стойкой. Он вздрогнул, когда гигантские зеркально-бронзовые двери бесшумно распахнулись перед ним, пожал плечами и вышел на улицу.
Шаги его вдруг зазвучали удивительно звонко, словно на каблуках ботинок были набиты металлические подковки. Остановившись, профессор посмотрел вниз и увидел угольно-черный материал, напоминающий стекло и исчерченный бесчисленными параллельными бороздками. Он поднял голову и огляделся: ни домов, ни фонарей, ни автомобилей — ничего! Плоская глянцевитая поверхность справа и слева закруглялась широкой плавной дугой; за исключением громады «Шератона», высившейся за спиной Бека, весь Бостон сгинул без следа.
Профессор мог бы, конечно, в панике броситься назад в отель, но любопытство оказалось сильнее. Поколебавшись, Бек двинулся поперек концентрических борозд — туда, где виднелось красное пятно и торчащий из него серебристый штырь. Пока он шагал, его не оставляла мысль об отсутствии явных источников света. Даже тускло-черное небо не оживляла ни одна звезда, и тем не менее Бек отчетливо видел ярко-красный круг с мягко сияющим в его центре шпинделем. Остановившись на черно-красной границе (носки ботинок — на красном, каблуки — на черном), он присел, упершись кулаками в колени, и внимательно вгляделся: там были буквы, из них сложились слова, слова сформировали фразу: ПАРАД ПЛАНЕТ, СОЧИНЕНИЕ ХОЛЬСТА.
Профессор выпрямился и посмотрел направо и налево. Все было предельно ясно. Он стоял на колоссальном звуковом носителе, и не на каком-нибудь магнитном или оптическом диске, а на старой доброй граммофонной пластинке, отпрессованной из архаичного винила.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13