.. стремительную, не стоящую на месте жизнь... впрочем, я уже довольно говорил об этом. Читая сейчас эти дневниковые строки и вспоминая свои мечтания, я невольно удивляюсь странному совпадению. Словно бы я почувствовал, что она, эта новая жизнь, все же пришла... пускай не ко мне, но пришла....
Лидия оставила отцу неплохой капитал, появившийся словно бы ниоткуда: отец нашел запечатанные банковские пачки сторублевых купюр, когда убирал квартиру. Видимо, часть того странного, никогда не иссякавшего, капитала. По тем временам пятьдесят тысяч были огромными деньгами, плюс еще столько же он "получил" в валюте, обнаружив список со своего счета во Внешэкономбанке, которого до сей поры никогда не имел, счета, как тогда было принято, в английских фунтах. И изрядное количество коллекционных монет и украшений. Одним словом, Лидия оставила после себя все самое необходимое для его нового старта, старта уже в ее отсутствие. Будто в знак полного, окончательного расчета - не то компенсации, не то контрибуции оценив, ставшие ей известными за годы брака, качества отца по всем параметрам и сведя их к денежному эквиваленту, Лидия просто выплатила его.
А он целых полгода сидел и ждал, не решаясь прикоснуться к наследству. Не понимал, считая жестокой игрою? Или все осознал, с самого первого момента, обнаружив первые же банкноты, перетянутые бумажными лентами с печатями?
Но все же не тратил их, оставляя дарованные ему сбережения на потом. Просто боялся?
Впрочем, он имел причины бояться и небезосновательные. О странных несчастных случаях, случавшихся с любовницами моего отца, еще до брака с Лидией, я говорил довольно подробно. И он, столь же подробно описывая их в дневнике, сделал очевидный вывод и смирился с единственной и неповторимой, которая все делала, чтобы стать для отца таковой. Единственной и неповторимой... во всех смыслах....
Я упомянул прежде об одной странной записи в несколько слов, сделанной отцом в самом начале брака с Лидией, датируемой примерно годом после свадьбы: теперь же ее смысл был для меня открыт. Сколь же неожиданным, почти противоестественным, он оказался! И вместе с тем, единственно возможным.
Полагать иных объяснений ему я не мог, ибо полностью доверял отцу, а он, свидетель, переживший и прошедший через все, описанное в дневнике, не мог сам тысячу раз не усомниться в своих мыслях и чувствах. И не спешил с выводами, подвергая свою память сомнению, а потому далеко не сразу решился доверить сделанные выводы дневнику. Я прочел их уже на самом излете тетради. Если говорить о сроках, то по прошествии долгих двух лет, наполненных сомнениями и противоречивыми размышлениями, со времени расставания с Лидией, отец, наконец, поставил последнюю точку в их отношениях.
Наверное, слово "выводы" будет здесь неуместно, отец просто сложил и отфильтровал все известные ему факты, оставив поля для подведения итогов свободными. В дневнике по этому поводу у него встретилась одна фраза, довольно примечательная в силу изложенного ниже: "свое мнение я оставляю при себе, пускай бумага не будет иметь к нему никакого отношения". Дойдя до этой записи, я не мог не согласится с отцом.
Тот давний случай, о котором я говорил, означенный лишь крохотной фразой в дневнике, тот, что так взволновал и заинтриговал меня, логично был связан с первыми двумя, в которых роль отца, по собственному его горькому признанию, была не последней. Я говорю о частичном параличе Оксаны, секретарши из отдела кадров, с которой мой отец имел короткую, как он сам назвал ее "рабочую связь", столь трагически оборвавшуюся, и гибель Ольги, другой его приятельницы, в автокатастрофе на пустынном шоссе. Те два случая, случившиеся перед окончательным возвращением Лидии к отцу, те два случая, которым он не мог ничего противопоставить и не посмел противостоять.
Некая Марина, отец не стал называть фамилии, стала близкой знакомой отца вскоре после его женитьбы на Лидии. Они тайком встречались, не слишком часто и не всегда охотно, скорее, по неясной им обоим необходимости хоть раз в неделю бывать вместе, встречаться, беседовать за чашкой чая или кофе, обсуждать все текущие дела или беседовать о проблемах космического масштаба. И при этом каждый раз ожидая, что эти беседы в один прекрасный день перерастут во что-то большее, но во что именно, сказать было сложно. Сложнее, конечно, сказать было отцу, те ощущения, что он испытывал к Марине были сродни платонического удовольствия побыть в компании приятной девушки, не куколки, не милашки, с которой всегда найдется, о чем поговорить и над чем посмеяться - этакий по-своему изощренный способ бегства от Лидии: бегства к иному, с супругой никогда не испытанному. Правда, тут же добавлял отец, Марина не понимала причин его бегства, она была готова принять его таким, каков он есть, принять совсем, навсегда. К чему отец уже не решался стремиться.
И, тем не менее.... Марина уезжала на дачу, перед этим она снова встречалась с моим отцом, и снова их встреча проходила по привычному для них сценарию. Недалеко, в несколько километрах пути от дачного домика, на нерегулируемом переезде через железнодорожные пути, мотор ее старенького "форда" неожиданно заглох. Поздний сентябрь, середина дня, на дороге, пролегшей через пути - ни души. Сколько она простояла на переезде, пытаясь оживить машину, неизвестно. А потом на полотне, на котором застрял "форд", показался скорый поезд, в этом месте его появление видно издалека.
Как показала экспертиза, обе передние двери автомобиля отчего-то оказались заблокированными, трагическая, в общем-то случайность. Пока Марина перебиралась к задним дверям, открывавшимся легко и свободно, экстренно тормозивший электровоз уже успел преодолеть разделявшее их пространство пути. Визжа тормозами, он смял, скрутил и отбросил в придорожные кусты изуродованную до неузнаваемости старенькую легковушку.
Отец узнал об этом из утренних газет. И более не сомневался - ни в себе, ни в Лидии, коей с этого момента, вне всяких сомнений, принадлежал безраздельно. И уже как мог старался не перечить своей возлюбленной ни в чем; почувствовав то неизбежное, что всегда следовало за Лидией подчинялось и управлялось ей так же легко, как детская игрушка, отец уже не поднимал голову. И лишь покорно ждал - чего-то, ему самому неведомого, но, безусловно, должного исходить от его нынешней хозяйки. Это последнее слово в абзаце, выделенное невольно дрогнувшей рукой отца, заставило меня горько вздохнуть и на несколько минут прервать чтение. Я просто смотрел в стену, даже не пытаясь разглядеть узоры на обоях, просто смотрел в стену, не замечая ее.
После этого случая союз с Лидией вошел в обыденную колею, знакомую мне по штампованным воскресным записям отца;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13
Лидия оставила отцу неплохой капитал, появившийся словно бы ниоткуда: отец нашел запечатанные банковские пачки сторублевых купюр, когда убирал квартиру. Видимо, часть того странного, никогда не иссякавшего, капитала. По тем временам пятьдесят тысяч были огромными деньгами, плюс еще столько же он "получил" в валюте, обнаружив список со своего счета во Внешэкономбанке, которого до сей поры никогда не имел, счета, как тогда было принято, в английских фунтах. И изрядное количество коллекционных монет и украшений. Одним словом, Лидия оставила после себя все самое необходимое для его нового старта, старта уже в ее отсутствие. Будто в знак полного, окончательного расчета - не то компенсации, не то контрибуции оценив, ставшие ей известными за годы брака, качества отца по всем параметрам и сведя их к денежному эквиваленту, Лидия просто выплатила его.
А он целых полгода сидел и ждал, не решаясь прикоснуться к наследству. Не понимал, считая жестокой игрою? Или все осознал, с самого первого момента, обнаружив первые же банкноты, перетянутые бумажными лентами с печатями?
Но все же не тратил их, оставляя дарованные ему сбережения на потом. Просто боялся?
Впрочем, он имел причины бояться и небезосновательные. О странных несчастных случаях, случавшихся с любовницами моего отца, еще до брака с Лидией, я говорил довольно подробно. И он, столь же подробно описывая их в дневнике, сделал очевидный вывод и смирился с единственной и неповторимой, которая все делала, чтобы стать для отца таковой. Единственной и неповторимой... во всех смыслах....
Я упомянул прежде об одной странной записи в несколько слов, сделанной отцом в самом начале брака с Лидией, датируемой примерно годом после свадьбы: теперь же ее смысл был для меня открыт. Сколь же неожиданным, почти противоестественным, он оказался! И вместе с тем, единственно возможным.
Полагать иных объяснений ему я не мог, ибо полностью доверял отцу, а он, свидетель, переживший и прошедший через все, описанное в дневнике, не мог сам тысячу раз не усомниться в своих мыслях и чувствах. И не спешил с выводами, подвергая свою память сомнению, а потому далеко не сразу решился доверить сделанные выводы дневнику. Я прочел их уже на самом излете тетради. Если говорить о сроках, то по прошествии долгих двух лет, наполненных сомнениями и противоречивыми размышлениями, со времени расставания с Лидией, отец, наконец, поставил последнюю точку в их отношениях.
Наверное, слово "выводы" будет здесь неуместно, отец просто сложил и отфильтровал все известные ему факты, оставив поля для подведения итогов свободными. В дневнике по этому поводу у него встретилась одна фраза, довольно примечательная в силу изложенного ниже: "свое мнение я оставляю при себе, пускай бумага не будет иметь к нему никакого отношения". Дойдя до этой записи, я не мог не согласится с отцом.
Тот давний случай, о котором я говорил, означенный лишь крохотной фразой в дневнике, тот, что так взволновал и заинтриговал меня, логично был связан с первыми двумя, в которых роль отца, по собственному его горькому признанию, была не последней. Я говорю о частичном параличе Оксаны, секретарши из отдела кадров, с которой мой отец имел короткую, как он сам назвал ее "рабочую связь", столь трагически оборвавшуюся, и гибель Ольги, другой его приятельницы, в автокатастрофе на пустынном шоссе. Те два случая, случившиеся перед окончательным возвращением Лидии к отцу, те два случая, которым он не мог ничего противопоставить и не посмел противостоять.
Некая Марина, отец не стал называть фамилии, стала близкой знакомой отца вскоре после его женитьбы на Лидии. Они тайком встречались, не слишком часто и не всегда охотно, скорее, по неясной им обоим необходимости хоть раз в неделю бывать вместе, встречаться, беседовать за чашкой чая или кофе, обсуждать все текущие дела или беседовать о проблемах космического масштаба. И при этом каждый раз ожидая, что эти беседы в один прекрасный день перерастут во что-то большее, но во что именно, сказать было сложно. Сложнее, конечно, сказать было отцу, те ощущения, что он испытывал к Марине были сродни платонического удовольствия побыть в компании приятной девушки, не куколки, не милашки, с которой всегда найдется, о чем поговорить и над чем посмеяться - этакий по-своему изощренный способ бегства от Лидии: бегства к иному, с супругой никогда не испытанному. Правда, тут же добавлял отец, Марина не понимала причин его бегства, она была готова принять его таким, каков он есть, принять совсем, навсегда. К чему отец уже не решался стремиться.
И, тем не менее.... Марина уезжала на дачу, перед этим она снова встречалась с моим отцом, и снова их встреча проходила по привычному для них сценарию. Недалеко, в несколько километрах пути от дачного домика, на нерегулируемом переезде через железнодорожные пути, мотор ее старенького "форда" неожиданно заглох. Поздний сентябрь, середина дня, на дороге, пролегшей через пути - ни души. Сколько она простояла на переезде, пытаясь оживить машину, неизвестно. А потом на полотне, на котором застрял "форд", показался скорый поезд, в этом месте его появление видно издалека.
Как показала экспертиза, обе передние двери автомобиля отчего-то оказались заблокированными, трагическая, в общем-то случайность. Пока Марина перебиралась к задним дверям, открывавшимся легко и свободно, экстренно тормозивший электровоз уже успел преодолеть разделявшее их пространство пути. Визжа тормозами, он смял, скрутил и отбросил в придорожные кусты изуродованную до неузнаваемости старенькую легковушку.
Отец узнал об этом из утренних газет. И более не сомневался - ни в себе, ни в Лидии, коей с этого момента, вне всяких сомнений, принадлежал безраздельно. И уже как мог старался не перечить своей возлюбленной ни в чем; почувствовав то неизбежное, что всегда следовало за Лидией подчинялось и управлялось ей так же легко, как детская игрушка, отец уже не поднимал голову. И лишь покорно ждал - чего-то, ему самому неведомого, но, безусловно, должного исходить от его нынешней хозяйки. Это последнее слово в абзаце, выделенное невольно дрогнувшей рукой отца, заставило меня горько вздохнуть и на несколько минут прервать чтение. Я просто смотрел в стену, даже не пытаясь разглядеть узоры на обоях, просто смотрел в стену, не замечая ее.
После этого случая союз с Лидией вошел в обыденную колею, знакомую мне по штампованным воскресным записям отца;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13