Всю нашу встречу ты и говорил только об этом досадном эпизоде, ведь в тот день для тебя это был повод пошутить над собственной незадачливостью, ничего более. Но логика случившегося подсознательно требовала ответа, ясного и определенного; поставив пред собой задачу докопаться до истины, ты, не затратив и трех дней, нашел ее. В самом деле, что может быть проще: ведь мой дом, хотя и имеет вид туземного строения, хоть и принадлежит частично этому миру, все же остается недосягаем для него. Таковы физические законы, заложенные в его основу во время строительства, простые законы, которые этому миру покажутся чистой воды магией. Так что ни одна карта города, даже самая точная и подробная, не показала то место, где находится мое жилище.
Ты позвонил и, задыхаясь от волнения, потребовал объяснений. Я - вот она, ситуация, миг, которого я ждал, на который надеялся вот уже много дней и несколько лет подряд! - я пригласил тебя к себе.
Ты пришел, позволив мне встретить себя на привычном месте. Войдя в дом, ты долго пытался изложить непостижимое для этого мира сам, но факты, приводимые с горячностью тобой, не укладывались один с другим, логика, объясняющая виденное, отсутствовала, ты не заметил, как выпил стакан чая с разведенным в нем лекарством. Моим последним шансом на твое возвращение.
Когда зрачки твои расширились, а сердце стало биться медленнее, я ввел тебя в гипнотический сон, пробуждая подсознание. И попытался заставить тебя, уже посредством высвободившихся из памяти пластов, моего всегдашнего союзника, что находились ныне в моей воле, увидеть своей родной мир, таким, каким ты видел его прежде - неисчислимо давно, долгие годы назад.
И я видел твоими глазами все, что случилось в следующее мгновение.
Бездну.
Пустоту, наполненную холодным блеском далеких светил, мерцающих звезд, равнодушно глядящих на одинокого человека, волею судеб заброшенного в бездонный космос. В Нигдейю.
Граница недвижно легла меж нами, я ее ощутил всеми восемью чувствами, что даны мне от рождения, всем существом своим. Я звал тебя сквозь нее, пытаясь придти к твоему одиночеству в космической пустоте, но она не дала мне этого сделать. Она была неумолима, эта граница, что разделила нас когда-то давно, в незапамятные времена. Тогда еще, когда мы оба, я и ты, были жителями того мира. Мира, для тебя канувшего в вечность. Мира, где лишь мертвые звезды отмечали последние следы его существования. А потом погаснут и они.
Твое сознание милосердно выбросило нас обоих из бездны. Граница осталась непреодолима. Миры не захотели соединиться вновь.
Впрочем, ты все решил сам. Мне лишь осталось последнее: отправить это письмо; если не вспомнить, то хоть что-то объяснить оно сможет. Или, если ты не сочтешь написанное мифом, убедит в моей неадекватности нормам твоего мира, впрочем, неадекватности, давно уже тобой подмеченную.
Что я хотел, написав это письмо? Продолжить надеяться, вопреки логике и очевидности? Надеяться в невозможное, что третий раз, несмотря на пословицу твоего мира, не будет последним, божеским, что ты все же, не знаю как, отчего, почему, вспомнишь о мире, с которого начался отсчет твоих дней и - в это мне хочется верить особенно сильно, я с трудом пишу эти слова, обо мне?
Наверное, как же иначе. Ведь без надежды мы ничто, а жизнь как ты уже позабыл, - холодна и неуютна.
Сегодня, вчера ты ушел, узрев бездну, оставшуюся от прежнего мира, сегодня я это чувствую особенно остро. Мне холодно и неуютно в моем доме на самой границе миров. И только надежда, робкая как колыхание свечи, рождает малую толику тепла. Мне хочется протянуть к ней руки, чтобы согреться.
Только она одна.
Сер. Сентября 2000

1 2 3 4