Там были мама Николь и ее муж, семейная пара из Туниса, дама испанского происхождения, еще одна француженка с двумя маленькими дочками и пожилая дама, которую все звали Меме. Она была уже в очень преклонном возрасте, всегда элегантная и накрашенная, в маленьком белом платье. Ее окно выходило на улицу, и Меме видела всех, кто входил и выходил. Она была на пенсии. И всегда веселая. Я обрела бабушку, но с белой кожей. Меме называла моего мужа Бамбулой. Это неизвестное слово смешило меня. Николь показала мне тогда маленькие книжки своей молодости, украшенные рекламой «Банании». Я увидела карикатуры, которые белые рисовали на чернокожих. Для них мы были – Бамбула, они для нас – тубабы, слово, появившееся при колонизации. Для меня тубабы – этнос белых – это не пренебрежительно и не презрительно, просто название. В то время когда я приехала во Францию, в этом слове не было ничего обидного.
Люди уважали нас, были всегда приветливы, здоровались, оказывали всяческие услуги. Николь и Меме называли меня по имени, я могла довериться им, но не решалась. Им самим приходилось догадываться, что мне нужна помощь, чтобы адаптироваться во Франции и выносить ребенка. Хотя в их глазах я сама была еще ребенком, а на родине – женщиной и в скором времени матерью. Я ни у кого ничего не просила из-за скромности, в какой была воспитана, или из-за гордости, а может, и недоверия. Поскольку, несмотря на то что мы все говорили по-французски, культура и традиции моих соседей были совсем другими. Такая бабушка, как Меме, у меня на родине никогда бы не жила одна, без детей, помогающих ей. Солидарность и уважение – очень важные принципы у нас. Невозможно увидеть бабушку, идущую с пакетами, без того чтобы кто-нибудь не побежал ей на помощь. Это было одним из моих первых потрясений во Франции – нехватка поддержки, привязанности и уважения к старикам. У нас говорят, что рядом со старым человеком всегда должен быть ребенок, хотя бы для того, чтобы дать стакан воды.
Но тогда если я и говорила о своей стране, то только банальности. Я рассказала немного о своей жизни в Сенегале маме Николь, но гораздо позже. Во время моих последних месяцев беременности она всегда была рядом.
– Тебе что-нибудь нужно? Я пойду за покупками.
Николь делала также покупки для Меме. Однажды она принесла мне сумку с одеждой для ребенка – вещи, принадлежавшие ее двум сыновьям. Поскольку старший был моего возраста, она, наверное, думала, что если бы я была ее дочкой, то гуляла бы сейчас во дворе или занималась в школе. Николь дала мне пеленки, детские покрывала и объяснила моему мужу, что необходимо купить для ребенка. Каждый раз, когда что-то было не в порядке в нашем старом здании, я звонила Франсуа, ее мужу, мастеру на все руки, и он спускался сразу же со своими инструментами, чтобы починить кран или розетку: он умел делать все. Мне повезло, что, приехав во Францию, я встретила таких людей. Милосердный Бог не бросил меня, послав их мне.
В начале июня мне стало нехорошо. Начались боли, затем прошли, но в конце недели стало так плохо, что я попросила отвезти меня в больницу.
Медсестры и акушерки нашли меня, без сомнения, весьма молодой, но не очень-то удивились этому. Они уже принимали роды у африканских и арабских женщин. И все иммигрантки были такими же молодыми, как я.
Медсестры ухаживали за мной, а главное – подбадривали:
– Не плачьте, все будет хорошо. Вы увидите, у нас замечательные врачи, все пройдет нормально.
Однажды пришла какая-то дама:
– У меня хорошее известие для вас, малыш. Принимать у вас роды будет француженка, только что приехавшая из Сенегала. Она была в там в отпуске. Вы увидите, ребенка примут руки, на которых остался запах вашей страны! Я тоже хотела бы туда поехать. Все то, что показывают о Сенегале по телевизору, выглядит заманчиво!
Я не могла рассказать ей о моей стране в те минуты, потому что слишком страдала, но мысль о том, что врач, который примет у меня роды, только что приехал с моей родины, утешала меня. Я родила с большими трудностями, страданиями и разрывами, вероятно, вызванными моим молодым возрастом или последствиями «вырезания». В тот период своей молодости я не знала о последствиях изуверства. Для меня все было естественно. Страдать – естественно.
Моя дочка родилась через восемь месяцев и несколько дней. Когда ее положили на мой живот, я заплакала. Я бы так хотела, чтобы моя мама была рядом. В Африке, когда женщина рожает, мама и бабушка заботятся о ребенке и молодой матери.
Мне исполнилось шестнадцать лет. Моя первая доченька Муна давала мне надежду на лучшую жизнь с мужем. Он брал ее на руки, играл с ней. Мои чувства к нему могли, возможно, измениться. Я была готова делать над собой усилия и следовать совету бабушек: научиться любить мужа. Но надежда оказалась напрасной, я этому так и не научилась.
Муна была спокойна днем, но много плакала ночью. После недели, проведенной в больнице, я снова оказалась в маленькой квартирке. Друзья, кузены, дяди из иммигрантской семьи пришли увидеть нас и помолиться, чтобы у ребенка была долгая жизнь, а у его матери – много других детей. Каждый принес небольшую банкноту, ее размер зависел от степени родства. В Сенегале женщине дают сахар и мыло. Мыло, чтобы стирать каждое утро вещи ребенка, а сахар – для питания матери. Во Франции белые дарят цветы!
Медсестры научили меня кормить ребенка грудью, купать и ухаживать за ним: без моей матери я была совсем потерянна. У нас традиционные крестины заключаются в шептании имени в ухо ребенку на седьмой день после его рождения. В первые дни имени нет, это не принято. Что поразило меня тогда, это необходимость выбирать имя с момента рождения ребенка, а иногда и намного раньше. Я не знала, что французское законодательство имело приоритет над нашими традициями. Дяди прошептали в ухо Мупе ее имя, ночью я спела ей колыбельные. Я делала ей массаж с маслом karite, как у меня на родине. Я адресовала ей всю ту любовь, которую мне не удалось испытать к ее отцу, но нам обеим не хватало семьи. В нашей стране ребенок – король, мать обласканна, все занимаются ею. Факт материнства разбудил в моей душе необыкновенную ностальгию, но я не могла ни с кем ни о чем поговорить. Вернувшись в квартиру, я увидела там Николь. Она приготовила колыбель, тщательно разложила вещи и каждое утро приходила помочь мне купать Муну и подолгу смотрела, как я делаю ей массаж. Жесты бабушек вспомнились инстинктивно. Во всяком случае, я очень старалась.
Мама Николь наверняка была потрясена тем, что я стала матерью в шестнадцать лет, но мне это казалось естественным. Девушке в моем возрасте предназначалось стать женой и производить потомство. Некоторые из моих кузин были выданы замуж в двенадцать лет, с появлением первых месячных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44